Поскольку Хуана нигде не было видно, а дети занялись поеданием тортов и шоколада, я решил поискать взрослых. Может, я смогу пообщаться с Гораном или Алексеем, тоже приглашенными на прием.
В гостиной я обнаружил несколько групп тихо переговаривающихся гостей. В том числе Конрада, Фердинанда, несколько ребят, сильно смахивающих на банкиров, и Михаэля, разговаривающих в полголоса. Я решил, что герцогу надоело общаться с холопами, и он решил потусоваться с равными. Да, Мари Амели, Nutte, была права: он иногда бывает настоящей задницей, и это чудо, что он решил заговорить со мной в Венеции — со мной, бедным студентом с рюкзаком за спиной и книжкой в руках.
Конрад сделал мне незаметный знак подойти к ним.
— Ты знаком с мистером Дженкинсом? Он — глава подразделения валютной торговли в Лондоне.
— Здравствуйте, — я протянул ему руку.
— Рад знакомству, сэр, — коротко сказал он, пожимая мне ладонь. — Прошу прощения, герцог, но мне надо перехватить Ландау до того, как он уйдет.
Конрад кивнул, отпуская его. Я был слегка озадачен.
Мы остались стоять, а Дженкинс исчез в толпе.
— Успел чего-нибудь перехватить? Видел, что ты был очень занят с чертятами, — усмехнулся Михаил.
— Только судорогу в руке, — улыбнулся я ему.
— Тренируйся, и в следующем году мы сэкономим на аниматорах, — пошутил Конрад.
— Благодаря тебе мы почти целый час наслаждались тишиной, — усмехаясь, заметил Фердинанд. — С маленькими детьми благословляешь каждую секунду, когда они чем-то заняты.
— Я познакомился с вашей дочерью. Она очень милая.
— Надеюсь, Мари Амели еще не успела втянуть тебя в неприятности, — отрывисто сказал он.
— Nutte? Она — приятная девушка.
Вокруг воцарилось тяжелое молчание. Конрад и Фердинанд, как разозленные быки, гневно смотрели на меня, Михаэль по-идиотски приоткрыл рот.
— Как ты назвал мою дочь?! — угрожающе рявкнул Фердинанд, двинувшись на меня. Михаэль быстренько встал между нами.
— Простите, если я неправильно произношу. Nutte. Мой немецкий еще очень плох.
— Ах ты слизняк! Сейчас я тебя…
— Хватит! Сегодня пасхальное воскресенье. Гунтрам, немедленно извинись перед Фердинандом. Мы потом поговорим о твоем поведении, — яростно взревел Конрад.
— Ничего не понимаю. Приношу свои извинения, если вы считаете, что я позволил фамильярность, назвав вашу дочь ее прозвищем. Она сказала мне, что все ее друзья и даже герцог называют ее так, и мне тоже можно, — проговорил я, проглотив собственную злость на Конрада за публичный выговор. Это даже не XIX век. Это настоящее средневековье!
Михаэль фыркнул — видимо, мой позор показался ему забавным. Конрад одарил его убийственным взглядом.
— «Nutte» по-немецки означает «шлюха». Это слово не принято употреблять в обществе, — медленно и серьезно объяснил Конрад, а мне захотелось умереть от стыда.
— Я ужасно сожалею, мистер фон Кляйст, что использовал такое грубое слово по отношению к вашей дочери. Видимо, я не так расслышал ее. Это огромная глупость. Я не имел намерения ее оскорбить, — тихо извинялся я, все еще в ступоре. Меньше всего мне хотелось ссориться с Фердинандом!
— Фердинанд, найди свою дочь и скажи ей, что я не потерплю такое поведение в моем доме, — пролаял Конрад взбешенному Фердинанду; тот, похоже, был готов бежать убивать Мари Амели за эту детскую проделку.
— Прошу вас, мистер фон Кляйст. Это моя вина — я неправильно ее понял. Можете спросить мою учительницу — у меня плохой немецкий, — поспешно сказал я, пытаясь поймать его за рукав. Ведь Мари Амели ничего нового не придумала — обычная шутка с иностранцами. Сколько раз мы сами посылали английских студентов по обмену к учителю испанского с какой-нибудь дурацкой фразой! В следующий раз мне не следует быть таким доверчивым.
— Гунтрам, не вмешивайся. Это нечто большее, чем просто идиотский детский розыгрыш, — серьезно предупредил меня Конрад. — Я не хочу, чтобы то, что случилось в Лозанне, повторилось. Либо она ведет себя прилично, согласно ее положению, либо едет в Гюстров, — сказал он Фердинанду, отчего тот покраснел.
