Конрад все еще был в спальне, уже в новом костюме, старый валялся на стуле. Волосы причесаны, вид свежий. Я нерешительно остановился в дверном проеме.

— Гунтрам, иди сюда, дай посмотреть плечо.

Я подошел к нему, ужасаясь мысли, что он снова ищет повод помучить меня. Он наклонился ко мне, и я закрыл глаза, ожидая удара, но он аккуратно отодвинул край пижамной куртки, чтобы посмотреть на рану. Быстро сходив в ванную, Конрад принес оттуда спирт и пластырь с марлей. Он промыл рану и по-матерински бережно залепил ее. Положил пузырек на стол и взял мое лицо в ладони.

— Я заказал тебе еды. Не отказывайся, ты ничего не ел со вчерашнего дня, — мягко сказал он, убирая прядь моих волос за ухо. Откуда он это знал? От страха все внутри похолодело. — Потом ложись спать. Спокойной ночи.

Он поцеловал меня в губы, его язык приласкал их, требуя, чтобы его впустили внутрь. Я автоматически открыл рот, позволив ему свободно исследовать его. Конрад выглядел довольным.

Он открыл дверь в гостиную. У самой двери торчал Фердинанд. Он что-то быстро спросил у Конрада по-немецки.

— Нет, он не сильно пострадал. Всего лишь потрясён. Проследи, чтобы он поел и лег спать, — сухо ответил Конрад.

Когда Фердинанд вошел в комнату, на его лице читалось облегчение.

— Пойдем, Гунтрам, посиди со мной и съешь свой ужин, — сказал он мягко.

— Я не могу есть. Боюсь, что меня стошнит.

— Ты должен попробовать. Если почувствуешь тошноту, то не будешь, — уговаривал он меня, словно маленького ребенка. Я сел там, где он хотел, и он поставил передо мной тарелку с овощами и вырезкой. — Не представляю, как в Аргентине можно быть вегетарианцем. Очень хорошее мясо.

Я медленно ел, не отрывая глаз от фарфоровой тарелки.

— Больше никогда так не делай — это безумие и очень опасно. В тот вечер, когда ты сказал, что не приедешь, он был подавлен. Но уже на следующее утро планировал, как тебя вернуть обратно. Он не может тебя отпустить. Ты — его душа. Не смотри на меня так. Если и есть на свете кто-то, кто может сделать его лучше, то это ты. Он пойдет на все и ни перед чем не остановится, лишь бы удержать тебя.

— Я боюсь его. Я бросил его, потому что у него ужасный характер, и теперь мне еще страшнее. Не знаю, как все это выдержу.

— Что заставило тебя передумать? В Цюрихе ты был по уши влюблен в него.

— Всё это слишком для меня. Расстояние помогло мне это понять. Он полностью поглотил меня. Не давал мне вздохнуть без разрешения.

— Я думаю, ты был ошеломлен и, не думая, сбежал в привычную обстановку. Просто на минуту забудь о его деньгах, его положении и вспомни тот момент, когда ты первый раз осознал, что любишь его.

— Когда у вас были проблемы с ценными бумагами, и он пришел ко мне — усталый, разочарованный и потерянный.

— В глубине души он такой и есть. Он скрывает это ото всех, чтобы выжить, но когда рядом ты, он уверен, что ты не осудишь его и не используешь его слабость против него. Пожалуйста, Гунтрам, дай ему другой шанс заново завоевать твою любовь. Клянусь, что если он снова обойдется с тобой так, как сегодня, я сам помогу тебе уйти и спрятаться так, что он никогда тебя не найдет, — очень серьезно сказал он, и я поверил. — Ты хочешь помогать людям. Подумай, сколько хорошего ты сможешь сделать, пользуясь его могуществом. Все, что он от тебя хочет — чтобы ты был рядом и любил его. Вспомни, как хорошо вам было вместе.

— Я не знаю. Я люблю его, но боюсь его реакций. Он ведет себя, как психопат.

— Он ведет себя, как отчаявшийся человек, который видит, как любовь всей его жизни утекает словно песок сквозь пальцы. Не давай ему повода думать так, и он будет очень добр к тебе.

— Я попробую, — ответил я еле слышно.

— Вот это правильно, парень! Доедай мясо, и я налью коньяку — тебе сейчас не помешает.

— Он не разрешает мне алкоголь.

— Это потому, что ты страшно напился в сочельник, и он боялся, что дело кончится комой!

