Внезапно я понял, что очень устал, да еще голова начала болеть.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — с искренним беспокойством спросила Моника.

— Да, спасибо. Просто устал от перелета. Я нервничаю в самолетах, предпочитаю поезда или теплоходы.

Она тепло улыбнулась.

— Прекрасно тебя понимаю. Я тоже ненавижу перелеты и предпочитаю работать здесь. К счастью, обычно герцог позволяет мне оставаться дома. Хочешь, я провожу тебя в твою комнату — отдохнешь до ужина?

— Было бы очень любезно с вашей стороны, мадам.

Она отвела меня в главную спальню, где Фридрих уже возился с багажом. Личная зона Конрада состояла из нескольких соединенных между собой комнат в старой башне. Большая личная гостиная с гигантским камином, скупо обставленная старинной, словно из музея, мебелью, несколько картин и фамильных портретов. Из гостиной можно было попасть в его спальню, с видом на внутренний двор, большой кроватью и отдельной ванной комнатой и гардеробной, размером с мою аргентинскую квартиру. Другие двери вели из гостиной в маленькую гостевую спальню, студию и библиотеку.

— Фридрих, не могли бы вы объяснить Гунтраму, как в этом доме все устроено? — сказала Моника тоном, не оставляющим места для возражений. — И дайте ему, пожалуйста, аспирин. - Клянусь, у женщин есть шестое чувство — они видят тебя насквозь. — Ужин в восемь. Будет Лендер — управляющий одним из хедж-фондов, с женой, а также президент Европейского банка реконструкции и развития, тоже с супругой. В общем, смокинги и скукотища, дорогой. Я посажу тебя рядом с женой Фердинанда, Гертрудой, так что тебе будет немного проще. Фридрих поможет тебе с одеждой, — с этими словами она исчезла, оставив меня на милость дворецкого.

— Не хочешь ли выпить чаю, дитя? Ты выглядишь больным.

— Да, спасибо. Я не привык к такой холодной погоде, — сказал я, садясь в кресло.

— Тебе стоит отдохнуть перед ужином или принять теплую ванну. Это помогает.

Он ушел, видимо, за чаем. Мне стало неуютно. Я больше не был уверен, что смогу ко всему этому привыкнуть. Это чересчур. Конрад опять вернулся к своей холодной, надменной манере поведения, и мне страшно хотелось сесть на первый же самолет и улететь домой. Я — простой парень, студент с посредственной работой и съемной квартирой и не из тех, кто привык носить смокинги и сидеть за одним столом с директорами и президентами.

Фридрих вернулся и принес поднос с чайником и чашкой. Я налил себе чаю и проглотил таблетку.

— Пожалуй, я объясню тебе всё завтра. Ты выглядишь уставшим.

— Чудовищно болит голова, — я пожал плечами. — Вы не могли бы немного со мной посидеть?

— Разумеется, сэр, — ответил он с улыбкой доброго дедушки.

— Пожалуйста, не называйте меня «сэр». Я от этого нервничаю. Все зовут меня Гунтрамом или де Лилем.

— Герцогу это не понравится. Он не любит нарушения субординации, а твое положение в этом доме близко к его собственному.

— Я заметил, — вздохнул я.

— Что если я буду звать тебя по имени, когда герцога нет поблизости? — предложил он.

— Было бы здорово, — ответил я.

Настроение немного улучшилось. Мы сидели за столом, я пил чай.

— Хорошо, что его каникулы прошли так удачно. Герцог выглядит на десять лет моложе. Давно я его не видел таким жизнерадостным.

Какой же он обычно, если это его «лучшие» дни?

— Мы почти поссорились в самолете, — прошептал я.

— Из-за чего? — спросил Фридрих, приподняв бровь.

— Просто он решил, какой отныне будет моя жизнь, и забыл спросить, хочу ли я такой жизни, как у него, — кисло сказал я. Фридрих хихикнул.

— У герцога всегда был тяжелый нрав. Ребенком он был невыносим. Он ничего не может с этим поделать, властность — часть его натуры. Он привык к безоговорочному подчинению.

— Короче, испорченный щенок, — пробормотал я, все еще злясь на Конрада.

