— Вы оба правы, — пресёк дебаты Конрад. — В прошлом, когда людям попадались такие кости, они думали, что это останки грифонов. Разумеется, грифон — вымышленное существо, но за всем этим стоит интересная идея. Так как кости этих созданий, протоцераптопсов, часто находили там, где искали золото, люди верили, что грифоны охраняют сокровища и живут высоко в горах.

— Гунтрам рисовал нам грифона. У них львиное туловище и орлиная голова.

— И крылья! Они высоко летают!

— Мы выбрали их геральдическим символом нашей семьи потому, что грифоны — сильные, смелые и преданные. Таковы наши ценности, которые мы защищаем. Грифон также выбран Церковью, чтобы олицетворять двойственную сущность Господа нашего Иисуса Христа. Линторффы всегда старались следовать этим принципам: защищать то, во что мы верим, находить в себе смелость принимать решения за людей, которые от нас зависят, преданно следовать своим убеждениям и заботиться о своей семье и друзьях, — говорил Конрад, а мальчики очень внимательно его слушали. — Главу нашей семьи всегда называли грифоном, но вам еще придется заслужить эту честь. Сравнение с одним из этих созданий — высшая похвала, и вам обоим предстоит много сделать, чтобы заработать её.

Конрад прошелся с детьми вдоль витрин, показывая им других динозавров, я тихо следовал за ними. После музея мы отправились в парк и, взяв пример с других родителей, сели, отпустив детей бегать.

— Я думал, что следующим Грифоном станет Армин, а ты, оказывается, готовишь на это место Клауса и Карла, — я расстроился, обнаружив, что он и в этом мне солгал.

— Армин, если он подойдет, возглавит Орден, но глава Ордена — не то же самое, что Грифон. Это звание получают члены моей семьи, оно не имеет прямого отношения к Ордену. Даже если Линторффы покинут эту отжившую свой век организацию (как я планирую), Клаус и Карл все равно унаследуют огромное состояние и множество компаний, которыми им придется управлять. Они должны научиться делать это, не забывая наших заповедей — думать не только о прибыли, но и о том, как поддержать людей, у которых ничего нет, — как истинные грифоны. Я очень надеюсь, что они переймут у тебя чувство социальной ответственности. Впереди тяжелое время. Очень тяжелое для обычных людей. Орден в ближайшие годы изменится, поскольку я отсек от него всё, что считал лишним.

Седьмое августа

Сегодня утром мы были в зоопарке и чудесно провели время. Мисс Майерс осталась в отеле отдыхать после вчерашнего — она ходила с детьми смотреть лошадей, а позже в Пратер*, да еще и с Конрадом в нагрузку. Бедная женщина, она отрабатывает каждый франк своей зарплаты!

Вечером мы повели детей в маленький театр марионеток. Они просидели все представление с горящими глазами. Когда спектакль закончился, на улице нас ждала Каролина — Конрад решил отправить Клауса и Карла в отель, ужинать. Мальчишки горячо запротестовали и надулись, но отец остался безучастен к их мольбам:

— Нет, вы возвращаетесь с мисс Майерс. Уже больше восьми, вам давно пора спать. Спокойной ночи.

Карлу и Клаусу пришлось признать поражение и пойти с няней, но, похоже, они не теряли надежды уговорить ее пойти на уступки. Что ж, удачи… Ее выбрал на место няни сам Фридрих.

— Я достаточно нанюхался шницелей за эту неделю. Не хочешь сходить куда-нибудь, где на столах льняные скатерти? — спросил Конрад, заставив меня улыбнуться. Вообще-то, мне тоже надоел вездесущий запах жареного мяса.

— Думаю, да. Завтра мы едем в Зальцбург, и ты снова вернешься к нелегким родительским обязанностям, — ответил я.

Странно, что после нескольких напряженных дней в Цюрихе я вдруг начал чувствовать себя спокойнее рядом с ним… «Гунтрам, ты переспал с этим человеком, и нельзя сказать, что дело было только в пари. Ведь мы оба знаем, что когда ты на самом деле не хочешь, то не хочешь». Я ненавижу мой внутренний голос — на мой вкус, он слишком навязчив.

— И не говори. Почему они всегда просят вредную пищу? Уверен, что дома и в школе их таким не кормят, — пожаловался Конрад.

