Когда ужин закончился, Конрад решил устроить совещание, и народ потянулся в салон-гостиную. Я поплелся за ними и уселся в дальнем углу, одинокий и несчастный. У меня больше ничего не осталось.

— Гунтрам, ты в порядке? — спросил Конрад, прервав мои размышления. Я вздрогнул. Когда он успел так близко ко мне подойти? Не помню.

— Если ты хочешь еще порисовать, пойдем ко мне в кабинет. Люди хотят спать. Уже поздно.

Что? Он с ума сошел? Я не рисую! Я открыл рот, чтобы возразить, но обнаружил у себя на коленях папку с бумагой и коробочку карандашей. Откуда они взялись? Я удивился, но быстро взял себя в руки. Встал на подкашивающиеся от слабости ноги и, сглотнув, заставил себя дойти до кабинета и сесть на один из стульев. Конрад вошел следом и отгородился от меня столом. Эй, я не кусаюсь.

Вот дерьмо — кто-то перемешал все карандаши! Какой беспорядок! Я принялся раскладывать их по местам. Вот, теперь нормально. Я с удовлетворением откинулся на спинку стула.

Ох, нет! Теплые цвета лежат неправильно!

Пришлось снова перекладывать.

— Гунтрам, что ты пытаешься сделать?

Сам разве не видишь, ублюдок?

— Складываю карандаши в хроматическом порядке.

— Какой в этом смысл?

Он стал рядом, озабоченно глядя на меня. Лицемер. Разве ты пожалел тех несчастных наркоманов?

Резко вскочив, я крикнул ему: — Убирайся прочь, чудовище! У тебя их кровь на рубашке! — и с силой оттолкнул его от себя, но он, как обычно, легко меня поймал. Я задергался, пытаясь вырваться, и тут перед глазами потемнело.

Примечание переводчика:

Scheisse (нем.) — Блин! \ Черт! \ Твою мать! \ Вот дерьмо! и тому подобное.

========== "26" ==========

26 февраля

— Привет. Ты меня понимаешь?

Я попытался сфокусировать взгляд на враче и медсестре, загораживающих слепящий свет. Где я?

— Кивни, если не уверен, что в состоянии говорить. — Я кивнул. — Хорошо. Нам пришлось сделать тебе операцию на мозге, чтобы снизить давление. Удар, который ты получил в Буэнос-Айресе, заставил нас беспокоиться, так как стал причиной серьезного сотрясения мозга. Что последнее ты помнишь?

— Я летел в самолете.

Он что-то отметил в своем блокноте.

— Прекрасно. Твои основные жизненные показатели стабильны, но я бы хотел подержать тебя здесь несколько дней для обследования.

— Здесь — это где?

— Ты в Цюрихе. В клинике Хиршбаума. Такие ушибы очень коварны. Вроде бы все хорошо, но потом оказывается, что нет.

— Какое сегодня число?

— Двадцать шестое февраля все еще того же самого года, — улыбнулся он. — Я разрешу тебе повидаться с герцогом, но только на десять минут, а потом он уйдет до завтра.

Конрад появился в палате, как только врач и медсестра вышли. Он был очень бледен, лицо осунулось.

— Ты плохо выглядишь, — сказал я ему.

— И это говорит человек, который провалялся восемь дней на больничной койке. Привет, Maus.

Он сел на стул рядом с кроватью. Я повернул голову, чтобы лучше его видеть.

— Что произошло? — очень тихо спросил я.

— У нас только пять минут перед тем, как эта адская медсестра вышвырнет меня отсюда. Ни о чем не волнуйся. Все закончилось.

— Пожалуйста, расскажи. Мне делали операцию на мозге?

Я поднял руку и нащупал повязку на голове. Зато запястье больше не пульсировало. Это хорошо.

— Дважды. Чтобы понизить внутричерепное давление. Мы точно не знаем, когда у тебя начались галлюцинации, но ты потерял сознание за пять часов до посадки в Цюрихе. Врачу пришлось погрузить тебя в медикаментозную кому, чтобы дать возможность мозгу восстановиться.

— У меня были галлюцинации?

— Ты впал в истерику оттого, что я якобы покрыт кровью, и сильно укусил Горана. Не различал цвета и слышал голоса — во всяком случае, мы так поняли. Этот удар имел более серьезные последствия, чем предполагал аргентинский врач. Должно быть, опухоль увеличивалась и влияла на твое состояние. Изменилось даже поведение — ты все утро орал на нас, а вечером укусил Горана.

