Отец попросил Игоря Лозинского показать на его глобусе путь угрей, который начинался от Балтийского моря, пролегал по русским рекам и заканчивался на Балканах. Специальными значками был отмечен и отцовский путь исхода с Балкан, до Америки, вслед за угрями.
Игорь Лозинский занял привычное ему место за широким столом. Разложил свои новые книги, рисунки, записи, неизвестные ни Отцу, ни Цветану Горскому. Игорь Лозинский был человеком сильным, крепким, но с измученным сердцем. Да, его сердце было изношенным от больших страданий в жизни. Оно долго выдерживало все, что зрело, замышлялось в его душе беженца. Его путь от Балтийского моря до этого Озера в южной части Балкан был длинным, полным всяких неожиданностей и ловушек, смертельно опасным. Он один проживал две, три жизни. Создал музей животного мира Озера. Обозначил путь угрей от Озера до океана и обратно. Сделал макет реки с запрудами. Очень много работал… Да и годы брали свое. Жизнь подходила к концу, а еще не все его мечты были воплощены.
Лозинский сблизился с Отцом уже при первой встрече, хотя они пришли на Озеро с противоположных полюсов судьбы беженца, и у них были во многом непохожие жизни.
Они стали как братья. Их объединило великое страдание, накопившееся в глубинах души одного и другого. И сейчас Игорь Лозинский пришел в кабинет к Отцу на особую исповедь, он хотел открыть сердце перед настоящим другом и своим верным учеником, последователем его идей. Жизни Отца и Игоря встретились и разошлись на перекрестке быстро меняющихся событий.
Игорь Лозинский первым нарушил тишину:
— Наша сегодняшняя встреча очень важная. Должен сразу сказать вам, что болезнь подрывает мое здоровье. Дни мои сочтены.
Отец удивленно взглянул на своего товарища. И Цветан Горский не сумел скрыть своего волнения. Прежде чем они успели что-то сказать, Игорь Лозинский продолжил:
— Я умираю спокойным. Озеро мне стало родиной. И вас, мои дорогие, я встретил у Озера. Нас связала дружба. Но причина, по которой я вас собрал здесь, и вы, думаю, о ней догадываетесь, это дальнейшая судьба Озера. Грядут новые, судьбоносные времена…
Наступила тишина. Отец и Цветан Горский недоуменно переглянулись. Каждый из них хотел что-то сказать Лозинскому, но тот заговорил снова:
— Человек, друзья мои, на этих просторах, на этом Озере, которое является даром Божьим, скоро покажет, действительно ли он велик и гуманен — это проявится в отношении к Озеру: будет ли оно чистым и долговечным.
Спокойно произнеся эти слова, Игорь Лозинский замолчал и посмотрел в открытое окно. Там царил покой. Наступившая тишина была красноречивее любых слов. Игорь Лозинский через какое-то время продолжил:
— Человек, сохраняя чистыми воды Озера, которые обновляются за счет ключей и родников, может спокойно ждать новых дней.
Отец и Цветан Горский не могли сразу понять, что, по сути, имеет в виду Лозинский. У них были предположения, но ни один, ни другой не решился прервать вдохновенную речь Игоря Лозинского:
— Фашизм скоро падет. Он сильно замутил озерные воды, отношения между людьми.
Отец, который по своей линии изучал изменения в отношениях между людьми при крушении империй на Балканах, имел некий взгляд на приближающиеся события, связанные со скорым падением фашизма. Но он оценивал все эти события, исходя из того, как они скажутся на положении его семьи, то есть с точки зрения главного для него вопроса: остаться или снова переселиться?
Игорь Лозинский имел более ясные понятия о будущем. Путь его скитаний по Европе был длиннее отцовского. Он предвидел, что сталинизм укрепит свои позиции после победы над фашизмом. Игорю Лозинскому можно было верить. Отец и Цветан Горский внимательно его слушали:
— В новое время, какой бы режим ни установился, он покажет свое лицо именно своим отношением к Озеру. А Озеро должно остаться чистым, прозрачным, голубым. Таким, каким было создано миллионы лет тому назад. Не приведи, Господь, новая власть решит поменять течение какой-нибудь реки, сделать так, чтобы она впадала в Озеро…
Чтобы стало до конца ясно, к чему он клонит, Игорь Лозинский сказал совершенно определенно:
— Или одному из балканских новосталинистов придет в голову мысль — построить гидроэлектростанцию на реке, вытекающей из Озера…
— И тем самым перегородить путь угрям! — не сдержавшись, перебил его Горский.
