Я тоже берусь за сиденье, отклоняюсь назад, потом — вперёд, снова назад… Мы доехали до самой верхней точки, кабинка раскачивается всё сильнее.

— Сэймей, прекрати!

Теперь Рицка зажмуривается, а его хвост трясётся, как ниточка на ветру.

— Почему? Это же весело.

— Тебе весело, что мы упадём и разобьёмся?

— Нет, мы не разобьёмся — крепежи прочные. А весело мне, потому что тебе страшно.

— А вот и не страшно! — он воинственно ставит Ушки торчком. — Просто… не надо.

Ох, Рицка, Рицка… Стоять на шатающемся кусочке пазла, когда под тобой нескончаемая бездна, — это, доложу я тебе, пострашнее. После того боя чувствую себя каким-то супергероем.

— Смотри скорей, — киваю я на окно, — пока не опустились.

Рицка встаёт с лавки и снова прилипает к окну, мгновенно позабыв о том, что секунду назад боялся ветра и моих дурацких приколов. Нежно-розовые лучи заходящего солнца простираются над портом, мягко окутывая высотки, стоящие у причала корабли и катера. Над горизонтом ещё около минуты виднеется край яркого диска, а когда наша кабинка ползёт вниз, скрывается за расстилающимся под нами городом, оставляя улицы и дома в прохладной вечерней голубизне.

Я выхожу из кабинки первым, помогаю вылезти Рицке и решительно веду его к метро, хотя за время нашей поездки силы у него, кажется, окончательно иссякли, и он уже не рвётся к следующему аттракциону или очередной сувенирной лавочке.

В метро он выглядит до того уставшим и сонным, что какая-то девочка даже уступает ему место. Субботним вечером вагон практически полон, и всю дорогу мне приходится висеть на поручне, хотя я бы и сам не прочь уже отдохнуть. А вот с Рицкой творится что-то странное. Не успел он сесть, как тут же начал клевать носом, собирая сочувственно-умилительные взгляды других пассажиров. Он сонно трёт кулачками глаза, роняет голову на грудь и всё никак не может устроиться поудобнее, чтобы не заваливаться на пожилого мужчину, сидящего рядом.

— А я предупреждал, — улыбаюсь я, когда объявляют нашу станцию, и легонько трясу его за плечо. — Нужно было возвращаться домой днём.

— Да что там днём делать? — Рицка недовольно мычит, однако даёт поднять себя на ноги.

— Не знаю, может, уроки? Идём быстрей.

Я беру его за руку и тащу к дверям вагона, пока те не закрылись. По платформе Рицка вяло шагает следом, крепко сжимая мою ладонь. Но на лестнице, ведущей на улицу, его хватка слабеет, и через несколько ступеней я понимаю, что уже буквально волоком тяну его за собой. Только собираюсь оглянуться и подбодрить его, как вдруг маленькие пальцы в моей руке стремительно тяжелеют и выскальзывают.

Что там этот Соби говорил о моей медлительности?..

Резко развернувшись, бросаюсь вперёд и успеваю подхватить Рицку за секунду до того, как его голова встречается с краем ступеньки. Прижимаю его к себе, трясу за плечо, легонько бью по щекам — он не реагирует, даже глаз не открывает.

— Рицка… Рицка! Очнись, Рицка!

Вокруг нас быстро собирается толпа: одни идиоты лезут за телефонами, чтобы вызвать скорую, другие идиоты — чтобы заснять на видео, как ребёнок посреди метро потерял сознание!

— Валите на хрен! — рявкаю я на них, а сам продолжаю тормошить Рицку.

— Пропустите меня! — сквозь толпу пробирается какой-то парень и опускается рядом с нами на колени. — Я врач. Ну… почти. Позвольте, я посмотрю.

— Тут не на что смотреть. Его просто ушатало на аттракционах.

— Он ударялся затылком? У него может быть сотрясение мозга.

Я поднимаю голову, и в глаза сразу бросается эмблема медицинского университета на его пиджаке. Вот только озабоченного студента мне сейчас здесь не хватало!

— Немедленно встаньте и отойдите от нас, — говорю ему вполголоса, но внушительно. — Встаньте и отойдите. Немедленно.

Он хочет что-то сказать, но, поймав мой взгляд, тотчас меняется в лице, хмурится, поднимается на ноги и пятится вниз по лестнице. Не то внушение всё же удалось, не то что-то недоброе в моём взгляде нашёл.