— В известной мере да. Если он встречает сопротивление, его месть может приобрести эпический размах. Всегда помни, что споря с ним, ты ничего не добьешься. Ты должен пытаться найти компромисс; прямая атака на него — это самоубийство. Ты только еще больше разозлишь его. Поговори с ним снова, скажи ему, что ты хочешь, и апеллируй к благородной и рыцарской части его души, — посоветовал Фридрих, глядя мне прямо в глаза. — Не забывай, что больше всего на свете он ненавидит лживость, — добавил он, поднимаясь из кресла. — Отдохни немного в большой спальне, Гунтрам. Я разбужу тебя в половине седьмого.

Я забрался под покрывало, сняв куртку и обувь. Вибрирующая в голове боль снизилась до легкой пульсации.

— Привет, Maus. Хорошо спалось? Фридрих сказал, что тебе нездоровится, — услышал я голос Конрада, целующего меня в щеку и шею. Я медленно сел на кровати, пытаясь стряхнуть сон. Голова уже почти не болела. Я заметил, что укрыт пледом, которого до этого не было, и что Конрад уже одет в двубортный смокинг и выглядит на миллион долларов, как сказали бы американцы.

— О Боже, сколько времени?

— Не божись, — последовал строгий выговор. — Сейчас почти семь, но тебе можно спуститься к четверти восьмого.

— Извини. Я лучше потороплюсь, — автоматически сказал я, вскакивая с кровати, уже полностью проснувшись.

— Хорошо, котенок. Мне еще надо сделать несколько телефонных звонков. Когда будешь готов, приходи в студию.

Я принял душ и быстро надел синий костюм, приготовленный для меня Фридрихом. Думаю, мне было сделано послабление, учитывая юный возраст, — меня не заставили надевать неудобные вещи. Галстук-бабочка тоже не вызвала у меня больших проблем.

Прежде чем постучать в полированную дверь, я замешкался, чтобы перевести дух. Конрад сидел, уткнувшись в свой коммуникатор. Он поднял глаза и жадно оглядел меня.

— Жаль, что у нас осталось всего десять минут. Не думаю, что ты успеешь снова одеться за столь короткое время.

— Конрад! — я шокировано засмеялся. Подойдя к нему, я коротко поцеловал его в висок. Он приобнял меня за талию.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, не отпуская меня.

— Ошеломленным, если честно.

— Это — лишь дело времени: за неделю-другую ты привыкнешь. Сегодня всё относительно просто. Ральф и его жена — мои служащие, из-за Лендера тоже не стоит беспокоиться, Гертруда, жена Фердинанда — одна из моих двоюродных сестер, а Михаэля Делера ты знаешь.

Ужин прошел не так плохо, как я боялся. Я имею в виду, там был Михаэль и Гертруда, высокая холодная блондинка сильно за сорок, которая, несмотря на свои аристократические манеры, оказалась очень веселой женщиной. Она закидала меня вопросами об аргентинской провинции и конном поло(2). Другие именитые гости игнорировали меня, и я был им за это благодарен.

Михаэль рассказывал нам истории о своих приключениях в военном флоте и об одном особо запомнившемся ему во время морской блокады Ирака (3) в девяностых годах аргентинском адмирале.

— Как-то раз его судно вело корабли через заминированный участок. В подобных случаях остальным кораблям предписывается следовать за ведущим судном по прямой линии, словно утятам за уткой. Аргентинский флагман делал резкие повороты, заставляя другие суда часто менять курс. Наш адмирал спросил у аргентинца, какого черта он это делает, и получил ответ «чтобы вы там не спали у руля». В тот день моего командующего офицера чуть не хватил удар, а я стал подумывать, не перевестись ли мне в аргентинский флот, — ухмыляясь, добавил он под наш с Гертрудой дружный смех.

На другом конце стола было не так весело, судя по строгим лицами и формальному тону разговоров, ведущихся на немецком. Я заметил, что Конрад несколько раз бросал в мою сторону быстрые взгляды.

— Михаэль, ты обязательно должен рассказать историю твоей миссии в токийский Кабукичо! (4) — воодушевленно сказала Гертруда.

— Это была опасная и героическая операция по вызволению оттуда моих людей, но, боюсь, что твой муж и герцог меня придушат, если я ее расскажу. Гунтраму еще нет двадцати одного года, — хихикнул он.