У меня никогда в жизни не случалось обмороков. Даже во время битв было не более чем «почти потерял сознание» или «отключился на несколько секунд». Но это всё не то. А вот так, чтобы полностью вырубиться — никогда. Раньше я думал, что это должно походить на сон: просто выключаешься, как будто засыпаешь, и потом «просыпаешься». Возможно, в обычных случаях всё так и есть, а сейчас я переживаю именно системный нокаут, но ощущения странные…

Я совершенно чётко знаю, что заперт внутри собственного тела, и в данный момент оно мне неподвластно, я его не чувствую. Я осознаю, что веки закрыты, поэтому перед глазами темнота. Я знаю, что жив, что дышу, но мыслить практически не могу. Есть просто какие-то инстинктивные знания, не более того. Сознанием это назвать трудно.

Сначала появляются звуки. Не то чтобы я действительно слышал что-то конкретное — похоже, там, где я нахожусь, просто тихо, — но теперь нет ощущения, что в уши затолкали пробки. Какой-то шорох, едва различимый скрип… Звуки жизни.

Потом постепенно возвращается чувствительность. Телом я ещё не владею, но точно могу сказать, что находится оно в горизонтальном положении, грудная клетка ритмично поднимается и опускается. Уже хорошо.

Затем сознание всплывает на поверхность, а вместе с ним и запахи, и воспоминания, и уже куда более связные мысли. Итак, я где-то лежу. Здесь тепло, тихо, неподалёку от меня кто-то есть. Мне не больно. Я пока не могу двигаться, поэтому глаза открыть не получается. Пытаюсь издать хоть какой-то звук, но тщетно: горло совсем не слушается. Стараюсь вернуть контроль над дыханием, дышу ровнее и медленнее, потом — мельче и чаще. Нужно как-то себя… растолкать, что ли.

Видимо, мои фокусы с собачьим дыханием заметны невооружённым глазом, потому что следом над ухом раздаётся взволнованный голос:

— Сэймей? Сэймей, очнись. Открой глаза. Приди в себя, Сэймей… Пожалуйста…

Интересная всё-таки штука эти системные обмороки. Ведь воздействие Бойца ощущается сознанием, а оно пока до конца не проснулось, поэтому я отлично осознаю, что это не просто слова, а именно что воздействие. Но сопротивляться ему глупо, да я и не могу сейчас.

Медленно прихожу в себя, ощущения становятся ярче. Теперь и запах табака с красками чувствуется, и под лопатками что-то мягкое, а не холодная земля. Так, наверное, я у Соби. Это ведь его голос я уже узнаю с первых нот.

— Сэймей, очнись. Открой глаза. Сэймей.

Нет, эта однообразная мантра уже поднадоела, нужно поскорей очнуться — тогда он умолкнет.

Изо всех сил вращаю глазами, и наконец мне удаётся приоткрыть веки.

— Хвала небесам… — чувствую рваный выдох в висок.

Деревянный потолок, лампы… Да, это квартира Соби. А вот, собственно, и он сам. Сидит на полу возле кровати, нависая надо мной с тревогой на лице. Я разлепляю губы, но почему-то с таким трудом, будто они клеем намазаны.

— Подожди, я сейчас.

В подбородок утыкается прохладное стекло. Первые капли воды, скользнувшие в пересохшее горло, — это одуряющее блаженство. И руками я, кажется, могу двигать, поэтому перехватываю стакан и пью уже сам. Соби всё равно продолжает поддерживать его под донце.

Полежав ещё с полминуты, пытаюсь сесть. Рывком не получается — все мышцы одеревенели, как будто я неделю в тесном гробу провалялся. Соби, пользуясь тем, что протестовать я сейчас не в состоянии, помогает мне усесться и поправляет подушки.

Вот теперь — хорошо. Можно как следует подвигать головой, проморгаться, повращать запястьями. Но почему же всё-таки мне так… закостенело? Неужели я словил какое-то парализующее заклинание?

— Сэймей, — устроившись у меня в ногах, Соби внимательно вглядывается мне в лицо. — Как ты себя чувствуешь?

— Ом… Омерзительно, — надо же, голос хоть и хриплый, но он есть.

Только ответив, я начинаю подключать к процессу жизнедеятельности и мозги.

Так. Я у Соби. Мы оба живы. С ним всё… ну, видимо, более или менее в порядке — перевязки на руках почти до самых плеч в расчёт не беру. Значит, что? Значит, после битвы он притащил меня к себе. И, наверное… лечил. Убью.

