— На каникулах, — фыркнул он. — Иначе бы я был там, и дважды проверил, что они не облажались. Ладно, пойдем гулять. Фридрих, ужин в восемь тридцать в личной столовой.
Он поднялся и потянул меня за руку.
Мы вышли в фойе, там нас уже ждал с одеждой второй дворецкий. Он помог Конраду надеть пальто и вручил ему пару перчаток. Даже не глядя на него, Конрад сказал «Спасибо» таким тоном, которым надо пользоваться, когда хочешь, чтобы прислуга ушла — как нам это объясняли в школе. Но я так и не овладел этим искусством. Дворецкий немедленно испарился, а Конрад взял мое пальто и помог одеться, не позволив мне даже самостоятельно застегнуть пуговицы.
— Где твои перчатки, Гунтрам? — вкрадчиво прошептал он мне на ухо, наклонившись.
Когда я обернулся, чтобы ответить, он воспользовался этим и быстро поцеловал меня. Это показалась мне ужасно милым, в груди приятно потеплело. Он улыбнулся мне, очень довольный своей выходкой и моей реакцией на нее.
Кто знает, может быть, то, что произошло вчера вечером, было спровоцировано неприятным воспоминанием о прежних ужасных отношениях, и он не то кровожадное животное, каким показался мне тогда.
— Думаю, я должен обеспечить тебя парой перчаток, — полушутя сказал он.
— В этом нет необходимости. Ты уже и так много… — стал говорить я, но он прижал палец к моим губам.
— Я так понимаю, что ты предпочитаешь мой метод согревания рук? Мне он тоже нравится, — сказал он с хитринкой в глазах, а я покраснел. Он засмеялся и подтолкнул меня к выходу.
— Сегодня даже без охраны на хвосте? — невинно спросил я. Надо же как-то отыграться…
— Мне придется самому защищать твою добродетель. Может, взять с собой меч? — спросил он торжественно. На это раз рассмеялся я. Странное у него чувство юмора, скажу я вам.
Когда мы вышли на улицу, Конрад кивнул направо и спросил:
— Как насчет музея Пегги Гуггенхайм?
— Если честно, это — не мое, но если ты хочешь, пойдем.
— А что ты любишь?
— В современном искусстве я не разбираюсь, потому что не понимаю его. И раз уж я здесь, то лучше сосредоточиться на классическом искусстве. Я хотел посмотреть Бронзино во Флоренции, а теперь уж и не знаю…
— Я бы сказал, что ты рисуешь, скорее, как ранний Дюрер.
— Да ладно тебе: он — гений, а я, если повезет, могу разве что приличную копию сделать. Я даже комиксы не умею рисовать. Мои рисунки только детям и нравятся, — фыркнул я. Что за нелепость? Любовь делает тебя слепым, если ты думаешь, что я рисую, как Дюрер.
— У тебя почти фотографическая точность, но при этом есть какое-то внутреннее отличие — словно изображение живет своей собственной жизнью.
— Это потому что я никогда не видел ежей вживую. Только в книгах или в Animal Planet.
— Тогда тем более я прав. Дюрер рисовал в основном по памяти то, что видел и изучал по книгам, и поэтому в его мазках нет никакой нерешительности, так как он сразу постигал внутреннюю логику и динамику объекта. Ты брал уроки живописи в школе?
— Обыкновенные уроки рисования, да и те я завалил. У меня нет, по словам учительницы, «ни чувств, ни воображения, только холодное и бездушное копирование», так что я предпочитал рисовать карточки для уроков чтения. Для детей надо рисовать реалистично, они не любят абстракции. А мои рисунки их забавляли. Обычно приходится рисовать очень быстро, иначе дети соскучатся, и начнется ад на земле, уж поверь мне.
— Тебе надо подумать о рисовании, — сказал он очень серьезно.
— Сейчас мне вполне хватает двух направлений в университете. Я был бы счастлив закончить экономический факультет и получить нормально оплачиваемую работу, — сказал я туманно. Да, раньше я планировал найти работу, жену, завести детей и помогать другим людям, но сейчас все эти мечты казались прошлым, и страшно подумать, как этот человек ухитрился изменить мою жизнь меньше чем за неделю.
Он ничего не ответил, и мы пошли дальше, вдоль по улицам куда-то в сторону Сан-Марко, в уютном молчании, без конкретной цели. О чем он думал? По его невозмутимому лицу было не понять. Может быть, обо мне? Ну конечно, обругал я себя, скорее всего, он поглощен мыслями о работе, у таких энергичных людей, как он, всегда тысяча дел в голове. Нежная расслабленность, которую он продемонстрировал мне в доме, исчезла, сейчас он был похож на хищника, дикого, опасного, смертоносного, магнетически привлекательного.