Он решительно направился в сторону Кафедрального собора, и мне пришлось выйти из оцепенения и поспешить следом — еще одна вещь, которую я ненавижу, это бегать за ним!

— Каждые две недели у них в школе день пиццы. По пятницам. Очень умно: если у детей после такой еды болят животы, то с проблемами приходится разбираться родителям, а не учителям. Ничего страшного — ты же видел, как мальчишки носятся. Они тратят все лишние калории, — выдохнул я, с трудом нагнав его.

— Да… Из-за них я ощущаю каждый прожитый год.

— Ну не так уж все и плохо. Мы же пережили то время, когда они были маленькими.

— Тогда они спали по двенадцать часов, ели из бутылочек, ничего не хватали и не бросали в нас, — мягко улыбнулся Конрад.

— Последние два года были очень сложными, — медленно проговорил я, вспоминая, как они учились есть самостоятельно… не говоря уже об использовании туалета.

— Ты не представляешь, насколько, — признался Конрад, глядя мне в глаза. — Мы оба виноваты, но сожаления ничего не изменят. Быть может, те годы, что у нас впереди, мы сумеем прожить лучше.

— Быть может, Конрад, быть может, — я отвел глаза, избегая его изучающего взгляда.

Мы поужинали в небольшом ресторане, говоря главным образом об экономике — эта тема была безопасней, чем предыдущая. К одиннадцати вечера я до смерти устал, и Конрад решил вернуться в отель.

В номере я сразу отправился в душ. Когда я, переодевшись в пижаму, вернулся в спальню, Конрад уже сидел в постели и смотрел «Euro-News».

— У тебя никогда не бывает отпусков, да? — устало улыбнулся я.

— Что делать, жизнь не берет отпусков… И это всего лишь новости. Завтра в поезде я собираюсь почитать документы.

— Ты? В общественном транспорте? — неверяще спросил я.

— Дети должны хоть раз в жизни увидеть поезд. Я также подумываю в следующий раз отправить их обычным рейсовым самолетом. Ты случайно не знаешь, почему Фердинанд между сиденьями нашел кусочки печенья?

— Должно быть, печенье сбежало из коробки. Его очень трудно поймать, — невозмутимо ответил я. Первый раз за долгое время я с ним пошутил, и даже не почувствовал себя за это предателем.

— Похоже на то… Мари попросила целую неделю выходных.

— Ей слишком легко живется. Полетала бы на коммерческих рейсах, в эконом-классе, забитом студентами, тогда б узнала, почем фунт лиха, — сказал я, забираясь под одеяло.

— Бедная Мари, она терпела меня пятнадцать лет, а сейчас мои сыновья меньше чем за сорок пять минут чуть не заставили ее уволиться. В следующий раз я отправлю с ними Анну.

— …и неожиданный поворот событий в скандале, связанном с компанией «Кавказ-ойл»: русский нефтяной магнат Константин Репин был найден мертвым в Смоленском следственном изоляторе, где ожидал суда. Он обвинялся в уклонении от уплаты налогов более чем на четыре миллиарда долларов. Российские власти отказались дать какие-либо комментарии по этому поводу.

Не веря своим ушам, я уставился на экран. Константин мертв?! Этого не может быть! Он был слишком умен, чтобы так просто попасться! Я почувствовал, как глаза наполняются слезами.

— Это ты? — тихо спросил я Конрада.

— Нет. Множество людей было обеспокоено его арестом. На меня у него ничего не было. Гунтрам, я не единственный его враг, его устранили его собственные люди. Возможно, смерть Репина выгодна его жене и детям. Это могло быть и самоубийством, — Конрад подвинулся и прижал меня к себе. Какую-то долю секунды мне хотелось его оттолкнуть, но в его глазах не было ни тени неискренности. Я положил голову ему на плечо, борясь с желанием заплакать.

— Что бы ты там ни говорил, он любил меня — на свой лад, — прошептал я, смаргивая влагу.

— Может и так. Ты умеешь разглядеть суть человека за маской, которую он носит. Я понял это, когда увидел одну твою картину — мой портрет, написанный много лет назад, в Венеции. И еще портрет с детьми, сделанный тобой в самые плохие для нас времена. Иногда я думаю, что ты пришел к нам из другого мира, Гунтрам, — тихо пробормотал Конрад, крепче обнимая меня.