Мопси ведет себя хорошо и ходит за нами хвостом. Я даже как-то поймал Конрада на том, что он кормил ее под столом. Конечно же, он все отрицал. Я все больше влюбляюсь в него и чувствую себя счастливым, несмотря на то, что ему приходится часто уезжать.
Сегодня я собирался заглянуть в университет, взять еще учебников, чтобы прорабатывать их с Аннелизой. Оказалось, что немецкий не так ужасен, как мне сперва показалось — в нем есть определенная логика.
План был таков: ланч с Конрадом в час тридцать в банке (пообедать в городе не получится — слишком много у него назначено встреч), потом я иду в университет с Мари Амели, а в пять начнется урок живописи. Моя русская тень будет следовать за мной по пятам. Клянусь, Конрад иногда излишне перестраховывается. Какая-такая ужасная опасность может подстерегать меня в обществе восемнадцатилетней девушки в университете, в респектабельном кафе и в присутствии семидесятилетнего учителя, чтобы за мной везде таскался огромный русский медведь?
Обедали мы в личной столовой Конрада в компании Фердинанда, Михаэля и еще двух менеджеров. Я молчал, потому что они о чем-то спорили по-немецки. Когда обед закончился, я попытался улизнуть, но Конрад поймал меня и усадил в своем кабинете.
— Нет никакой необходимости бежать сейчас. Пойдешь в полчетвертого.
Вот дерьмо. Теперь я тут застрял! Хорошо хоть у меня с собой есть карандаш и бумага. Я отправил смс Мари Амели: «Смогу встретиться только в 16:00. Извини. Герцог в плохом настроении».
Конрад раздраженно покосился на меня, когда телефон пискнул ответной смской: «Фашистская свинья! Я возьму твои книги. Встречаемся у Sprüngli. Посмотришь мою новую квартиру».
Отец Мари Амели сидел здесь же, глубоко погрузившись в изучение бумаг.
— Фердинанд, могу ли я навестить вашу единственную дочь в ее квартире? Она хочет мне ее показать.
— Без проблем, Гунтрам. Будь осторожней, там беспорядок, — с отсутствующим видом сказал он.
— Я думал, вы собираетесь с ней в университет. Чем вызвано внезапное изменение планов? — чересчур резко спросил Конрад. Великолепно! Давай теперь срывать на девушке свое разочарование котировками NASDAQ* .
— Мари Амели хочет показать мне свою новую квартиру. Она возьмет мои книги и отдаст их мне у себя. Это рядом со студией мастера Остерманна. Я потом сразу пойду туда.
— Возьми с собой Антонова.
— Конрад, он всего-навсего идет навестить мою дочь. Оставь детей в покое, — проворчал Фердинанд, глянув на него поверх бумаг.
— Будь осторожнее, Гунтрам, — серьезно предупредил меня Конрад и снова уткнулся в свои отчеты.
Мы с Мари Амели встретились у дверей кафе, но она не захотела заходить внутрь, и мы пошли прямо к ней в квартиру. Алексей следовал за нами. По дороге она болтала про внутреннюю отделку и радовалась, что наконец избавилась от родительского надзора. Ее жилище располагалось в Старом городе в здании XIX века.
— Только никаких фашистских громил. Мне он там не нужен. Избавься от него, — громко сказала она. Алексей точно слышал ее слова, судя по тому, как он взглянул на нее.
— Не уверен, что он уйдет. Ему дали четкие указания, — шепотом сказал я.
— Эй ты, русский, иди домой. Давай, парень. Живо! — она щелкнула пальцами, словно прогоняя собаку. Я покраснел, чувствуя неловкость от ее грубости.
— Мари Амели, вовсе не обязательно грубить мистеру Антонову. Он всего лишь следует приказу.
— Гунтрам, в мой дом он не войдет, — очень серьезно предупредила она меня.
— Алексей, ты не возражаешь? Это всего на десять минут — я только заберу книги, — попросил я его, надеясь, что он не сильно рассердился. Я уже мысленно слышал нравоучительную тираду Конрада – если русский ему нажалуется.
— Если через десять минут ты не выходишь от Бабы Яги**, то я звоню герцогу, — раздраженно сказал он.
Потом был забег на четвертый этаж. Я еле-еле отдышался. Всё-таки, три этажа на полной скорости выматывают сильнее, чем целая ночь нежного секса…
Мари Амели открыла дверь маленькой квартиры, в которой сидели двое мужиков и пили виски.