Конрад остановился у магазина мужской одежды и открыл для меня дверь. Надо будет как-нибудь при случае сказать ему, что я — не девушка, чтобы пропускать меня вперед. Внутри магазин был похож на ателье; навстречу Конраду выбежал человек лет сорока, чтобы поприветствовать. Они заговорили по-итальянски, слишком быстро для меня, так что я ничего не понимал. Хозяин магазина достал из-за прилавка коробку с кожаными перчатками.
— Покажите мне вашу ладонь, сэр, — скомандовал он, застав меня врасплох. Я автоматически протянул ему руку. — Да, восьмерка. Примерьте вот эти, пожалуйста.
Видя мое более чем оправданное колебание из-за высокой цены перчаток, Конрад раздраженно сказал:
— Гунтрам, нет ничего хорошего в окоченевших пальцах. Ты же не привык к таким холодам.
Побежденный, я надел перчатки, наслаждаясь мягкостью и эластичностью кожи. Конрад что-то сказал напоследок по-итальянски и подтолкнул меня к выходу.
— Разве нам не надо ему заплатить? — поинтересовался я.
— Он пришлет мне счет завтра. Мартинелли — поставщики нашей семьи уже сорок лет.
Мы пошли обратно.
— Конрад, мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Он остановился и посмотрел на меня с непроницаемым выражением лица. Я глубоко вздохнул, предвидя проблемы.
— Пожалуйста, не подумай, что я не ценю то, что ты делаешь, но меня смущает вся эта ситуация. Ты заплатил юристу, и я верну тебе деньги, как только смогу; предложил мне кров над головой и даже обеспечил одеждой. Но это уже чересчур. Я не ровня тебе и никогда не буду. Знаю, что ты всё это делал бескорыстно, но все равно не могу избавиться от ощущения, что использую тебя. Пожалуйста, больше не надо, — мой голос к концу речи практически сошел на нет. Сейчас последует взрыв, он же не любит, когда ему возражают…
Он взглянул на меня, лицо стало очень серьезным, губы вытянулись в тонкую ниточку.
— Что же ты сразу не сказал, что предпочитаешь ходить по дому голышом? Я бы тебе с большим удовольствием посодействовал.
Представив себе эту картину, я покраснел и прыснул со смеха. А как можно сдержаться, получив такой ответ?..
— Я серьёзно, Конрад.
— Я тоже. Это всего лишь деньги. Кстати, я бы ревновал, если бы мои люди стали тобой восхищаться, — поддразнил меня Конрад. Он взял мои ладони в свои большие руки, жадно глядя мне в глаза. — Ты — только для меня, — проворчал он.
Время для меня в этот момент словно остановилось. Сердце забилось быстрее, и там, на маленькой шумной венецианской улице я со всей очевидностью понял, что влюбился. Даже несмотря на комок в горле, это было чудесно. Я накрыл его пальцы своей ладонью, чуть сжал их и сразу же отпустил, искренне улыбнувшись ему. В ответ Конрад игриво притянул меня к себе.
— Давай пойдем домой. Уже поздно.
Мы вернулись около восьми. Михаэль со стопкой документов в руках поджидал Конрада. Взглянув на меня и разочарованно вздохнув, Конрад одарил сердитым взглядом заметно побледневшего Михаэля.
— Пойдем в библиотеку, я просмотрю их до ужина. Или ты собираешься испортить мне аппетит, Делер? — проговорил он сквозь зубы.
— Ни в коем случае, мой герцог, — заметно побледнев, ответил Михаэль. Забавно! Значит, и ты, громила, иногда нервничаешь?
— Мне уйти, чтобы не мешать тебе? — спросил я на всякий случай.
— Глупости. Ты можешь сесть рядом и почитать, — нетерпеливо сказал он. Я послушно пошел за ним в библиотеку и устроился на диване напротив него, подальше от документов. Однако Конрад поманил меня к себе, и я пересел поближе. На кофейном столике лежала книга по романскому искусству, и я мимолетно удивился, как она здесь очутилась. Я стал читать, Конрад полностью погрузился в свои бумаги, время от времени свирепо их перелистывая. Иногда он, не отрывая глаз от документов, безотчетно гладил мою руку, наверное, чтобы убедиться, что я все еще здесь. Я подавил смешок, когда в библиотеку вошел Фридрих и объявил ужин так торжественно, словно мы выиграли в лотерею, по меньшей мере, миллион. Но Конрад продолжал читать. Бедный дворецкий замер, дожидаясь, когда хозяин обратит на него внимание, но после пяти минут напрасного ожидания сдался и тихо вышел из библиотеки.
