— Да, они мне известны. Если я завалю хоть один экзамен в течение года, второго шанса мне не дадут. Это будет равносильно исключению. Но я справлюсь.

— Не сомневаюсь, — Ритсу достаёт и прикуривает вторую сигарету. Хорошо хоть окно нараспашку, а то я бы здесь задохнулся от этой вони. — Сегодня днём у Совета было собрание. Все в курсе твоих способностей и умений. Так что пятеро из семи согласны с твоим переводом на экстернат, учитывая… — он иронично смотрит на один из листов в папке, — причину, которую ты назвал. Двое против, но категоричных возражений не имеют.

— И один из них, конечно, вы?

— Нет. Это Нана, которая считает, что всё должно идти своим чередом, и Нагиса. Она… У неё к тебе претензии личного характера, так что их не стали брать в расчёт.

Это заявление немного сбивает с толку. Я-то думал, Ритсу будет сопротивляться: если не в открытую, то хотя бы на Совете. Значит, ему понятны мотивы моего решения и мне не придётся их озвучивать. Это ещё раз доказывает, что у меня нет галлюцинаций и мне не кажется, что Минами начал собственную кампанию против меня. Если бы он был чист, начал бы праведно возмущаться из-за моего ухода. Но…

— Приятно узнать, что вы меня поддерживаете.

— Я не поддерживаю. Просто не вижу смысла спорить. Если ты считаешь, что ваша пара будет лучше развиваться вдали от школы — тебе виднее.

Да, сенсей, без вас нам будет намного лучше, не сомневайтесь.

— Спасибо.

— Я не твой наставник и не имею права давить, но тем не менее, надеюсь, что выйдя отсюда, ты сумеешь пересмотреть своё отношение к вашей паре?

— Что вы имеете в виду?

Минами долго затягивается и понижает голос:

— Детей нужно воспитывать, Сэймей. А обучать — взрослых. В этом и состоит разница между ребёнком и взрослым разумным человеком. Ты отказываешься остаться ещё на год. Обучиться ты, конечно, сможешь сам, но твоё воспитание ещё не завершено. И вряд ли будет. Там, по ту сторону ворот, некому будет объяснить тебе разницу между добром и злом, между правильными поступками и неправильными. А сам ты не способен её понять, потому что излишне самоуверен.

Когда это Ритсу успел заделаться моралистом? Кто бы говорил…

— С чего вы взяли, что я не знаю разницы?

— Потому что ты ведёшь себя как ребёнок, — он пожимает плечами и отправляет второй окурок в окно. — Перестройка ассоциаций? Запрет на разговоры и звонки? Ты серьёзно?

За такую снисходительно-ироничную усмешку хочется банально съездить ему по морде. У меня даже кулаки от злости сжимаются. Каким-то образом он узнаёт обо всём, что я делал с Соби. Но шпиона под кроватью искать бессмысленно: Агацума — самая лучшая улика.

— Соби принадлежит мне. И я буду решать, что с ним делать.

— Ну разумеется, — продолжая ухмыляться, Минами выуживает из папки два листка и протягивает мне.

В первом документе сообщается, что «Семь Лун» разрешают мне покинуть школу и продолжить обучение заочно. Второй — это мой табель. Напротив строки «Системное взаимодействие» стоит высший балл и следом — размашистая подпись Минами. Вот, собственно, и всё. Это мой пропуск в нормальную жизнь.

— Учителей проинформируют в ближайшее время. Как только закроешь табель, можешь быть свободен.

— А то же самое для Соби? — спохватываюсь я. — Я заберу его до начала экзаменов.

Захлопнув папку, Ритсу постукивает по ней костяшками пальцев.

— Его табель я передам ему лично в руки. А разрешение на перевод ему не требуется — оформим как больничный на месяц.

— Хорошо.

Я с подозрением смотрю на Минами, ожидая чего-то ещё, но он только поправляет очки и, не говоря больше ни слова, разворачивается и уходит. В некотором недоумении провожаю глазами его спину. Всё слишком просто. Подозрительно просто. И уходит он почему-то в приподнятом настроении. Это ведь моя победа. Я должен радоваться, а он — скрипеть зубами. Но почему сейчас он идёт, чуть ли не насвистывая себе под нос, а я чувствую себя так, словно меня в очередной раз макнули в грязь? Неужели он задумал что-то ещё? Или же уверен, что даже бегство из школы мне не поможет?..