— Я поговорю с женой и дочерью. Гунтрам, прошу простить поведение Мари Амели, — сказал он и ушел, не дождавшись моего ответа.
К счастью, слуги стали расставлять на столах кофе и торты. Мне кусок в горло не лез, и я испытал облегчение, когда гости стали собираться домой. Дети получили корзинки с подарками и шоколадными фигурками.
Позже, вечером, мне пришлось выслушивать от Хуана дифирамбы в адрес Мари Амели. Да, он серьезно ею увлекся…
Примечания переводчика
dulce de leche — вареная сгущенка и конфеты из нее.
** Sprüngli — швейцарское элитное кондитерское производство.
*** Scheisse — черт! (нем.)
**** Гамельнский крысолов, гамельнский дудочник — персонаж средневековой немецкой легенды. Согласно ей, музыкант, обманутый магистратом города Гамельна, отказавшимся выплатить вознаграждение за избавление города от крыс, c помощью колдовства увёл за собой городских детей, сгинувших затем безвозвратно. (Википедия)
========== "31" ==========
19 мая
Давно я сюда ничего не писал. Зима сменилась весной, мне разрешили больше гулять и интенсивнее заниматься немецким, поскольку доктор наконец дал заключение о том, что я восстановился после сотрясения мозга. С сердцем сложнее — нужно больше времени, но к середине апреля мне уже кое-что разрешили. Секс не более трех раз в неделю, после — один-два дня отдыха. В общем, это лучше, чем ничего, и я рад.
Наш с Конрадом первый опыт был довольно неловок: он очень боялся, что мне станет плохо, но ничего не случилось, и мы постепенно вернулись к прежним отношениям.
Как и предсказывал Конрад, я постепенно привыкал к новой жизни и все реже чувствовал себя неуютно. Даже иногда составлял ему компанию на обедах с банкирами и промышленниками; один раз мы ходили в оперу и дважды на изысканные благотворительные приемы. Как сказала мне Гертруда, окружающие сочли меня «артистической натурой» не от мира сего; я был признан безобидным и по возрасту причислен к «детскому саду». Так что со мной можно вести себя доброжелательно, так как я не имею своего интереса в их делах, хорошо образован и воспитан (о как!). Да, Гертруда выбрала вежливый способ дать мне понять, что я — что-то вроде красивой вазы с цветами, которой лучше бы стоять в углу.
Несмотря на наше не совсем удачное знакомство, мы с Мари Амели стали друзьями. Ее манера ко всему относиться беспечно и веселый характер резко контрастировали с серьезностью этого дома, и в ее обществе я чувствовал себя юным. Время, которое я проводил с ней, было отдушиной от приемов и чрезмерной опеки Конрада. Я не могу дождаться, когда мы с ней начнем учиться.
Что касается Хуана, Мари Амели сочла его «очень клёвым» и даже съездила к нему в Лондон — по официальной версии, за покупками для летнего сезона. К сожалению, что-то там у них не сложилось, и она больше никогда о нем не упоминала. По словам Конрада, «Долленберг оказался достаточно умен, чтобы исключить ее из списка потенциальных невест». Надо ли говорить, что у нас с Конрадом случилась ссора из-за его отвратительной предвзятости. «Тебе тоже неплохо пересмотреть свое отношение к ней и исключить из списка своих друзей. Ладно, можешь ходить с ней вместе в университет, но не вздумай ей доверять. От нее одни неприятности», — имел наглость заявить он мне. Конрад ведет себя по-свински, если люди не желают под него прогибаться. Может, поэтому мне нравится Мари Амели.
Я начал заниматься живописью два раза в неделю с пожилым учителем, у которого была студия в Старом городе, недалеко от банка. Поначалу я был не слишком доволен, поскольку у мистера Остерманна занималось множество леди «из высшего общества», но он оказался неплохим парнем — никогда не задумывался перед тем, как порвать на мелкие кусочки небрежно выполненную работу.
— Уроки рисования тебе не требуются. Тебе всего лишь нужно найти собственный стиль и работать, работать и работать, — сварливо сказал он мне и вручил жутчайшего голубого слоника из пластика, купленного в китайском художественном магазине. — Сделай так, чтобы он выглядел красиво, и я отстану от тебя, — пообещал он. Так что с марта я корпел над своим пластиковым другом то с графитным карандашом, то с акварелью, потом с восковыми карандашами, и даже с акриловыми красками. Клянусь, этот голубой хобот стал сниться мне по ночам!
