— Не зли его, Гунтрам, тебе не понравится его реакция. Он уже не так заинтересован в тебе, как раньше. Он женат на Стефании ди Барберини. И она легко им вертит. Он же поверил, что ты использовал детей в низменных целях! Ты здесь потому, что тебя любят дети.
— Фридрих, я благодарен тебе за заботу. Я поговорю с Его Светлостью, когда он вернется, — строго сказал я, глядя ему в глаза. Он только вздохнул в ответ, и я пошел назад к детям.
В семь мы поужинали, и в восемь я уложил малышей в кровати. Я читал им сказку, когда в детскую пришел Линторрф.
— Оставь нас, де Лиль. Жди меня в моей студии, — равнодушно приказал он.
— Конечно, Ваша Светлость, — сказал я и ушел под жалобы детей, что им не дочитали сказку. Но Линторфф быстро унял их одним из своих фирменных взглядов.
Я отправился в его студию. Ведьмы не было ни видно, ни слышно. С тех пор, как я в последний раз заходил в эту комнату, прошло много времени. Шесть месяцев, если я правильно помню. Да, с той ночи, когда он объявил о своей помолвке, я здесь больше не был. Ничего особо не изменилось. Я обратил внимание, что на его письменном столе стоит фотография детей, но нет фото жены. Я огляделся и увидел, что на стене напротив стола висит рисунок, который я подарил ему много лет назад. Мостик на Торчелло. Раньше он висел у него в кабинете в банке, но сейчас он почему-то был здесь. Полагаю, что рубенсовский портрет одной из его прабабушек вернулся на свое место. Не знаю, почему он не выкинул мой рисунок в помойку. Странно. Ведь между нами больше ничего нет, а, значит, нет причин хранить его.
— Сядь, де Лиль, — приказал мне Линторфф, прошагав прямо к своему огромному столу красного дерева. Я подошел, сел в одно из кресел напротив и стал ждать, когда он начет на меня орать.
— Я не потерплю никакого проявления неуважения к герцогине. Это отвратительно, когда мужчина использует преимущество своего положения перед женщиной. Мне надоела эта ситуация. Я предупреждал тебя, что будет, если ты продолжишь себя вести подобным образом. Моника обо всем позаботится.
— Я всего лишь исполнял свои обязанности, сир, — спокойно сказал я. Пусть я теперь вне игры, но ты у меня сейчас поймешь, что она снова сделала из тебя дурака. Козел. Не можешь приструнить собственную жену. — Я был бы признателен, если бы вы, Ваша Светлость, предварительно сообщали мне об изменениях, касающихся быта детей.
Он удивленно взглянул на меня. А чего ты ожидал? Что я буду плакать и просить прощения! Унижаться, чтобы сохранить эту дерьмовую работу? Те времена давно прошли.
— Объяснись.
— С самого их рождения детей никогда не фотографировали для журналов из соображений безопасности. Если этот запрет больше не действует, мистеру Павичевичу следовало проинформировать меня заранее. Я только спросил герцогиню, есть ли у нее письменное разрешение от вас фотографировать Клауса и Карла, так как во всех журналах его наличие — обязательное условие для публикации детских фотографий. Сам я подписывать его отказался. Если Ваша Светлость не удовлетворены моими действиями, мое заявление об увольнении будет у вас на столе завтра утром.
На минуту с его лица схлынули все краски.
— Я так понимаю, что теперь герцогиня — их мачеха и отвечает за них, особенно после того, как вы потеряли ко мне доверие. Поэтому я хотел бы, чтобы вы отозвали все законные полномочия, которыми наделили меня в отношении ваших сыновей. Логично, что в случае вашей смерти всем будет заниматься Её Светлость, а не я.
— Боюсь, что это не так просто сделать, Гунтрам, — мягко сказал Линторфф.
— Я проконсультировался с советником Лефевром, и он считает, что мы можем заключить частное соглашение, а затем зарегистрировать его. Он уже подготовил бумаги, так что ваши юристы могут с ними ознакомиться. Я завтра пришлю документы миссис Делер.
— Ты обещал заботиться о детях и никогда их не оставлять! Ты не можешь от них отказаться! Они будут переживать! — он почти кричал.
— С тех пор, как я дал это обещание, обстоятельства изменились. Тогда у вас не было никого, кто бы мог о них заботиться. Сейчас вы женаты, и для всех нас лучше начать всё заново. Дети привыкнут к моему отсутствию. Им всего по четыре года.