Постояв ещё немного в тревожных раздумьях, всё же решаю наконец взять себя в руки. Мне полагается радоваться, что так легко отделался, а не подкармливать свою паранойю. Лучше думать о хорошем. Например, о том, что всего какая-то неделя-полторы — и я окажусь дома, а сюда мне нужно будет вернуться только в конце декабря. Вот Рицка-то обрадуется…

При мыслях о Рицке на душе сразу теплеет, и нервы быстро успокаиваются. И откуда-то разом появляется прилив сил и радостное предвкушение. Мне, как ребёнку, хочется подойти к первому встречному и поделиться с ним своей радостью. Причём желание распирает так сильно, что, кажется, скоро лопну. Нет, эту новость я просто обязан сообщить. Но далеко не первому встречному, а тому, кто оценит по достоинству. Круто развернувшись, иду вглубь корпуса, прямиком на телефонный узел. Если даже мой стакан всё ещё полупуст, самое время его наполнить.

Войдя в офис, бодро здороваюсь с оператором, сообщаю, куда собираюсь звонить. Захожу в указанную кабинку, снимаю трубку и быстро набираю номер. По привычке я готовлюсь ждать секунд двадцать — телефон один на весь дом и стоит в коридоре, так что сразу мне ещё ни разу не отвечали, — но трубка щёлкает уже после второго гудка.

— Слушаю.

— Мама, привет, это я.

— Да, здравствуй. Что ты хотел?

Тёплое приветствие, нечего сказать. И голос у мамы какой-то надтреснутый и раздражённый одновременно. Как будто она ждала звонка от кого-то другого, а тут внезапно я. Или — вдруг посещает догадка — только что с кем-то очень нехорошо поговорила.

— Что случилось, мама? У вас там всё нормально?

— Да, — отвечает она излишне резко. Потом, помолчав, добавляет: — Нет, не всё. Твой отец не явился сегодня ночевать.

Ну вот, как что — так сразу «мой» отец. Если проблемы у них, то он в первую очередь её муж, а потом уже чей-то отец. Терпеть не могу, когда она предъявляет ему претензии посредством меня.

— А где он?

— Сейчас уже дома. А где был ночью, не знаю.

— Ясно. А как Рицка?

— Он не знает. Думает, что отец вернулся поздно вечером, а ушёл рано утром.

М-да… Я, вообще-то, не о том спрашивал. Но её теперь надолго заест — знаю по опыту. Что бы я сейчас ни сказал, разговор будет возвращаться к одному и тому же раз за разом.

— Дай, пожалуйста, мне с ним поговорить.

Мама молчит несколько секунд, потом заявляет:

— Он делает уроки. Поговорил бы лучше с отцом, может, тебе он что-то расскажет.

Я знаю, что родителей нужно уважать. Но сомневаюсь, что хоть какого-то уважения достойна женщина, которая, во-первых, ревнует одного ребёнка к другому, а во-вторых, пытается втянуть детей в свои разборки с мужем. Иногда с ней бывает очень, очень тяжело.

— Не думаю, что мне стоит в это вмешиваться. Это ведь ваши дела, мама.

— Наши?! — взвизгивает она так, что я вынужден отнять трубку от уха, чтобы не оглохнуть. — То есть тебя совершенно не волнует, когда твой отец шляется неизвестно где и неизвестно с кем?!

— Мама, успокойся, пожалуйста, — устало бормочу я, хотя с тем же успехом мог бы пытаться перекричать сирену.

— Это точно кто-то с его работы! Я даже догадываюсь, кто именно. Эта новая конструкторша. Как только она появилась, он сразу начал задерживаться!

— Успокойся, не кричи. Успок…

— А знаешь, сколько раз на этой неделе он приходил домой за полночь?!

— Мама, мне это не интересно!

— А должно быть! Это, между прочим, твой отец.

— Вот именно! — тоже ору я в трубку, уже не в силах сдерживаться. — Он — мой отец, ты — моя мать, а я — ваш сын! И я не хочу выслушивать всё это дерьмо! Можешь с этим разобраться без моего участия?!

— Да как ты со мной разговариваешь?! За такие слова тебя нужно…

Глубоко вдохнув, прислоняюсь затылком к стенке и опускаю трубку. Из динамика беспрерывным потоком льётся визгливый мамин голос, но слов, к счастью, уже не разобрать. Зря я сорвался. Теперь она долго не заткнётся. И что теперь делать? Можно, конечно, просто повесить трубку, но я ведь хотел с Рицкой поговорить. Или попробовать позвонить ему позже? Но он уже будет спать. А маму угомонить, боюсь, сейчас не получится. Как жаль, что внушение нельзя сделать на расстоянии — она бы вмиг умолкла.