Отец поставил перед собой, можно сказать, гигантскую задачу — найти возможное согласие между природным источником жизни и его историческим эквивалентом. Эту связь он постоянно пытался выявить в явлениях, которые ему предлагали природа и общество, как в какой-то искомой первоначальной парадигме. Слушая рассуждения Игоря Лозинского, сначала об уходе империи фашизма и приходе империи сталинизма, потом об истории природного развития Озера, он укреплялся в правдивости мысли о том, что, в сущности, история Балкан начинается там, где она должна была бы закончиться! Но история чаще не заканчивалась, а перерождалась, переплеталась с историей соседей, ближних и более отдаленных. И таким образом получалось, что людям приходилось жить с грузом истории большим, чем они могли вынести!

Трое товарищей в ту тихую ночь, которая становилась все чернее, даже не заметили, как они отдалились от темы, ради обсуждения которой собрались — они почти не говорили об угрях. И Отец, и Цветан Горский ушли глубоко в себя, каждый раздумывал об угрях, исходя из своих планов на будущее. А буйная и сильная мысль Игоря Лозинского уносилась в ночь, которая, как казалось, никогда не закончится…

15

Отца после напутственных слов Игоря Лозинского, сказанных им с большим запалом и убежденностью, более всего занимало будущее балканских и европейских границ. Особенно в увязке с миграциями угрей. Еще одной парадигмой природного универсума, к которой человек должен был приспособиться, но не сумел.

Что сделал фашизм? Еще раз рассорил народы, воздвиг между ними новые границы, увеличил страдания. Страшнее всего дело обстояло на Балканах, где идеология перекраивала границы. Сначала это сделал фашизм, и было понятно, что не покончит с этим и сталинизм. Разве не Сталин переселил народы, изменил алфавиты, установил новые границы во имя нового произвола — безграничной власти? Новые границы поверх старых только увеличивали число вариантов балканских лабиринтов.

И Отец сейчас, когда создавался новый лабиринт, должен был срочно найти выход из старого. Мысль Игоря Лозинского показала ему один из возможных выходов: следовать за угрями по их пути до Америки, прежде чем в умах победителей обрисуются новые границы.

Несчастные победители, размышлял Отец, всем своим существом опасаясь человека, оторванного от родной земли, что действительно осуществится предчувствие его друга относительно того, что сталинизм может достичь берегов Озера. Если это случится, наверняка пострадают и люди, и угри. И девственная природа вокруг Озера. Новая граница снова разделит Озеро. Разделит Озеро, вместе со всеми живыми существами в нем. Во время таких размышлений о грядущих, полных неизвестности днях, в голове Отца возникал образ угря, который звал его в путь.

Угорь, знак нового этапа скитаний.

Бедную Европу ожидало воздвижение новых барьеров, стен между народами, границ между верами. А угорь и во время оккупации европейских берегов беспрепятственно продолжал свой планетарный круговой путь.

Слушая слова Игоря Лозинского о том, что сталинизм может достичь и берегов Озера, создать новые границы, укрепить старые и тем самым окружить кордонами надежды и мечты людей, Отец, словно во сне, представлял — вот, он с семьей впереди угрей на пути к Америке.

Отец должен был самостоятельно принять это великое решение. Ему было ясно, что человек всегда носит в себе свою судьбу, которой заранее известны все возможные ограничения и пути выхода за них. В такие моменты он понимал, что органическая природа не имеет истории и границ, имеет только формы жизни благодаря определенной непрерывности в развитии.

Разве история сама по себе не есть ограничение человека? Разве не будет человек счастлив, когда останется без истории, когда освободится от границ? Отец хотел в такие моменты подкрепить свои умозаключения чужими мыслями, взятыми из прочитанных книг. Иногда ему казалось правильным утверждение, что история для человека, в сущности, воплощение в реальности мечты о свободе — установление совершенного политического строя внутри страны. В другой раз, рассматривая историю с балканской точки зрения, она представлялась ему разорванной целостностью.