— Это Маркус, мой парень, а другой — Питер, — сказала она, показывая на них пальцем.
— Привет. Мари Амели, похоже, у тебя уже есть компания, и я не хочу вам мешать. Давай я возьму книги, а квартиру ты покажешь мне в следующий раз, — сказал я, не испытывая желания задерживаться здесь дольше, чем нужно.
— Давай, Гунтрам, не будь таким занудой. Выпей с нами разок, а потом можешь возвращаться к своей скучной жизни, — законючила Мари Амели.
— Ты же знаешь, что я не пью.
— Ладно, ладно, налью тебе колы, дедуля, — поддела она меня. — Книги на полке, достань сам.
— Спасибо, — сказал я, садясь на диван напротив новых знакомых, которые мне, к слову сказать, сразу не понравились. Один из них, Маркус, выглядел как стопроцентный хиппи (думаю, Фердинанд будет от него не в восторге). Второй был похож на бугая-мотогонщика из «Ангелов ада» и беззастенчиво пялился на меня.
— Скажи, Петер, правда Гунтрам сексуальный? — спросила его Мари Амели, словно это было совершенно обычным делом.
— Очень. Сладкий мальчик, — сказал мужик, глядя на меня.
Так, пора домой…
Я встал и собирался попрощаться, но замер на месте, увидев, что Маркус сделал на столешнице четыре дорожки белого порошка и протянул Мари Амели позолоченную трубочку.
— Давай, Гути, попробуй, будет улетно. Мы с тобой отлично проведем время, — искушающе прошептал Петер, обнимая меня за талию. Я с силой оттолкнул его и внезапно почувствовал, что сердце как-то нехорошо бухает в груди. Комната вдруг закружилась; пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.
— Нет. У меня был сердечный приступ два месяца назад, так что я пас, — сказал я, чувствуя себя с каждой секундой все хуже и хуже.
— Вот дерьмо! Мари, ты ничего не говорила об этом. Эй ты, вали отсюда! Я не хочу, чтобы ты помер у меня в квартире! — заорал бугай, толкая меня к двери. — Беги в чертову больницу, идиот, пока не склеил ласты.
— Ты что-то подмешал в колу, мудак? — заорал я в ответ.
— Ангельскую пыль. Повышает давление, чтобы хотелось трахаться. Теперь съебывай отсюда, и забудь, что меня видел, — он вытолкал меня за дверь, и я чуть не покатился кубарем по ступенькам.
До сих пор не знаю, как я сумел выбраться на улицу. Алексей, к счастью, никуда не ушел. Он подхватил меня, когда я стал заваливаться — от сильного сердцебиения и головной боли в глазах потемнело.
— Вези меня в больницу, прямо сейчас, — язык плохо слушался. — Меня напоили дрянью, которая повышает давление. Сердце словно вот-вот разорвется, — пожаловался я, вцепившись в отвороты его пиджака.
Он громко выругался по-русски и проверил мне пульс.
— Да, гипертензия. Успокойся, а то заработаешь еще один удар. У тебя с собой таблетки с нифедипином?
Убейте меня, если я знаю.
— В пиджаке много всего, выбирай.
— Умница, — сказал он, роясь в моем кармане. Нашел коробочку и достал одну таблетку в желатиновой оболочке. Маленьким армейским ножом проколол ее.
— Положи под язык и медленно рассасывай. Она будет сдерживать давление и даст нам время добраться до больницы, — велел он мне, набирая номер на мобильнике, и заговорил с кем-то по-русски.
Я послушался; постепенно сумасшедшее сердцебиение стало стихать. Ноги подкашивались, и мне пришлось сесть на край тротуара. Меньше чем через десять минут перед нами взвизгнул тормозами большой черный мерседес с разъяренным Гораном внутри. Он выскочил из машины и пролаял:
— Какой этаж?
— Четвертый.
— Это не ее квартира, — Горан сердито посмотрел на меня. — Алексей, вези его к Хиршбауму. Только сначала поговори с герцогом. Никому не доверяй, — крикнул он на бегу и скрылся в подъезде.
Русский среагировал быстро: затолкал меня в машину и погнал в больницу. После таблетки мне стало немного легче. Алексей не стал парковаться, сразу потащил меня в отделение экстренной помощи, где нас уже ждал доктор ван Хорн, который отвел меня в отдельную смотровую. Мне поставили капельницу, подключили кардиомонитор, и медсестра взяла у меня кровь.
