Той хмурой балканской ночью миллионы угрей со всех озер, мирных и чистых вод, повинуясь инстинкту, начали великий, полный неожиданностей, путь к огромному океану — путь к своей смерти и своему воскрешению. А в голове Отца тем временем не переставали возникать миллионы людей, охваченных мечтой — двинуться к новым спасительным берегам, поскольку фашизм, пребывая в агонии, давил, угрожал. Люди уезжали на просторы без истории, чтобы вырваться из нищеты, чтобы поставить свою жизнь, хотя бы ее остаток, на новые рельсы.
Отца, надеявшегося найти выход в том, чтобы уехать, а потом вернуться на родную землю, особо завораживало возвращение угрей на старое место благодаря новому поколению, в этом он видел осуществленную парадигму природного универсума, смысл которой человек утратил, равно как утратил рай. Какое удивительное решение квадратуры жизни!
Неожиданно небо осветил зигзаг молнии, раздался сильный удар грома, который разом расколол тишину, так долго висевшую над Озером. Когда раскаты грома умолкли, и снова стало тихо, Игорь Лозинский сказал:
— Наука пока не в состоянии растолковать множество загадок миграций угрей. Вот, сегодня, в эту неспокойную ночь волнуются и угри под рябью озерных вод. Вероятно, буря и магнетические силы, которые при этом создаются, причастны к тому сигналу, который посылается всем угрям, — к началу великого путешествия. Их путь — героический, аскетичный, смертельный…
Отцовские святые книги в его библиотеке стояли между книгами о янычарах и балканскими бестиариями, где доминировали книги об угрях и козах. Отец, пока слушал Лозинского, растерянно смотрел в сторону святых книг. Будто ожидал помощи от них, стиснутых с двух сторон книгами об угрях и янычарах, Он тихо, больше для себя, проговорил:
— Из-за недостаточной изученности, необъясненности природных явлений и возникают религии, появляются разные идеологии, и так — до тех пор, пока наука не скажет свое истинное слово. Но часто бывает, что оно остается не услышанным человеком.
Игорь Лозинский мягко поглядел на Отца, показывая, что он понимает течение его мысли, хотя она уводит разговор в другую сторону. Он повернулся к своему помощнику Горскому и продолжил:
— Дорогие мои, в вопросе об угрях и их пути меня мучит другое. Поэтому я сегодня и пришел сюда, чтобы перед вами как товарищами по судьбе открыть душу, рассказать, что особенно тревожит меня в конце моей жизни.
Отец удивленно посмотрел на своего собеседника. Его охватила печаль. Так какую же роль определяет Игорь Лозинский ему, его эмигрантской судьбе? Но разве не был и сам Лозинский эмигрантом? О, в несколько раз большим эмигрантом, чем Отец. Доверие, оказанное ему Лозинским, придало Отцу мужества и уверенности в том, что его миссия может быть гораздо более важной, чем та, которую он представлял себе как эмигрант.
В небе снова блеснула молния. Длинной, светлой, прерывистой линией она перечеркнула Озеро как раз там, где проходила невидимая граница между двумя странами. Ударил гром. Когда вновь стало тихо, Игорь Лозинский сказал:
— Друзья мои, я полюбил людей, живущих вокруг Озера. Людей разных национальностей, со всеми их различиями и противоположностями. Их делят, но никак не могут разделить окончательно. Я полюбил всех их, как и здешние растения и животных. Я полюбил Озеро с его чистой, прозрачной водой. Оно, образовавшееся еще в третичном периоде, задолго до появления человека, сохраняло равновесие между ним и природой, между самими людьми. Человека, живущего дальше от Озера, было легче победить, озлобить, а на берегах этого Озера всегда царили миролюбие и человечность.
И поэтому здесь, как ни в каком другом месте на Балканах, существовала определенная гармония. Проходили тысячи, миллионы лет, человек, несмотря на все тяготы и беды, оставался верен Озеру, живым существам в его водах и на его берегах. Угрям и форелям. Губкам и микроорганизмам. Всем живым созданиям в этом храме природы. Но, исходя из того, что я видел и пережил, оказавшись изгнанным из родной страны, скитаясь, пока не обрел свою последнюю родину на Озере, меня охватывает ужас от того, что может произойти.