В этот момент Рицка приоткрывает глаза, бессмысленно водит ими по моему лицу и беззвучно шевелит губами.

— Минутку, я сейчас вызову скорую, — заверяет меня кто-то из толпы. — Хотите, пока за водой сбегаю?

— Ничего не нужно, — перехватываю Рицку крепче и одним рывком встаю с лестницы. — Всем спасибо за беспокойство, его просто укачало.

Пока поднимаюсь наверх, какая-то женщина предлагает отвезти нас в больницу, а ещё одна старуха находит у себя таблетки от мигрени, но я ей не отвечаю. По возможности быстро выбираюсь на улицу и подхожу к первому попавшемуся такси. Водитель помогает мне устроиться на заднем сидении, только один раз спрашивает, всё ли в порядке с мальчиком, и, получив аналогичный ответ, что и зеваки в метро, возвращается за руль.

Когда Рицке стало плохо в прошлый раз — для меня это был шок. Я мог только сидеть рядом и ждать, пока он придёт в себя. Но сейчас — это уже не сюрприз. Подспудно я ждал повторения того кошмара, пусть и немного в другом виде. Поэтому всю дорогу до дома я напряжённо думаю, пытаясь сопоставить все симптомы хоть с каким-то мало-мальски знакомым мне заболеванием. Рицка же то отключается, то снова открывает глаза, чтобы слепо поводить по обивке переднего кресла и опять провалиться в никуда. Его голова у меня на коленях почти не двигается. Не двигаются ни руки, ни ноги, только губы продолжают шевелиться, когда он вновь приходит в себя.

— Потерпи, мы уже почти дома, — шепчу я, гладя его по волосам. — Мы скоро приедем.

По крайней мере насчёт одной из причин я могу не волноваться. Что бы с ним ни происходило — к Системе это отношения не имеет. Если бы имело, я был бы с ним рядом в оба приступа. Да и не настолько я неуч, чтобы неосознанно воздействовать на человека и не чувствовать этого. А вот версия с переутомлением пока поднимается на одну из первых позиций в моём личном списке. Не знаю, что случилось в школе, но сегодня Рицка точно истратил весь запас энергии.

Расплатившись с таксистом, вылезаю из машины и торопливо подхожу к дому. Руки заняты, ключей не достать — и я стучу в дверь носком ботинка. Почти сразу же открывает мама и, вскрикнув, зажимает ладонями рот. Игнорируя её визги и вопросы, иду сразу наверх, чтобы раздеть Рицку и уложить в постель. За те пятнадцать минут, что провожу в его спальне, никто из родителей к нам даже не поднимается.

Рицка приходит в себя, только когда я уже подтыкаю ему одеяло. Смотрит на меня, часто моргая и уже совсем не сонно, ловит за руку ледяными влажными пальцами.

— Сэймей… Мы что, дома?

Вздохнув, присаживаюсь на край постели и осторожно чешу его за Ушком.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, только устал. А что случилось?

Помедлив немного, понимаю, что контрольный вопрос озвучить нужно. Хотя и так знаю, какой ответ получу.

— Ты помнишь, как мы ехали домой?

Рицка морщит лоб, постукивает пальцем по моей ладони и виновато прижимает Ушки к голове.

— Я помню… как мы сели в метро. Я, наверное, заснул, да? Ты меня привёз?

— Да, ты заснул, а мне было жалко тебя будить.

Пытаюсь улыбнуться, но выходит только безрадостно растянуть губы.

— Ой, прости. Ты нёс меня, да? Я тяжёлый…

— Нет, ты как пушинка, — наклонившись, целую его в лоб и, пока он не видит, прикрываю глаза. — Маленькая уставшая пушинка. А теперь спи.

Ночник гашу до того, как распрямиться. Надеюсь, Рицка не увидел моего лица…

Он ещё немного возится под одеялом, засовывает руку под подушку и сонно желает спокойной ночи. Когда я выхожу и закрываю дверь в его комнату, он уже ровно и глубоко сопит.

Папа с карандашом, торчащим за ухом, встречает меня внизу лестницы репликой, которая добивает окончательно:

— Сэймей, что происходит? Вы маму напугали.

— Маму напугали?!

— Тихо, угомонись, и не нужно со стеной драться, — он перехватывает мой кулак, которым я собирался вмазать по ней ещё раз. — Давай обойдёмся без истерик.

Глубоко вздохнув, беру его за плечи, сжимаю и заглядываю ему в глаза.