— Я нашел твои часы. Почему бы тебе не положить их в сейф? Мы не в Европе, здесь вещи имеют привычку теряться, — тихо сказал я.

— Нашел? Спасибо. Не волнуйся, сейф уже под завязку забит лэптопами и документами. Положи их к остальным — поверим в порядочность персонала. Съешь чего-нибудь, потому что неизвестно, когда мы будем обедать.

Я послушался и потом отнес часы в коробку. В шкафу нашел свой рюкзак. Достал бумажник и переложил в карман брюк. Проклятый конверт до сих пор был там, и я оставил его в шкафу Конрада.

В гостиной телохранители уже собирали документы и надевали куртки. Я заметил у Горана и Алексея оружие. Вальтер P99, если не ошибаюсь. Зная теперь манеру Конрада вести дела, я совсем не удивился. Увидев, что Михаэль взял яблоко и положил в карман, я попытался скрыть усмешку.

— Делер, положи на место, — сердито сказал Фердинанд.

— Забудь. Это не моя вина, что в армии ничего не понимают в снабжении, в отличие от флота, — ответил он хмурому Фердинанду.

Незнакомый мне человек вошел в гостиную и объявил, что машины готовы. На эспланаде отеля стояло три больших черных внедорожника, скорее всего. Бронированные — судя по величине колес. Горан бросился открывать дверь среднего для Конрада. Я стоял сзади, не зная, что мне делать.

— Садись в средний, поедешь со мной и Гораном, — Конрад мягко подтолкнул меня, указав на автомобиль.

В двух других машинах разместились трое телохранителей, Ландау и две симпатичные девушки, одетые как секретари. Я стал меньше беспокоиться о цели нашего путешествия — раз с нами едут девушки, значит, Конрад не сделает со мной ничего ужасного.

— Мы едем смотреть сельский дом, который я хочу купить для отдыха. Ландау показал мне фотографии неделю назад, и он мне понравился. Он расположен в 120 километрах отсюда, в Лобосе. Поместье называется «Ла Канделария», — объяснил Конрад, усевшись рядом со мной.

Я знаю это место. Оно принадлежит деду моего одноклассника. Долленберги, немцы, разумеется. Куда еще мог поехать Конрад? Я даже два раза проводил там летние каникулы, потому что младший внук, Хуан, учился в том же классе, что и я. Сейчас он учится в Англии. Их обоих растил дед, и если я не ошибаюсь, он умер несколько лет назад. Вряд ли они меня помнят. Дом великолепный — его окружает лес, сад и озеро.

Машины вырулили на шоссе, ведущее к аэропорту и Каньюэлас. Мы ехали сквозь нищие районы, и я с ужасом смотрел на стаи уличных торговцев, полуразвалившиеся автобусы, разрушенные здания. Пять лет назад здесь все было совсем по-другому. Я теперь мог понять предосторожности моих спутников — некоторые места выглядели по-настоящему опасными.

Через час, который прошел в молчании — Конрад неотрывно смотрел на пейзаж и людей за окном — мы оказались на знакомой частной дороге, окруженной лесом, что вела к дому. Он не изменился: большое здание в колониальном стиле, к которому было пристроено что-то вроде готической башни с окнами. Все это выкрашено в традиционный креольский розовый цвет, с озером позади дома (лебеди прилагаются). Конраду нравится такое? Сомневаюсь.

Пабло Долленберг и его управляющий, Мартиниано, стояли у парадного входа. Пабло вежливо поприветствовал Конрада и его людей на немецком и уже собирался пригласить их посмотреть дом, но вдруг радостно воскликнул:

— Не может быть! Это ты, Гути?! — я утонул в его медвежьих объятьях. — Мартиниано, помнишь его? Это одноклассник моего брата!

— Конечно, я помню niño (1) Гунтрама. Много времени прошло с тех пор, сэр, — старик поздоровался со мной, улыбаясь и пожимая руку. — Герр Долленберг вас очень любил.

— Вижу, вы все знакомы, — немного скованно сказал Конрад, смущенный бурными аргентинскими приветствиями и тем, что мы говорим по-испански.

— Конечно, мы знакомы. Гунтрам ходил в школу с Хуаном, моим братом, и приезжал сюда на каникулы четыре или пять лет назад. Мой дедушка был очень высокого мнения о Гунтраме. У нас сохранились некоторые твои рисунки дома и животных, которые ты оставил. Пару из них дед вставил в рамки и держал у себя в комнате. Он умер от болезни Альцгеймера, и одним из тех, кого он помнил, был Гунтрам. В конце, когда он уже не мог говорить, он часами мог смотреть на рисунки. Пойдем, Мария должна тебя увидеть, — он повернулся спиной к Конраду. Странно, но тот не был рассержен на такое нарушение этикета.

