Обнадёживает лишь то, что симптомы эти мне уже знакомы, название болезни я знаю, и даже лекарство от неё имеется. Вон, лежит в ящике стола: только руку протяни, крышку открой и сжуй пилюлю в форме кнопки-«единицы». Знаю ведь, мне от одного его голоса враз спокойнее станет. Но, к сожалению, всё не так легко. С Агацумой вообще легко не бывает. Если бы я мог так просто взять и позвонить, чтобы на том конце также просто взяли трубку и не менее просто со мной поговорили… Так нет же. Начнёт пороть свою излюбленную чушь или грузить очередной хернёй, которая взбесит меня окончательно. Я скажу ему какую-нибудь гадость, в ответ услышу опять что-то смиренно-покорное и абсолютно неживое, от этого взбешусь ещё сильнее, швырну трубку, а может, и сам телефон… И чего, спрашивается, звонил? Чтобы нервы себе пощекотать? Нет, с Соби нужно общаться с ледяным хладнокровием в состоянии полного дзена. А мне сейчас до него далеко. И вообще, мне сейчас совершенно не до Соби с его выкрутасами.

А ещё он мог бы и сам позвонить — его же должно корёжить не меньше моего, а то и больше. Но нет, не позвонит, я уверен. Что я там ему сказал на прощанье? «Понадобишься — позвоню»? Нет, я сказал: «До связи», — не уточнив, с чьей именно стороны она предполагается. Так что мог бы и набрать мой номер. Зря я, что ли, телефон с собой как дурак повсюду таскаю?..

— Сэймей, — Рицка легонько трясёт меня за локоть, вырывая из скорбной задумчивости, — наша остановка.

Да, кот теперь уже хорошо дорогу до Кимори выучил. Было бы здорово, если бы он как можно скорее её туда забыл.

Выходим из автобуса, Рицка берёт меня за руку, хотя улицу переходить не нужно. Пройдя ворота и просторную площадку перед клиникой, поднимаемся на крыльцо, где перед нами раздвигаются стеклянные двери. Они мне с самого начала не понравились — слишком напоминают выход с пропускного пункта школы. У стойки сообщаю нашу фамилию и фамилию врача: Сяхоу-сенсей. Этот тип вдобавок ещё и китаец, что доверия никак не прибавляет. Пока дежурная крутит колёсико мыши, Рицка, который так и не выпустил моей руки, прижимается ко мне сильнее. Машинально глажу его по голове и внезапно чувствую себя виноватым за то, что притащил его сюда в очередной раз, но теперь уже безо всякого проку.

— Триста двадцатый кабинет, третий этаж, — наконец поднимает дежурная голову от монитора, и я, кивнув, веду Рицку к лестнице.

На третьем этаже мы ещё не были. От остальных он выгодно отличается бесцветочной растительностью на окнах, кристально чистым полом и отсутствием этих мерзких запахов. Ненавижу больницы и всё, что с ними связано. В первую очередь из-за специфической вони. Кто-то может утверждать, что это всего лишь запах лекарств, но для меня это запах болезни и смерти. Каждый раз как будто не в опрятную клинику пришёл, а в хоспис. Скользишь глазами по многочисленным и вполне бодрым пациентам, которые всего-то печень пришли проверить или кровь сдать, а кажется, будто у каждого на лбу написано «покойник». А если это какая-нибудь старуха или парень в гипсе и на костылях, то рядом появляется слово «заразный». И прежде чем сесть на стул в коридоре, ещё хорошенько подумаешь: а не подцепишь ли чего?

Но на третьем этаже, к счастью, различаю только запах чая с корицей и чьих-то приторно-сладких духов. Если тут и пахнет лекарствами, то эта парфюмная вонь всё вытеснила. Кошусь на Рицку: а он тоже, оказывается, принюхивается. Морщит нос и крутит головой, а Ушки с любопытством поднимаются. Его знакомство с сенсеем состоялось в кабинете другого психолога, куда он был вызван для консультации по «сложному случаю», а в вотчине Сяхоу Рицка, как и я, впервые.

— Слушай, — говорю я, медленно подводя его к нужной двери, — тебе не обязательно ходить к психологу. Если тебе что-то не понравится, или если тебе не понравится он сам…

— Да он нормальный, — Рицка дёргает плечом и вытаскивает руку из моей ладони, чтобы нервно почесать локоть. — Он только выглядит строгим. Когда мама вышла, он стал вести себя со мной по-другому.

