— Отец, нам нужно поговорить. Это очень серьёзно. И ты должен меня выслушать. На этот раз ты меня выслушаешь.
====== Глава 33 ======
Да, выслушал… Человека можно заставить тебя слушать, но нельзя заставить слышать. Отец, конечно же, услышал только то, что захотел. То, что ему было удобнее. А мама, которая появилась на кухне несколькими минутами позже, как всегда не стала перечить. Индифферентность, помноженная на сознательную слепоту, в итоге даёт слишком шаткий результат. Он расплывается, подобно лицам многочисленных врачей, чьи имена за последнюю неделю склеились в единую строчку иероглифов на белоснежных строгих бейджиках.
Выслушав все мои доводы в тот субботний вечер, отец велел отвести Рицку — вместо нормального невропатолога! — к обычному детскому терапевту, который предсказуемо лишь развёл руками и заставил меня опять скушать эту баланду с начинкой из «переутомления» и «нормы для такого возраста». Наверное, он рассчитывал, что, накушавшись, я поблагодарю его и исчезну вместе с Рицкой и проблемой, которую он не в состоянии решить. Но в следующие несколько минут ему пришлось с небывалой скоростью строчить одно направление за другим, в то время как я нависал над его столом, требуя отправить нас к настоящему специалисту, способному блеснуть и своими знаниями, а не только новыми плюшевыми медведями на стеллажах кабинета. Когда мы уходили, у меня при себе были пачка направлений на обследования и препаршивейшее настроение.
А дальше на протяжении целой недели я забирал Рицку из школы и исправно водил в клинику Кимори к всё новым и новым врачам, ни один из которых так и не смог сказать, что происходит с моим братом. Диабетолог предполагал сахарный диабет, психотерапевт считал, что это сонливость, невропатолог настаивал на анемии. Но какой бы возможный диагноз ни звучал, все они вели себя со мной совершенно одинаково. Увидев, что ребёнка привёл молодой парень, они принимались почему-то меня успокаивать, как будто я держал в руке нож, и фальшиво-сердечно улыбаться. Но стоило мне немного надавить, улыбка куда-то враз девалась и остаток разговора выходил сухим и малоинформативным. Все анализы Рицки были хорошими, эти кретины не сумели найти ничего и в один голос уверяли меня, что он абсолютно здоров. Но когда я спрашивал, с чего вдруг здоровый ребёнок теряет сознание и не может вспомнить потом последние события, опять разводили руками и рассказывали мне про переутомление…
К концу недели мне надоело без толку обивать пороги и терпеть эти снисходительно-оценивающие взгляды. Всерьёз ко мне никто не относился, я подключил к делу маму и не сразу понял, какой это было ошибкой. Я рассчитывал, что она просто пройдётся по тем же врачам вместе со мной, и, возможно, ей они дадут другой, более «взрослый» ответ, но она почему-то решила, что тело гложет «болезнь духа», и потащила Рицку прямиком к психологу.
Из всех представителей этой полушарлатанской профессии я имел дело только с Томо. Но Томо я обманщиком не считаю — он ведь системный и в школе ровно на своём месте. Чего не скажешь о других. Неужели всерьёз нужно быть неким «специалистом» с определённым «образованием», чтобы день напролёт сидеть в мягком кресле, вполуха слушая слезливые жалобы на жизнь скучающих дамочек, которым просто поговорить не с кем, кивать с периодичностью в пять секунд, а в это время решать судоку, прикрываясь папкой? Я сразу же сказал матери, что затея провальная, что выйдут они с Рицкой из кабинета психолога с очередным «переутомлением», что это не более чем трата времени. Мама почему-то обиделась, и мы здорово поругались, а затем она заявила, что Рицку из школы заберёт сама и что я с ними в госпиталь с таким настроем не поеду. Я остался дома, с изрядной долей ехидства ожидая их возвращения. Но когда они приехали, результаты их визита к местному мошеннику меня удивили.