— Извините, я чуть не забыл, что вы здесь, чтобы осмотреть дом. Сейчас у нас много туристов, но они нас не побеспокоят, потому что охотятся с индейцами. — Удивленные взгляды немцев. — Отдыхающие любят такие шоу, и некоторые из моих рабочих переодеваются в индейцев летом или в гаучо зимой. Они демонстрируют верховую езду, иногда стрельбу из лука и boleadoras. (2) Туристы довольны, это хорошее занятие перед обедом. Еще мы водим их на ферму вкусить прелестей сельской жизни.

— Ясно. Поместье используется как отель?

— Почти. Мы приглашаем гостей на выходные, но в основном, это однодневный туризм. Площадь самого дома 2500 кв.м., земельного участка вокруг — 600 акров. Около 100 акров занимают сады и лес, деревья посажены сто пятьдесят лет назад и выросли до тех огромных размеров, которые мы видим сейчас. Основная часть дома датируется 1790 годом, десять лет назад там заменили мебель. Мой дед приобрел его в 1946 году довольно дешево — в то время продавался только дом и немного земли, гораздо меньше, чем теперешние 10 000 акров. Мы никогда не использовали их под посадки или пастбище, потому что дед был инженером и работал в Буэнос-Айресе. В девяностых годах он превратил поместье в отель, чтобы компенсировать расходы на содержание.

— Плохая земля?

— Земля хорошая, но соотношение цена/размер неправильное. Можно использовать 500 акров для крупного скота, коз и свиней и для зерновых. Этого недостаточно. Минимальный размер земли под окупающуюся ферму — 800 акров. Цены на удобрения и вакцину для скота сейчас огромные, они в долларах, да еще налог на добавленную стоимость. Отель позволяет содержать часть земли. Чтобы сделать поместье прибыльным, мне нужно продать землю соседям, но они сейчас сидят без денег.

Пабло показал нам дом, внутреннюю отделку в традиционном стиле придумала его жена Лусиана, декоратор по профессии. Я удивился, услышав, что дом продается с мебелью, и Пабло выдвигает условие, чтобы с семью его служащими были заключены письменные трудовые договоры.

— Я вынужден настаивать, герцог. Если дом будет продан, куда деваться таким людям, как Мартиниано с его женой и другим старым работникам? Они с моей семьей больше сорока лет и уже предпенсионного возраста.

— Это не проблема. Я не планирую использовать дом чаще, чем один месяц в год. Возможно, нам стоит обсудить условия продажи?

— Скоро обед. Останьтесь с нами, и после мы все обсудим. Не лишайте меня удовольствия пообщаться с Гунтрамом.

— Раз так — спасибо, — ответил Конрад, не слишком расстроенный тем, что его расписание пошло коту под хвост.

Мы расположились за большим обеденным столом, в том числе телохранители и секретарши. Горан с Алексеем и девушки устроились на дальнем конце; рядом со мной сели Пабло, Конрад, Фердинанд и Ландау.

— Так что же, Гунтрам, ты начал рисовать профессионально? — без всяких предисловий выдал Пабло, еще до того, как принесли мясо. Я нервно сглотнул.

— Нет. Я изучаю экономику и социальное обеспечение.

— Шутишь? ТЫ и экономика?! Это настоящее расточительство. В школе все считали, что ты собираешься стать художником. Рисование — единственное, что ты по-настоящему любил.

— Мне нравятся цифры, — возразил я.

— И что?

— Поэтому я изучаю экономику, — ответил я слегка раздраженно. Пабло хихикнул и решил осчастливить Конрада своим мнением о моих школьных годах.

— Я знаю Гунтрама со школы. Он учился в одном классе с моим братом. Никогда не видел такого застенчивого и доброжелательного человека, как он. Он вообще ни с кем не ссорился, усердно учился и переходил из класса с прекрасными оценками, но никогда открыто не проявлял своих чувств. Мне кажется, что я голоса-то твоего не слышал до того, как ты приехал сюда! Вы когда-нибудь видели его рисунки? Моя жена в восторге от них, а уж она-то разбирается, поскольку изучала искусство во Франции.