— Именно так, дорогой мой Цветан, перегородить путь угрям!
Цветан Горский ничего не ответил.
— Фашизму виден конец, — продолжил Лозинский. — Он принес много бед. Фашизм будет побежден, нет ему спасения. Но в эйфории победы распустит свои крылья коммунизм. И не дай бог, коммунизм сталинского типа, и тогда повторятся ужасные ошибки, которые совершались везде, где он воцарялся.
Пока Отец слушал рассуждения Игоря Лозинского о том, каким он представлял себе будущее Балкан после крушения империи фашизма и победы империи сталинизма, что, по его мнению, будет тогда с Озером и людьми на его берегах, с угрями — не прервется ли их вечный путь, у него как человека, вырванного из родной почвы, ассоциативно возникали мысли о том, что его семье нужно побыстрее отправляться по пути угрей до Америки, прежде, чем этот путь будет прерван, чтобы в дальнейшем он мог продолжить свой труд — Историю Балкан сквозь призму падения империй.
Как виделось Отцу, возведение преграды на пути, по которому двигались угри, по своей значимости было бы равно крушению империи! Из того, что сказал Лозинский применительно к непрерывности власти, выходило, что один вид тоталитаризма обычно переходит в другой, при этом, по мысли Отца, частенько возникает такой институт как янычарство, который на Балканах берет свое начало еще с античных времен — сначала как Македонская фаланга, потом как Римская империя с преторианской гвардией. Оттоманская империя институционализировала янычарство с его армией, составленной из исламизированных детей христиан. Позже нечто похожее имело место и в России, где, как известно, царем было создано стрелецкое войско. Янычарство приняло новые формы в новой советской империи.
Отец предчувствовал, что после близкого падения фашизма наступит эра империи сталинизма во главе с новым янычаром Сталиным, на что недвусмысленно намекал Игорь Лозинский, опасаясь, как бы он ни добрался до берегов Озера. Отцу никогда не удавалось до конца истолковать для себя янычарство, оно оставалось для Отца одной из самых больших тайн, которые хранили книги в его библиотеке.
Слушая Игоря Лозинского, говорившего об опасностях, кроющихся в сталинизме. Отец задумчиво смотрел на полку с книгами о янычарах.
— Озеро, дорогие мои, берет свое начало с третичного периода. Оно существовало задолго до появления на планете человека. В Европе нет больше источников с такой чистой водой. Нет водоемов, где водятся такие древние виды животных и рыб, как в водах этого Озера. В нем находятся единственные в своем роде живые ископаемые. Но главное — это непрерывное обновление, развитие Озера. Жизнь Озера, друзья мои, с момента его рождения и до сегодняшнего дня никогда не нарушалась и не прерывалась.
На Озере не сказалось геологическое изменение рельефа, произошедшее вокруг, в результате чего появились горы и котловины, возникли одни озера, а исчезли другие. И ледниковый период не оказал значительного влияния на Озеро.
Таким образом, друзья мои, эта непрерывность в существовании дала возможность Озеру стать настоящей живой Атлантидой, обителью и землей обетованной для бесценных живых существ — представителей фауны третичного периода.
Озеро остается гигантским музеем Европы и планеты, в его чистых водах сохранились древние окаменелости. Мы с Цветаном Горским и моими друзьями создали миниатюрную музейную экспозицию, представляющую животный и растительный мир Озера, чтобы она, с одной стороны, увековечила его, а с другой — напоминала будущим поколениям о том, что озерные и прибрежные обитатели смертны…
Слова Игоря Лозинского, человека, достойного своей исторической миссии — спасти людей от зловещей малярии, найти достоверную информацию об Озере с его тысячелетней историей, вызвали вихрь мыслей в голове Отца. Прежде всего, слушая его, он наполнился гордостью от того, что Озеро было и навсегда останется его родиной. Но разве когда-то Озеро не было родиной всего человечества? Отца особо тронули слова Игоря Лозинского о непрерывности, вечности жизни в Озере. Это было самым болезненным вопросом в его исторических изысканиях при написании его Истории Балкан сквозь призму падений империй. Сама природа укрепила Отца в мысли о невероятном парадоксе: в Озере неизменно царил порядок, обеспечивающий непрерывное развитие жизни и гармонию, а история его семьи и других людей, живущих вокруг Озера, развивалась прерывисто и хаотично.