— Нужно извиниться перед ним. Не знаю, как я мог это сделать, — мне было ужасно стыдно. — Те шестеро парней в самолете, наверное, решили, что я — полный псих, — пробормотал я.

— Если это тебя утешит, на борту не было никого кроме Фердинанда, Михаэля, Горана, Алексея и меня. Еще три стюардессы.

— Даже Ландау не было?

— Он все еще в Буэнос-Айресе, обустраивает новый офис.

— Не может быть… — прошептал я. Неужели все это мне привиделось? Это невозможно — я уверен в том, что видел и слышал.

— А сейчас отдыхай, и скоро мы с тобой сможем вернуться домой, — он поднялся и осторожно поцеловал в лоб, с любовью глядя на меня. — Мне пора уходить. За прошедшую неделю я тут всем надоел. Загляну к тебе завтра утром перед работой. Спокойной ночи.

========== "27" ==========

2 марта

Сегодня я вернулся в замок. Доктор ван Хорн отпустил меня в полдень, и было счастьем наконец покинуть клинику. Хотя врачи там замечательные, еда хорошая, а медсестры по-матерински заботливы, но постоянная опека со стороны Михаэля, Моники, Фердинанда, Горана, Хайндрика, Фридриха и Алексея (да, и не будем забывать о самом большом немце) доводила до белого каления.

Они навещали меня сменами. Первым утром приходил Конрад и оставался до половины одиннадцатого. Потом наступала очередь Горана или Хайндрика. В полпервого появлялся Михаэль (этот добрый парень тайно притаскивал с собой что-нибудь вкусненькое) и сидел со мной, пока в три часа его не вышвыривала Моника. Она кудахтала надо мной до шести вечера. Потом приходил ее шеф и Фердинанд; они с Моникой уходили в семь, а Конрад составлял мне компанию до десяти — в девять медсестра, Анке, буквально выпихивала его из палаты, за что я проникся к ней огромным уважением.

Этим утром доктор выдал мне три типа таблеток и объяснил, как их принимать. Через две недели мне предстоял повторный осмотр. Было велено побольше отдыхать, гулять на свежем воздухе, поменьше читать, не нервничать и спать, сколько хочется — короче, превратиться в сурка!

— Готов? — у дверей палаты стоял Горан.

— Более чем! Давай уйдем, пока доктор не придумал для меня еще какое-нибудь обследование, — улыбнулся я.

— А где твой намордник?

— Я уже несколько раз извинялся перед тобой. Тебе знакомо такое понятие как «прощение»? — спросил я, чувствуя неловкость и даже некоторое раздражение из-за того, что он снова поднял эту тему.

— Просто проверяю, с кем имею дело: с добрым Гунтрамом или его дьявольским близнецом, — фыркнул он, забавляясь тем, что я покраснел.

— Вряд ли все было настолько ужасно. Ты преувеличиваешь, — перебил я его.

— …который ухитрился меня покусать.

— Мне ужасно неудобно. Понятия не имею, что на меня нашло.

— Ты очень забавный, когда поешь песни «Аббы».

— Что, правда??? — я окаменел от ужаса. Он заржал, чуть ли не сгибаясь пополам. А я-то поверил. Ладно, можно считать, что поквитались.

— Конечно, нет. Ты уверен, что не хочешь поесть здесь?

— Нет, нет, поехали.

Я попрощался с Анке и Лизой. Замечательные женщины.

В замке нас встречал Фридрих, который явно был очень рад моему возвращению. Он даже приобнял меня — обычно он держался более сдержанно.

— Мы очень волновались за тебя, Гунтрам. Герцог всю неделю не появлялся дома — ночевал в клинике или у себя в офисе.

Это тронуло меня до глубины души. Никогда не думал, что Конрад способен на такое. Стало очень стыдно за все свои нелепые мысли о нем — об убийствах и мести. Да, он вел себя, как псих, когда выселил меня из квартиры и выгнал с работы, но, с другой стороны, он настолько влюблен, что бросил все, чтобы приехать и забрать меня обратно. Сердце сжалось от раскаяния — я был так несправедлив к нему!

Мы пообедали втроем. В полупустом доме было непривычно тихо. Фридрих счел, что мне не подобает сидеть с ними в служебном помещении, но так не хотелось оставаться одному… В конце концов он согласился, но все равно посадил меня отдельно от слуг. Позже мы с Гораном пошли гулять, но всего на час.