Когда я красноречиво замираю, он поднимает на меня глаза и, поняв, что сказал, тихо смеётся:

— Да не в том смысле, Сэймей. Он просто понятно объясняет и спрашивает. А я рассказываю. И он улыбается.

— И радостно вручает тебе плюшевого медведя, — мрачно завершаю я.

— У него нет игрушек. Зато у него есть вечный маятник. И ещё такая штука странная… на дудку похожа…

— Ну да, дудка-дуделка, свистулька-свистелка…

— Сэймей! — Рицка дёргает меня за рукав, пока я не закончил предложение тем третьим, что просится по рифме.

А он отчего-то заметно оживился. То ли действительно этаж не похож на «больничный», то ли и в его доверие втёрся этот Сяхоу-сенсей — даже не догадываюсь.

— Ладно, — напоследок чешу Рицку за Ушком — это всегда его успокаивает, не знаю, почему мама так не делает, — и стучусь в кабинет.

Насчёт солидности мама явно преувеличила. На деле Сяхоу-сенсей оказывается обычным высоким мужчиной преклонных лет. Когда мы входим, он поднимается нам навстречу, растягивая губы в широкой ровной улыбке и опираясь на трость, на конце которой красуется круглый позолоченный набалдашник — полная безвкусица. Два верхних зуба у него тоже золотые, и мне сразу на ум приходит мысль, что с той суммой, что он берёт за сеанс, золотой у него скоро станет вся челюсть.

— Добрый день, — говорит он с лёгким акцентом, едва заметно кланяясь мне, и

тут же переключается на Рицку: — Аояги-кун, я с нетерпением ждал твоего

визита.

Ну да, ну да. Ровно с тем же «нетерпением», как и всех прочих, кто к концу встречи готов достать кошелёк.

— С тобой мы сейчас побеседуем, ладно? — он поднимает ничего не выражающий взгляд на меня: — А вам придётся подождать снаружи. Сеанс длится ровно час.

— И я не узнаю, о чём вы будете говорить с моим братом?

— Таковы правила. После сеанса мы поговорим один на один и с вами, и я расскажу, как прошла наша встреча. Кроме того, присутствие третьих лиц зачастую мешает пациенту полностью раскрыться и быть откровенным. Хотя я полагал, мне не нужно будет объяснять вам до того элементарные вещи.

Да уж. Этот китаец за два предложения и «третьим лицом» меня сделал, и дураком выставил. А ничего, что в данном случае пациент — Рицка, а вот клиент-то — я?

Бегло оглядываю его с головы до ног. На пальце обручальное кольцо — тоже золотое, разумеется. На столе — фотография женщины с двумя улыбающимися девочками, слишком ненатурально повёрнутая в сторону двери. Уложив руки на набалдашник трости, Сяхоу-сенсей выжидающе постукивает по нему мизинцем.

— Хорошо, — говорю я, переводя взгляд на Рицку, который почти с восторгом смотрит на этот чёртов вечный маятник, болтающийся возле фотографии. — Рицка, я буду снаружи.

— Иди, — кивает он и садится на кушетку у окна. Так привычно, будто самое ему там место.

Выйдя и прикрыв дверь, устраиваюсь на одном из жёстких стульев, стоящих в коридоре в ряд, вполоборота к подоконнику — в рекреации всё равно ловить нечего, а отсюда хоть площадка перед входом видна. Забавно наблюдать, как люди от ворот идут хмурые, торопливые, а из клиники выходят умиротворённые и повеселевшие. Как будто здесь наркотики бесплатно раздают.

Заскучав минут через десять, пытаюсь прислушаться к тому, что творится за дверью, но то ли стены слишком толстые, то ли Сяхоу-сенсей и Рицка говорят очень тихо — из кабинета ни звука не доносится.

У лестницы стоит автомат с напитками. Вряд ли кофе здесь лучше, чем в лазарете школы, а вот с чаем можно рискнуть. Закинув несколько монет, долго выбираю напиток. Свой любимый чай, с жасмином, даже пробовать не стану — всё равно плеваться буду, а вот с мёдом — пожалуй.

Второй раз усевшись на жёсткий стул, делаю глоток и морщусь. Сам чай, может, ещё и ничего, а вот мёд говняный, как будто мухи собирали. Уже намереваюсь совершить променад до урны, как вдруг телефон в кармане просыпается от долгой спячки, чтобы пощекотать ногу назойливой вибрацией. Да так неожиданно, что лишь хорошая координация спасает от пятна на брюках.