Мама описала психолога как солидного и знающего своё дело специалиста, который с первых же минут вызвал у неё безоговорочное доверие. На этом месте я уже начал жалеть, что не поехал с ними, потому что дальше мне пришлось слушать откровенную чушь о том, что этому… специалисту «уже практически ясно, с чего начать» и что он «непременно поможет». На мой вопрос, с чем именно поможет, и от чего, собственно, будет лечить, мама выдала длинную пространную тираду, напичканную медицинскими терминами — всю дорогу, наверное, запоминала — и красивыми пустыми словами. И получилось у неё ничуть не хуже, чем у этих идиотов, по которым я таскался всю неделю. Наверное, это очень просто — быть врачом: выучил с десяток сложных умных слов, налил воды между ними — произвёл нужный эффект на потенциального клиента. Не пациента, нет, именно клиента. Потому что когда я поинтересовался, сколько будет стоить это лечение от неведомой хвори, мама раскричалась и обвинила меня в том, что я волнуюсь только о деньгах, а не Рицке.
Я. Не о Рицке. Угу.
Тут, к счастью, домой вернулся отец, которому удалось вытрясти из мамы более-менее вразумительный ответ о диагнозе. Из всех слов, что она запомнила, нас особо заинтересовали «невроз», «бессонница» и «психосоматика». Когда я уже собирался как можно доходчивее объяснить, что ничего из вышеперечисленного у Рицки не наблюдается, отец пожал плечами и внезапно согласился. «Давай попробуем», — были его последние слова, прежде чем я наконец взорвался…
«Давай попробуем» — это значит, что отец решает, а Сэймей, как бы ни был несогласен, выполняет. Я после Лун к такому раскладу совсем не привык, но деваться некуда. Вчера почти голос сорвал, пока пытался доказать, насколько затея бесполезна, но отец почему-то решил, что идти по врачам по второму разу вместе с мамой — тем более бесполезно, а от посещения психолога хуже не станет. По крайней мере, никому, кроме кошелька. Я, честно говоря, финансовой политикой нашей семьи никогда не интересовался, но сейчас пребываю в глухом тупике. Когда возникла вероятность, что мне понадобятся деньги на учёбу в старшей школе уже в этом году, отец аж весь покраснел от натуги, пока циферки в голове складывал. Зато выбрасывать тысячные купюры на ветер, который принесёт их прямиком в лапы этого жулика, — всегда пожалуйста. Хотя оно и понятно. То — для меня, а то — для Рицки. К «сыновней делёжке» в семье уже можно и привыкнуть.
Сеанс назначен на шесть вечера, поэтому, забрав Рицку из школы, я ещё успеваю привести его домой, чтобы накормить. Пока он вяло жуёт свой любимый омлет, который я состряпал на скорую руку, я мою посуду, а сам поглядываю на него то и дело. Картина для последних дней уже привычная: движения осторожные и немного пугливые, глаза покрасневшие, Ушки опущены — они у него теперь всегда такие, хвост мелко подрагивает. Рицка никому не говорит, даже мне, но я знаю, что по ночам он стал плакать, потому что ему страшно. Ещё я знаю, что он совершенно не понимает, что с ним происходит, но видит, как все с ним носятся, и оттого чувствует себя виноватым. А ещё стал бояться врачей — в таких количествах он с ними никогда не сталкивался. И глядя на него такого, испуганного и растерянного, я уже начинаю сомневаться, правильно ли поступил, подняв шум. Может, он и правда всего лишь утомился? Возраст, гормоны скачут, нагрузка в школе увеличивается — конец года всё-таки, контрольные там всякие, или с друзьями поругался… И тут же одёргиваю себя: нет, всё я сделал правильно. Одно дело переходный возраст, проблемы с учёбой или недосып, и совсем другое — обмороки на пустом месте и провалы в памяти. Это родители неправы. Надеюсь, после нескольких безуспешных визитов к психологу они одумаются и отведут Рицку уже к настоящему врачу?
От дома до школы можно дойти пешком, от школы до клиники Кимори — тоже. А вот добираться туда из дома довольно неудобно: на двух автобусах с пересадкой. Когда мы садимся во второй, Рицка устраивается на сидении и безучастно смотрит в окно, а я незаметно зеваю в кулак раз за разом.
«Невроз», «бессонница» и «психосоматика» — это вовсе не к Рицке, а скорее ко мне. Сплю я последнюю неделю часа по четыре — больше не получается. И не потому, что поздно ложусь, а потому что уснуть никак не могу. Ворочаюсь с боку на бок, меня бросает то в жар, то в озноб, в горле так пересыхает, что одного стакана воды на ночь уже не хватает, приходится спускаться на кухню за добавкой. И всё это под аккомпанемент каких-то мрачных заполошных мыслей, но настолько странных, будто из чужой головы.