Порываюсь встать, но Соби властно хватает меня за плечо и заставляет снова вжаться в подушки. Вид у него при этом… не виноватый, нет — испуганный. Что-то это мне всё совсем не нравится.

— Ты получил очень много ожогов, Сэймей. Тебе лучше пока не вставать.

Ожоги, говоришь? Ну и где они, эти ожоги? Руки вроде в порядке, глотать не больно, дышать не больно. Следов никаких не вижу.

— Ты вылечил меня.

Хотел упрёком, но вышло просто обречённо.

— Прости, но у меня не было выбора.

Хоть он и извиняется, но виноватым по-прежнему не выглядит. Напряжённым — да, но не виноватым, как обычно. Так…

— Рассказывай. Кто победил?

— Это всё, что тебя сейчас волнует?

Что? Не понял… Он что, рехнулся?! Или…

— Всё рассказывай, — а вот нотки угрозы мне сейчас хорошо даются.

— Победили мы, — Соби хмурится, как будто сообщает какую-то незначительную мелочь. — Противники мертвы — моё заклинание было слишком сильным, и их щит далеко не сразу, но порвался. Я направил против них их собственное заклинание, которым они… которое… тебя…

Таааак. Не могу описать, насколько мне его поведение не нравится. Он смотрит на меня, как на пострадавшего в аварии, который только что очнулся, и ему сообщают, что, упс, но мы вам ноги отрезали — по-другому вытащить не получалось.

— Ты потерял сознание, — продолжает Соби, не дождавшись никакой реакции. — Я привёз тебя сюда. Повреждения были очень… серьёзными. Ты сильно обгорел. Мне пришлось… тебя лечить. Иначе…

Ага. Опять понеслась агацумовщина. В данный момент она заключается в том, что он что-то недоговаривает. Причём что-то самое важное. По сравнению с чем вопросы победы и проигрыша, по его мнению, пустяки. И сам он не торопится это озвучивать.

Значит, придётся гадать. Победа за нами — это он сказал. Противники мертвы — ясно. Он меня лечил — ну ладно, потом повозмущаюсь. Повреждения были серьёзными, но сейчас всё в порядке — так хорошо же. Тогда что? Что?

Я задумчиво обвожу глазами комнату. Пепельница переполнена, на кухонной стойке выстроилась очередь немытых чашек, на полу валяется окровавленная рубашка. Вот только… кровь на ней уже явно не свежая…

— Сэймей, я… так боялся, что ты не выживешь… — шепчет Соби, отворачиваясь. — Боялся, что моей Силы не хватит, и…

— Сколько?

— Сколько что?

Я сглатываю, не отрывая от рубашки взгляда.

— Сколько я здесь?

— Сэймей… Ты был без сознания два дня. Битва была позавчера.

Что?! Сколько?!

Меня аж подбрасывает на кровати, но острое головокружение принуждает прилечь обратно на подушки и восстановить дыхание.

Два дня?!

Это же… это же катастрофа!

Меня не было дома две ночи. Мама, наверное, уже все морги обзвонила, а отец полицию на уши поднял. А Рицка… Нет, об этом даже думать не хочу.

Но теперь всё понятно. Понятно, почему Соби так отреагировал на мой первый вопрос, почему смотрел так… И чашки эти… Видимо, он от меня ни на шаг не отходил — делился Силой до самой минуты моего пробуждения. Иначе бы хоть какие-то следы от ожогов, да остались. И видок у него… Да, вот теперь замечаю. Бледный как смерть, волосы свисают сальными прядями, тени под глазами… Да он, наверное, уже должен был упасть, раз всю Силу на меня угрохал.

— Телефон дай, — шиплю я. — Быстро!

Соби почему-то не встаёт, а сползает на пол и тянется к стулу, на котором лежат мои вещи. Да ведь он же… Чёрт, да он на ноги встать не может!

— Вчера он весь день звонил, сегодня с утра тоже, — говорит Соби, возвращаясь на кровать и протягивая мне телефон. — Потом, видимо, батарейка села.

Выхватываю телефон у него из рук, распахиваю крышку… Да, пациент скорее мёртв, чем жив. А зарядка у меня дома, куда я ещё неизвестно когда попаду.

— Твоя зарядка не подойдёт?

— Нет, прости.

— Тогда свой давай. Пошевеливайся, Соби! — прикрикиваю я, когда он, еле перемещаясь по полу, добирается до своего мобильного, лежащего на столе.