Фердинанд устроил меня со стаканом на большом диване перед телевизором. Показывали Animal Planet. У меня стали слипаться глаза, я положил голову на боковину и в конце концов заснул, убаюканный бормотанием телевизора. Мне показалось, что Фердинанд накрыл меня одеялом, хотя на дворе был февраль.

Через некоторое время я почувствовал, что кто-то ерошит мне волосы. Конрад. Он молча взял меня на руки, словно я ничего не весил. Я стал протестовать, но он успокоил меня и отнес в постель, положил на левую сторону кровати и подоткнул покрывало. Я снова уснул.

Примечание переводчика:

(1) Первичный сектор в экономике — сельское хозяйство, рыболовство, лесоводство (аграрно-промысловый сектор) и добыча природного сырья.

(2) Красная книжечка — на Западе так называют карманное издание цитат из произведений китайского политического лидера Мао Цзэ-дуна.

(3) Удар в солнечное сплетение нетренированного человека может закончиться смертью.

(4) Антьокия — департамент в Колумбии (Южная Америка). Столица — Медельин. Думаю, Конрад намекает, что Кучо скрывается от ребят из печально знаменитого Медельинского кокаинового картеля.

(5) Перонизм — аргентинская политическая идеология, связанная с политикой бывшего президента Хуана Перона. (Вы наверняка слышали о его жене — Эве Перон, героине фильма-мюзикла «Эвита» с Мадонной в главной роли.)

(6) Движение священников стран третьего мира (основано в 1968 г.) — течение в католической церкви, имевшее цель объединения реформаторских идей Второго Ватиканского Собора с активным политическим и социальным участием в жизни общества. Движение состояло в основном из священников, работавших в нищих районах и рабочих предместьях. По идеологии близко к левому перонизму и отчасти к марксизму. (По материалам Википедии).

========== "23" ==========

Пятница, 15-ое

Следующим утром я проснулся от солнечного света, затопившего комнату, и обнаружил, что лежу в объятьях Конрада. Я попытался осторожно отодвинуться, но он только крепче сжал руки. Плохая идея. Я закрыл глаза, боясь его разбудить.

— Этим утром ты выглядишь гораздо лучше, Maus. Давай, выбирайся из постели. Даже если мне это нравится, мы не можем остаться здесь навсегда, — поприветствовал он меня поцелуем в лоб.

Он поднялся с постели и пошел в ванную. Через полчаса вернулся, свежий после душа и в полотенце, обмотанном вокруг бедер. Боже, я почти забыл, как классно он выглядит! Нет, я точно ненормальный: пялюсь на мужика, который меня вчера изнасиловал. Это называется стокгольмский синдром.

Конрад наклонился над кроватью и снова поцеловал меня, и я позволил ему пропихнуть свой язык до самых гланд. Он довольно хихикнул:

— Ты все равно не уговоришь меня остаться. Вставай и одевайся к завтраку. Фридриха здесь нет, но нас ждут Михаэль, Фердинанд, Горан и Алексей, — сказал он, быстро одеваясь в голубую рубашку и серый костюм.

— Ты не знаешь, где моя одежда? — смущенно спросил я.

— Если б я знал тебя хуже, то принял бы за заядлого тусовщика, — поддразнил он меня. — Кое-какие из твоих вещей лежат в левом шкафу. Их собирал Фридрих. Если чего-то нет, жалуйся ему.

Он порылся в коробке и вытащил оттуда очень дорогие часы.

— Если найдешь «Ланге унд Зёне» с лунными фазами — это мои. Пожалуйста, положи их к остальным. Поторопись, и мы сможем вместе позавтракать.

Он ушел из спальни, и я выдохнул с большим облегчением: он оставил меня одного, хотя бы на некоторое время.

Я встал, отправился в ванную, помылся. Выбрал брюки беж (забудьте о джинсах и модных мешковатых рубашках, если ваш гардероб досматривает Конрад), голубую рубашку, спортивную куртку и коричневые ботинки, все еще удивляясь, что он оставил такие дорогие часы (Федерико говорил мне, что те немецкие стоят не меньше сорока тысяч долларов) в комнате, а не в сейфе.

Между матрасом и изголовьем кровати что-то сверкнуло. Часы. Я взял их и пошел в гостиную.

Мужчины уже завтракали. Стул слева от Конрада был свободен. Они поздоровались со мной, словно ничего не случилось, и показали, где я должен сесть. Из ниоткуда возник дворецкий и спросил, не хочу ли я кофе. Они начали говорить на немецком, не обращая на меня внимания. Я воспользовался очередной паузой, чтобы привлечь внимание Конрада.