— Как поживаете, Элизабетта? Вы хорошо выглядите, — сказал я. Она протянула руку Конраду, впрочем, не уделив ему много внимания. Сев за стол, Элизабетта снова заговорила со мной.

— Альберт рассказал мне о твоем рецидиве. Надеюсь, что после отпуска тебе стало лучше. Университет, выставка и эти чертенята — колоссальная нагрузка. Я-то знаю, дорогой: Альберт и Конрад проводили у нас каникулы каждое лето. Куда ты ездил?

— Я был в Мадриде и Париже, рисовал, делал эскизы.

— В последнее время ты редко появляешься на людях. Тебе стоит чаще выходить из дома.

Я не знал, что на это ответить, и промолчал.

— Боюсь, тётя, в ближайшие несколько месяцев мы не сможем часто выходить в свет — только на деловые встречи. Гунтрам еще не совсем оправился после болезни, а я в трауре, — вмешался Конрад, глядя ей прямо в глаза.

— Пора вам уладить разногласия между собой, Конрад. С тех пор, как ты женился, я стала сомневаться в твоем здравомыслии. Совершенно неожиданный шаг. Счастье, что Гунтрам решил дать тебе новый шанс, — ворчливо сказала она, в ответ прожигая его взглядом. Конрад пристыженно опустил глаза.

— Это только ради детей, Элизабетта, — тихо сказал я, смиряясь со своей участью. — Не уверен, что из этого что-то выйдет.

— Выйдет, милый. Думаю, за последние два года Конрад кое-что усвоил. Если ты простишь его за то, что он сделал, у вас должно получиться. Двигайтесь вперед потихоньку. Конраду следует подождать, когда ты будешь готов для следующего шага.

— Я ни в коем случае не собираюсь торопить Гунтрама. Я люблю его слишком сильно, чтобы снова обидеть, — мягко сказал Конрад, и мне представилось, что мы снова в Венеции, посредине шумной улицы — как много лет тому назад.

Я взглянул ему в глаза и на секунду снова увидел перед собой ранимого мужчину-ребенка, в которого я так безумно влюбился когда-то.

— Гунтрам, когда дети снова пойдут в школу, ты должен начать помогать мне с фондом. У меня множество дел и планов. Боюсь, что Сесилия нас скоро покинет. В мае она выходит замуж, и у нее скоро начнутся хлопоты с приготовлениями к свадьбе.

Я был поражен этой новостью. Фердинанд снова женится? Ну, в общем-то, они уже шесть лет «живут в грехе»…

Элизабетта рассмеялась, увидев мое удивленное лицо.

— Гунтрам, тебе надо выделить два, а лучше три дня для нас с Титой, чтобы мы пересказали тебе всё, что ты пропустил за последние два года! — засмеялась она. — А теперь, Конрад, о годовых взносах. Я бы хотела, чтобы ты взглянул на цифры, которые я тебе завтра пришлю. У тебя будут выходные, чтобы обдумать, но если ты согласен, ты сможешь уменьшить свои налоговые выплаты следующего года на два процента.

— Я посмотрю, но я склоняюсь к тому, чтобы учредить художественный или образовательный фонд в память о Стефании.

Почему мне больно? Я же ничего не чувствую к нему.

— Да, это будет уместно. Все же она была герцогиней, хотя и недолго. Я проконсультируюсь с юристами, и посмотри, что лучше, дорогой.

— Спасибо, тётя.

Они говорили, а я сосредоточился на еде, хотя и не был голоден. Смогу ли я все это вынести? Одно знаю точно — я не смогу снова с ним спать. Что если он попытается меня поцеловать? В прошлую его попытку меня едва не хватил сердечный приступ. Я чувствовал усталость и головокружение от десятка сценариев развития событий и множества вопросов, роившихся у меня в голове. Он хочет возобновить отношения? В банке он практически заявил, что мы либо трахаемся, либо я ухожу, а сейчас он сказал, что, оказывается, он «не собирается меня торопить».

Ну что ж, Гунтрам, есть только один способ это узнать.

— Тебя подвезти куда-нибудь, тетя?

— Нет, спасибо. Я приехала с водителем — собираюсь вернуться в офис. Мы сделаем изменения, которые ты предложил, и завтра представим проект. После обеда тебе удобно?

— В любое время, когда захочешь, тетя. Мы будем дома.

— Тогда я приеду часам к четырем и заодно проведаю детей. До свидания.