Игорь Лозинский замолчал. В тот момент в комнату вошла Мама. Она принесла чай, приготовленный в балканском самоваре, чай, который прогонял сон и прояснял ум. Когда она услышала слова Игоря Лозинского, то подумала о самом плохом — о войне. Отец почувствовал ее тревогу, успокоил ее проникающим прямо в душу взглядом своих синих глаз. Мама, ободренная этим взглядом, вышла из кабинета.
Игорь Лозинский, попробовав чай и благодарно покивав головой, продолжил:
— Вы знаете, дорогие мои, что я пришел сюда издалека, с севера русской земли. Скажу вам, что еще в молодости, на берегах Балтики, меня заинтриговала тайна миграций угрей. Сам не знаю, как это случилось. Угри просто околдовали меня. Этот интерес к ним продолжается и по сей день. Я питал надежду, что сумею раскрыть до конца смысл их путешествий по кругу навстречу своему бессмертию. К сожалению, жизнь моя близка к закату…
Отец посмотрел в глаза Игорю Лозинскому, на дно его души. Игорь Лозинский продолжил:
— Ох, уж эти угри, святые и проклятые угри, сирены северных морей, они заходили в реки и озера нашей русской земли, связывали нас с миром, на своем примере показывали людям, задыхавшимся в тисках судьбы, что можно найти выход из любых, казалось бы, безвыходных ситуаций…
В словах Игоря Отец узнавал и часть своих мыслей. С нетерпением он ждал, когда же тот раскроет до конца суть собственных размышлений. Тут Игорь Лозинский сказал:
— Я начал серьезно изучать угрей после того, как будучи еще студентом Военно-медицинской академии в Петербурге прочитал всю литературу относительно феномена их миграций. Уже тогда многие удивлялись, почему я настолько заинтересовался угрями. Но никто так и не спросил меня об этом серьезно, не пожелал вникнуть в причины этого странного, на их взгляд, интереса.
И у меня тогда, дорогой друг, как у тебя сейчас, была скрытая мысль — последовать по пути угрей, чтобы найти спасение от своих одноплеменников. Да, милые мои, наступали смутные, пагубные времена… Уже после Французской революции стало понятно, что «червь» прогресса не перестанет грызть нашу планету Земля. Прогресс сам по себе хорош, но, когда им начинают манипулировать в своих целях, прикрываясь им, навязывать ложные идеологии, он приводит к бедствиям…
«Куда метит Игорь Лозинский», — спрашивал себя Отец. Он видел, что есть логика и есть истина в его высказываниях, когда он рассматривал их со своей балканской точки зрения. Отцу не терпелось услышать, в каком направлении будут развиваться мысли Лозинского дальше:
— Самое плохое в истории — не бедствие и не катастрофа, а ошибка. Если ошибка будет принята за истину, она нанесет ущерб больший, чем катастрофа. Бедствие пройдет, а ошибка останется как возможность повторения бедствия. Например, было ошибкой, когда Ленин решил «скопировать» Французскую революцию и перенес ее на русскую почву…
Отец имел природную склонность усваивать глобальные идеи, умел определять, какие последствия они будут иметь. Это очень помогало ему при написании его Истории Балкан сквозь призму падения империй. Из того, что сказал Игорь Лозинский, Отец пришел к заключению, что обычная ошибка, ошибка, допущенная Лениным, вызвала падение российской царской империи и обусловила появление империи советской, которая в какой-то момент переживет свой апофеоз и потерпит крушение. Хотя Отец сожалел, что разговор удаляется от интересующей его больше всего темы угрей, он с большим интересом следил за ходом мысли Игоря Лозинского:
— И вот, к ошибкам Ленина прибавились новые, Сталина. Ирония судьбы! Это случилось несмотря на то, что в конце жизни Ленин осознал свои ошибки и понял их катастрофические последствия.
Вот что произошло в истории людей и страны. Ошибки определили историю. И Гитлер построил свою империю на ошибке. На идее доминирования одной расы, что привело к катастрофе планетарного масштаба. И так из одной ошибки родились другие.