Узнав, как понимает историю Игорь Лозинский, Отец получил аргументы в пользу своей мысли о том, что история не в состоянии одолеть сильную личность, которая может, претерпев страшные страдания и муки в прошлом, почувствовать, как будут развиваться события в будущем. Так вот, Отец еще только приводил в порядок свои мысли о новых границах, а Игорь Лозинский уже устремил свой взгляд из прошлого в будущее.

Сумеет ли он провести семейную лодку по неспокойному водному пути угрей от Озера до океана? Найдет ли путь до Америки, правильным ли будет этот путь и принесет ли семье спасение? Изучая историю балканских империй, причины их краха, Отец особо останавливался на вопросе о границах Оттоманской империи. Пытаясь найти выход из балканского тупика, он сначала рассматривал историю каждой из империй изолированно, потом в сравнении с другими через призму их парадигмы.

Великие империи, желая завладеть как можно большей, безграничной территорией, покоряли разные народы. Люди, волею рока оказавшиеся в империи, несмотря на их различия, вместе боролись за выживание. Они были терпимы и толерантны друг к другу. Забывали о границах. Народы с разными языками, обычаями, кухней ладили между собой. Так было в огромной Оттоманской империи, знатоком которой был Отец.

Но сейчас, во второй половине XX века, когда в Европе перекраивались и множились границы, угри уводили его к Америке, к новой Империи, противоположной Советской, которая появлялась на сцене истории вместе с новыми победителями. Отец был твердо уверен, что каждая победа создает новых янычаров. Каждая империя, не только на Балканах, а и везде на свете, своим подъемом и падением обязана силе и бессилию долговременного института янычарства.

Отец поставил себе задачу — решить, к какой из двух империй ему примкнуть: к Американской или Советской. Он был уверен, что и в одной, и в другой империи худшее, что могло бы угрожать его семье, — это потеря семейных традиций, обезличивание навеки, чего не случилось даже за все пятьсот лет Оттоманского владычества. Следя за природной парадигмой, за все еще не закончившимся путем угрей, он решил окончательно определиться — за путь в Америку. И прочитанные им книги, как на наиболее благоприятный вариант, какой можно было себе представить, указывали ему движение в направлении Америки. Выбрать Америку означало определиться в пользу широты, веры в собственные силы, которые на чужбине стали еще крепче. Америка виделась Отцу горизонтом, простором, в котором его семья могла окончательно найти свою судьбу.

Выбор — остаться в Европе — означал определиться в пользу вертикали, за то, чтобы и дальше быть на службе истории и участвовать в хитросплетениях эволюции.

Так размышлял Отец в ту бурную балканскую ночь, сидя над открытыми книгами, а косяки угрей, хотя и прореженные сетями рыбаков, выбравшись из запруд, продолжали свой путь к Америке…

16

Той хмурой балканской ночью трое приятелей думали-гадали: что произойдет с угрями, несчастными угрями, если сталинизм на самом деле достигнет берегов Озера, если вселится в души людей?

Что станет с угрями, с их вечным путем? В сознании Отца это означало: что случится с людьми, с людьми, которым суждено было быть беженцами, как это суждено было его семье?

Отцу было ясно, что на планете нет другого существа, круговой жизненный цикл которого происходит на таком большом пространстве, как в случае с угрем. Для Цветана Горского, готового посвятить жизнь открытию тайны миграций угрей и проблеме сохранения этих рыб как вида, и для Отца, который на примере угрей видел возможность спасения семьи, познания Игоря Лозинского имели особое значение.

Этот русский эмигрант, обретший на Озере второе отечество — родину навеки, посвятивший всего себя изучению Озера, хотел дать свое последнее напутствие жителям этого края, всему человечеству. Отец и Цветан Горский видели в словах Игоря Лозинского, исходя из их собственных внутренних мотивов, каждый свое, и дополняли то, что этот человек рассказал им о загадочном пути угрей, своими соображениями.