Карл и Клаус засмеялись и убежали.

— Ты животное! Нет, ты чудовище! — завопил я. — Ты мерзавец!

— Снова привычные проклятья, мой милый? Значит, дело идет на лад. Прости, что пришлось прерваться, но ты возбудился, а дети слишком малы, чтобы на такое смотреть. Им было достаточно поцелуя: родители помирились, и им больше нечего бояться.

— Я возбудился?! Ты бредишь!

Его ладонь легла на мой пах.

— Один простой поцелуй, и у тебя уже эрекция, дорогой. Я бы сказал, что это называется возбуждением. Вполне ожидаемо…

Я ненавидел его за то, что он был прав.

— У всех молодых мужчин встает по утрам, — как можно небрежней сказал я. — Это абсолютно нормально и не имеет отношения к твоим неуклюжим поползновениям. А ты так стар, что уже, должно быть, забыл, что такое утренняя эрекция, — добавил я, надеясь, что он сейчас взорвется, и мы покончим с этим фарсом.

— Понимаю, — задумчиво сказал он. — Тебе так приспичило, что уже неважно, с кем? Ты вроде говорил, что предпочтешь прикосновение кобры моему? — поддел он меня.

— А у тебя встает только на членов моей семьи! — заорал я. — Ты больной! Всё, о чем ты можешь думать — как бы меня трахнуть, как ты это делал с моим дядей!

— Нет, дорогой, трахать, как ты выразился, твоего дядю — это словно объезжать чистокровного жеребца. Он был восхитителен в постели. Жадный и ненасытный. Он всегда хотел еще и еще — то, что надо, когда тебе двадцать. С тобой всё по-другому: мягко и осторожно — словно трахаешься с ягненком. Ты нуждаешься в послеоргазменных ласках и любишь, когда тебе шепчут нежности на ухо. А Роже любил погрубее, пожестче. Доминирование, власть — вот что там было. Ты не плох, но ты другой. Тебе никогда не достичь его уровня, — объяснял он. Мне захотелось его придушить.

Я ушел в ванную, слишком громко захлопнув за собой дверь, и из-за двери услышал, как он смеется. Ублюдок!

К счастью, потом он погрузился в свои документы, оставив мне заниматься детьми. После позднего завтрака мы в сопровождении незнакомого телохранителя пошли играть в сад и гуляли там до полдника, пока няня не забрала детей, чтобы помыть и накормить. У меня возникло ощущение, что Линторфф что-то замышляет.

В пять в замок с «неформальным визитом» прибыл Альберт фон Линторфф с женой и матерью. Я хотел сбежать, но меня настойчиво попросили составить компанию Каролине и Альберту, пока Конрад с Элизабеттой обсуждали денежные дела фонда. Детей привели показать гостям, и как обычно, Каролина стала нахваливать их манеры и восхищаться фантастической работой, которую я с ними проделал. Около семи малышей отослали, и мне пришлось рассказывать, чем я занимался в Париже, над чем работаю сейчас, и слушать, как хороша моя книга, и что Каролине пришлось купить около трех с половиной десятков экземпляров, чтобы хватило детям всех ее друзей, и что мне стоит подумать о переводе книги на английский язык.

Около восьми Элизабетта и Конрад закончили свои дела, и он пригласил их поужинать в «неформальной» обстановке. По случаю теплой погоды стол накрыли в саду. Я попытался уйти, сославшись на то, что детей пора укладывать спать, но Конрад сказал:

— Ерунда, Гунтрам. Они должны привыкнуть к мысли, что ты им не слуга, и существуешь не только для того, чтобы исполнять их желания. Няня прекрасно справится сама. Она достаточно профессиональна.

Так что мне пришлось остаться и держать лицо — не из-за гостей, эти люди мне нравились, а из-за него. Зашел разговор о каникулах, и как нам их провести. А что тут обсуждать? Он остается в банке, а я сижу с детьми.

— Я думал подготовить дом в Ницце, но, возможно, Гунтрам захочет снова съездить в Аргентину. В прошлый раз, когда мы там были, в 2006 году, Клаус и Карл влюбились в пони, — начал Конрад, и я уставился на него, разинув рот. Что?! Он настолько уверенно себя чувствует, что начал планировать каникулы?!

— Приезжайте к нам в Турин. Я уже предлагал Гунтраму навестить нас, но он был занят подготовкой книги. Возможно, тогда Армин найдет силы приняться за свой диплом.

