Ещё раз вздыхаю и подношу трубку к уху. Теперь мама уже рыдает, между всхлипами продолжая свой экспрессивный монолог:

— …столько лет! Но ведь нет! Теперь ему обязательно нужно всё испортить.

— Мама успокойся, хорошо? Извини, что нагрубил, я не хотел. Я обязательно поговорю с отцом, когда приеду, ладно?

— И когда тебя ждать? Завтра? — она всхлипывает, но, к счастью, уже не рвёт мне барабанные перепонки.

— Нет, где-то через неделю-две.

— Ты же обещал приехать на эти выходные! Я слышала, как ты говорил Рицке. Сэймей!.. Ты должен…

Вновь опускаю руку с трубкой. Ну почему, почему я вечно всем что-то должен?! Где, в каком уставе написано, что Аояги Сэймей должен разгребать родительские проблемы, заботиться о брате, учиться на отлично, управлять Бойцом, разбираться с Ритсу и много-много-много чего ещё?! Покажите мне эту чёртову бумажку! Что, нет? Значит, не должен.

— Мама! — перекрикиваю её, наконец собравшись с духом. — Прекрати истерику! Когда смогу — тогда приеду. Я, вообще-то, живу в школе, а не в санатории. Чем смогу — помогу. А сейчас хватит кричать и дай мне — пожалуйста, мама, — дай мне поговорить с Рицкой!

Раздаётся глухой стук. Такой обычно бывает, если собеседник швырнул трубку на стол. Но хотя бы этого завывания больше не слышно. Закрываю глаза и тру ладонью лицо, мгновенно вспоминая, за что же в том числе я всё-таки так любил уезжать в школу. Ещё неизвестно, где бóльшая нервотрёпка: здесь, под боком у Минами, или дома.

Наверное с полминуты из динамика не доносится ни звука. Я уже начинаю думать, что мама просто разбила телефон, когда вдруг слышу какую-то возню, а потом тихий тонкий голосок:

— Сэймей?

— Рицка…

На этом, в принципе, можно было бы и завершить разговор. Одного его слова достаточно, чтобы по телу разлилось приятное тепло, а по губам расползлась улыбка. Ссора с мамой разом вылетает из головы, даже Минами вдруг становится далёким и неважным. Всё неважно, кроме того, что скоро я вернусь домой, к Рицке.

— Что ты натворил? Мама так кричала…

— Не бери в голову. Она просто не в духе. Лучше расскажи, как твои дела.

— Дела? Хорошо. Сегодня отменили математику, и у нас было два естествознания подряд. Сначала сенсей хотела устроить контрольную, но вместо этого решила, что лучше провести опыт. Прямо в классе. Она велела каждому принести ветки со двора и сделать раствор марганцовки…

Он всё говорит, говорит, говорит, иногда останавливаясь, чтобы перевести дыхание, а я даже не пытаюсь встрять или перебить. И неважно, что именно он рассказывает, — звук его голоса действует лучше успокоительного и большой плитки шоколада вместе взятых.

— Сэймей? — зовёт Рицка, когда проходит добрая минута его рассказа под моё молчание. — Ты ещё здесь?

— Да, кот, я никуда не делся.

— Я знаю, что тебе всё это неинтересно, — говорит он смущённо, — просто не знаю, о чём ещё рассказать.

— Да нет, ты что, мне очень интересно. Правда. Ты ведь рассказывал про опыт с марганцовкой? Мы тоже такой ставили в начальной школе. Срез веток становится малиновым, да?

— Сэймей.

Не получив продолжения, я вопросительно мычу в трубку. Голос у Рицки стал какой-то то ли напряжённый, то ли расстроенный.

— Вообще-то, я сейчас уже про каллиграфию рассказывал. Про то, что у меня не получаются два иероглифа.

— Да? Какие?

В трубке слышится тяжёлый вздох.

— И об этом я рассказал…

— Рицка, ну прости, — смеюсь я. — Я так тобой заслушался, что не совсем запомнил, что именно ты говорил.

— Ладно, я понял.

— Не сердишься?

— Нет. Ты когда приедешь?

— Кот, секреты хранить умеешь? — спрашиваю я таинственно.

— Да.

— Тогда не говори родителям. Я приеду скоро. Точно не скажу, когда именно, но скоро. И очень-очень надолго.

— Надолго? — Рицка, вопреки моим ожиданиям, совершенно не рад. — Сэймей, тебя что, исключили?

Я смеюсь уже в голос.