Мы проводили ее к машине, уже ждавшей у входа. После того, как ее машина отъехала, тотчас подкатил лимузин Конрада; телохранитель, который был мне незнаком, бросился открывать для него дверь. Я снова застыл на месте.

— Поехали, Гунтрам, посмотрим детей. Пока что ты ведешь себя хорошо, — мягко сказал он, слегка подтолкнув меня в спину. Я залез внутрь и сел как можно дальше от него. По дороге он не обращал на меня внимания, занявшись документами.

Я глядел в окно, не желая разговаривать или думать о том, что делаю. Внезапно он без предупреждения взял меня за руку. Я подскочил и выдернул руку, словно ко мне прикоснулась змея.

— Я не смогу. Останови машину, выпусти меня, — сказал я.

— Ерунда. Ты просто нервничаешь. Со временем ты снова привыкнешь к моим прикосновениям, — отмахнулся он, не обращая внимания на мою реакцию. Он опять взял мою руку, и на этот раз я, загипнотизированный его изучающим взглядом, ее не вырвал. — Возможно, Карл обижается на тебя. Должно пройти некоторое время, прежде чем он снова примет тебя. Клаусу всё равно — лишь бы ты вернулся.

— Я не могу. Я не позволю тебе снова до меня дотрагиваться, — выдохнул я, чувствуя слабость.

— Сейчас я всего лишь держу тебя за руку. Я не планирую овладеть тобой ни сегодня, ни в ближайшее время. Тебе было бы неприятно, и это только бы отсрочило наше воссоединение. Но спать ты будешь в моей постели, и это не обсуждается.

— Конрад, это безумие. Мы ненавидим друг друга, — с отчаянием сказал я.

— Ты снова зовешь меня по имени, так гораздо лучше. Ошибаешься: я не ненавижу тебя, я люблю тебя, но не намерен и дальше мириться с твоими заскоками.

— Заскоками?! Ты трахался с моим дядей и убил моего отца! — рявкнул я на него.

— У меня были отношения с твоим дядей, а твой отец сам наложил на себя руки, — спокойно проговорил Конрад. — Это произошло почти двадцать лет назад, и, повторюсь, твой отец никогда меня не винил. Твой дед, дяди и их жены всё это заварили, восстав против меня. Лёвенштайн отдал приказ об их казни, прежде чем я успел вмешаться и остановить его. Твой отец сделал все возможное, чтобы сохранить жизнь Роже. Не обесценивай его жертву, руководствуясь своими незрелыми представлениями о любви. Я всегда относился к тебе с глубочайшим уважением, заботился о тебе, и я не сделал ничего такого, за что стоило бы так наказывать, как наказывал меня ты последние два года. Ничего кровосмесительного в наших отношениях не было, и, честно говоря, мне очень обидно, что ты поверил, будто я способен на нечто настолько мерзкое.

— Ты прав, ты мерзок! Тебе с самого начало было известно, кто я такой, и ты никогда даже словом не обмолвился об этом! Ты просто взял то, что хотел. Я проклинаю тот день, когда я увидел тебя в Венеции!

— Нет, первый раз я увидел тебя в Нотр Дам. Я не знал, кто ты, пока не выяснил твое имя в музее. Но к тому времени я уже не мог от тебя отказаться. Бог послал мне тебя, и я взял. Гунтрам, ты тоже мгновенно влюбился в меня.

— Нет, я долго считал тебя заносчивым ублюдком, — с горячностью возразил я.

— Почему ты нарисовал канал на Торчелло?

— У меня оставалось слишком много зеленой краски, и я хотел ее потратить, — пробурчал я, злясь, что ему всегда легко удается меня поймать.

— Акварель не имеет срока годности, Гунтрам, — величественно заметил он.

— Еб*ть!

— Ты уже дважды использовал это выражение, чего раньше за тобой не наблюдалось. Два года воздержания так сильно сказались на тебе, милый?

— С чего это ты так уверен, что у меня никого не было? Не один ты можешь «погуливать», — сказал я, почувствовав огромное удовлетворение, когда он побледнел и растерял всю свою надменность. Я выдержал его изумленный взгляд. — Мы порвали отношения, ты женился. Я тоже имею право начать новую жизнь.

— Кто это был? — прорычал он, глаза опасно сверкнули.

— Не твое дело. Любой человек может иногда развлечься, — пожал я плечами.

— Тогда для тебя не должно быть проблемой, если я трахну тебя сегодня. Раз ты все равно ведешь себя, как шлюха.