— Я поговорю с парнем, и он начнет писать диплом прежде, чем ты успеешь оглянуться, Альберт, — рассмеялся Конрад. — Я думал о чем-то вроде семейных каникул, где-нибудь, где Гунтрам сможет расслабиться, а маленькие чудовища не разобьют чего-нибудь ценное. Куда бы ты хотел поехать, дорогой?

Я чуть не захлебнулся вином. Странно, мне подали мой любимый мозельский «Рислинг». Обычно мне не разрешали пить спиртное. Дерьмо! Он пытался меня подпоить! Я отставил бокал и сладко сказал:

— У меня нет предпочтений.

— Почему бы вам не отправиться в Венецию? Вы же там познакомились. Вам обоим это будет приятно, — предложила Каролина, очень гордая своей идеей. Элизабетта ее горячо поддержала. Я запаниковал.

— Неплохая мысль. Возможно, мы так и сделаем, — сказал Конрад. Мне стало нехорошо. К счастью, он решил прокомментировать работы, проведенные в городе, и я вдруг странным образом расслабился от звука его спокойного, уверенного голоса — как много лет назад в маленьком ресторанчике близ Сан-Марко.

Все это время ему, как и Фердинанду, было известно, кто я такой. Тем не менее, он старался получше меня узнать, как человека, не говоря уже о том, что поддержал во время неприятностей с наркотиками и заботился, когда я болел, ни разу не пожаловавшись на отсутствие секса, мое нытье по поводу ограничений, введенных врачами, таблеток, бессолевой диеты, сидения взаперти. Он свел до минимума визиты в замок своих друзей и деловых партнеров, чтобы они не действовали мне на нервы. Я думал о том, как он всегда оберегал меня и детей, нередко перегибая палку.

Он всегда был по-настоящему щедр и добр ко мне.

Он был бы идеальным партнером для любого.

Для любого, но только не для того, кто носит фамилию де Лиль, думал я, теряясь в его голубых глазах.

Кажется, он что-то почувствовал, потому что устремил на меня внимательный взгляд. Я сконфужено опустил глаза.

— Гунтрам, не хочешь отдохнуть? Доктор сказал, чтобы ты был осторожнее, — спросил Конрад, а остальные с беспокойством посмотрели на меня.

Я извинился и покинул компанию. Конрад пришел в спальню очень поздно, от него пахло дорогим коньяком. Я испугался, что он чего-нибудь захочет, но он залез под одеяло и сцапал меня, как плюшевую игрушку. Я попытался сбросить его руки, но он рыкнул на меня:

— Тише. Мы оба хотим спать.

На следующее утро он встал очень рано и ушел, а я лежал и чувствовал себя растерянным. Я имею в виду, все-таки это его кровать, и он не любит ее делить. Фридрих сказал, что Стефания никогда здесь не спала. Он всегда приходил к ней в комнату сам. Мне приходилось слушать, как он, проверив детей, громко проходит мимо двери моей спальни.

Я закрыл глаза и снова заснул.

Когда на меня спящего запрыгнули Клаус с Карлом, я заорал от неожиданности. Сердце скакало в груди, как сумасшедшее. Из студии пришел Конрад, сел на постель и приложил пальцы к моей шее, чтобы проверить пульс.

— Сколько раз я должен вам повторять, что Гунтрам болен?! Не делайте так больше! Уходите. Оба! Я поговорю с вами позже!

Малыши сбежали, напуганные криком отца. Думаю, они его никогда таким еще не видели.

— Конрад, это была шутка. Они же дети! Ты не должен на них кричать, — сказал я, пытаясь освободиться из его хватки, но он если поймал, то никогда не отпустит.

— Ты им не игрушка. Они должны беречь тебя и радоваться, что ты у них есть. Я не могу снова тебя потерять, — сказал он, а я застыл. Его ладонь пропутешествовала от шеи к моему подбородку, он наклонился и поцеловал меня, нежно и медленно. От неожиданности я даже не подумал сопротивляться, просто закрыл глаза и позволил ему себя целовать. Ублюдок знает, как это делается.

Когда мы остановились, я запыхался и не знал, что сказать. Вот же дерьмо! Что я наделал! Я позволил ему себя поцеловать и не врезал ему по яйцам! Мой отец имеет полное право подняться из могилы и придушить меня. Я встал с кровати и сбежал в ванную.