— Я отказываюсь это подписывать!
— А я отказываюсь от обязанности десятилетиями судиться с вашей женой из-за наследства и опеки над детьми. В качестве знака уважения к ней вам стоит подписать эти документы и перевести все права на нее.
— Клаус и Карл — наши дети, Гунтрам. Ты не можешь бросить их. Они любят тебя, как своего отца.
— Нет. Они — ваши, не мои. Мне было позволено лишь играть с ними. В последние три месяца вы мне очень ясно дали это понять. С 2006 года я для них не более чем воспитатель, и я пытался выполнять свои обязанности как можно лучше.
— И что ты собираешься делать? Уволишься и уйдешь? Ты — часть Ордена. Ты не можешь уехать, даже если хочешь. Ты — Консорт Грифона.
— Я был Консортом Грифона, но, к счастью, его действия сняли с меня эту обязанность. Новый Консорт — Стефания Барберини. Временное прекращение сожительства превратилось в постоянное, — сказал я. — И моя будущая жизнь — это только моя забота, Грифон.
— Твой отец отдал мне тебя, и я поклялся тебя защищать.
— До того, как вы убили моего деда, семью дяди и вытолкали отца из окна, или после? — презрительно спросил я, начиная заводиться. Он чуть заметно вздрогнул. Я встал из кресла. С меня довольно!
— Я тебя не отпускал! — прорычал он. — Я не имел отношения к их казни, не давал никаких распоряжений, и ты это знаешь. Твой отец не винил меня в своей смерти! Ты читал его письмо.
— Могу представить, в какой обстановке оно писалось. Либо вы, либо один из ваших людей держали пистолет у его виска, не так ли? Вы ему угрожали, что убьете меня. Иначе бы он не написал такого. Я не верю ничему, что там про вас написано! — крикнул я. — Вы — отвратительный монстр и будете вечно гореть в аду!
— С тех пор, как ты бросил меня, я уже и так в аду, — пробормотал он, обхватив лоб левой рукой и закрыв пальцами глаза, словно безмерно устал. Это сработало бы много лет назад, Линторфф, но теперь я не куплюсь на твои крокодильи слезы. — Почему ты никак не простишь меня? Я знаю, что ты не хочешь жить со мной так, как раньше, но немного доброты с твоей стороны могло бы смягчить мое наказание, Гунтрам. Я прошу всего лишь о перемирии на твоих условиях. Эта безмолвная война между нами убивает меня, медленно и болезненно.
— У герцога есть все, чтобы начать новую жизнь — прекрасная жена и двое чудесных детей, тогда как мне даже не позволено уйти и попытаться заново собрать свою жизнь из обломков. Подпишите документы, примите мое увольнение, и считайте, что мы помирились.
Я пошел к двери, но он оказался быстрее — схватил меня за руку и грубо дернул, разворачивая к себе лицом. Я с вызовом смотрел на него, но он выдержал мой взгляд.
— Я все еще люблю тебя, — прошептал он, притягивая меня к себе.
Сильно толкнув его в грудь, я выдрал у него свою руку. Но Линторфф даже не покачнулся. Молниеносно, как кобра, он поймал мои запястья и до боли стиснул. Заведя руки за спину, он надежно зафиксировал меня и прижался ко мне всем телом. Я попытался вырваться, но в ту же секунду почувствовал острую боль под мышками — он еще сильнее сдавил запястья, чтобы исключить любые попытки сопротивления. Вновь пойманный им, я оказался совершенно беспомощен, и, клянусь, он наслаждался этим.
К моему величайшего ужасу и отвращению, его губы коснулись моих, он принялся целовать меня, заставляя все дальше откидывать голову по мере того, как поцелуй становился глубже. Я сжал губы так сильно, как мог. Он оставил мой рот в покое и впился в шею, почти кусая ее. Это меня взбесило, и я попытался боднуть его, но он навалился на меня всем весом, и я потерял равновесие.
Мы оба рухнули на пол, я оказался внизу, он упал сверху, чуть меня не задушив. Нависнув надо мной, он, не дожидаясь, когда я начну брыкаться, попробовал снова поймать меня за запястья. Одна моя рука оказалась обездвижена. Я попытался ударить его в лицо другой рукой, но он с легкостью перехватил ее, и я снова попался. Он наклонился, чтобы опять поцеловать меня, но я резко отвернул голову.