— Ну спасибо. Твоя вера в меня прибавляет оптимизма.

— Извини, — вот теперь слышно, что он улыбается. — Но ведь каникулы ещё нескоро.

— Приеду — всё расскажу, честно.

— Хорошо. А почему нельзя говорить родителям?

— Ну…

Признаться, я и сам пока не понял, почему не хочу ставить их в известность. Может, потому что не стоит загадывать? А может, потому что им сейчас на меня плевать в той же степени, в какой и мне на них?

— Пусть будет сюрприз.

— Хорошо, я никому не скажу. Обещаю.

— Вот и молодец.

Ещё примерно минут пять мы болтаем совершенно ни о чём: то о Рицкиной школе, то о моей, то банально о погоде и о том, как внезапно наступило лето. Под конец Рицка берёт с меня обещание сводить его в зоопарк, и мы прощаемся.

Уже следующим утром я начинаю предпринимать первые шаги по направлению к выходу из школы. Решив сначала разобраться с обычными уроками, как с самыми простыми, беру табель и, дождавшись окончания завтрака — сенсеи, в отличие от меня, его не игнорируют, — принимаюсь обходить их одного за другим. Кто-то уже знает о моём отъезде, кто-то удивлённо переспрашивает, и мне приходится в двух словах объяснять. Но каждая встреча неизменно заканчивается одним и тем же: табель постепенно заполняется «десятками» без малейших усилий с моей стороны. Нареканий у учителей ко мне нет: все годы я учился исправно. Даже если где-то недосдал домашнюю работу или ошибся в контрольной, они просто закрывают на это глаза. Все и так понимают, что простые уроки в этой школе не слишком-то важны, поэтому выдумывать мне лишние трудности никто не намерен.

А вот с системными дисциплинами дела обстоят уже чуточку сложнее. Из девяти предметов зачёт мне с неба свалился только по двум. Вернее, по одному ещё не свалился, но сомнений в том, что Чияко не заставит меня сдавать эту мутотень, нет.

После обеда решаю начать с меньшего из зол и отправляюсь в кабинет софистики. Поскольку на потоке я действительно лучший, сенсей, только увидев роспись Ритсу в моём табеле, ставит мне высший балл и отправляет с миром. Следующая по «лёгкости» психология личности, и я стучусь в кабинет Уэды-сенсея во время перерыва. Любопытный старик целых десять минут расспрашивает о причинах моего ухода, хвалит за успехи последних лет, выражает надежды непременно увидеть меня в декабре и, лишь когда звенит звонок, а ученики, рассевшись, начинают деликатно покашливать, расписывается в табеле и прощается.

Я далёк от иллюзий: если бы я так тесно не общался с Friendless, которых он патронирует, Уэда непременно усадил бы меня писать какую-нибудь итоговую работу. Наверное, это не очень честно, но в нашей школе зачастую всё происходит именно так.

«Системный» преподавательский состав — это примерно двадцать учителей. А учеников в школе около двух сотен. Было бы нереально, если бы каждый сенсей брал на патронаж десятерых. Поэтому здесь действует уже проверенная, но не слишком справедливая система.

Сразу же по приезде в Луны ученик официально прикрепляется к какому-либо сенсею. Либо к тому, у кого меньше сейчас «закрепок», либо — что реже — с учётом пожеланий самого учителя: брать Жертву или Бойца. А уже из этих прикреплённых сенсей сам выбирает того, кого будет патронировать, то есть фактически — для кого станет наставником в ближайшие несколько лет. Обычно пары-тройки недель учителям хватает, чтобы оценить способности и потенциал новоприбывших и выделить среди них тех, с кем стоит работать серьёзнее. Для остальных же прикреплённых сенсей остаётся просто куратором, к которому следует обращаться в случае чего и решать всевозможные организационные вопросы. Поэтому, как правило, один сенсей патронирует не больше двух-трёх пар одновременно, а то и вовсе «доводит до ума» всего одну или работает с отдельными учениками.

Когда поступал я, свободные места на прикрепление оставались только у Нагисы и Чияко. Но Нагиса отмазалась тем, что начинает свой великий проект под пока неизвестным названием, и я достался старушке. Поначалу, конечно, меня почти передёргивало от мысли, что мой сенсей — Боец. Но мы с ней как-то очень быстро нашли общий язык, и буквально через две недели Чияко оформила меня на патронаж. А ещё через неделю взяла Накахиру — и в этом январе вознамерилась создать из нас пару. Это почти типичный сценарий образования боевой двойки. Но бывают и другие случаи.