— Уволь его!

— Нет. Он остается. Я скоро объясню ему, где его место в этом доме.

27 мая

Лизетта не захотела дальше терпеть сложившуюся ситуацию и покинула замок этим утром. Клаус и Карл все утро проплакали, я никак не мог их успокоить, и мы из-за этого опоздали в школу. Я зашел к директору, извинился и объяснил, что случилось. Потом поехал в студию к Остерманну, чтобы хотя бы немного расслабиться на нейтральной территории. Возможность снова сотрудничать с ним — часть моего «мирового соглашения» с Линторффом. Хоть что-то хорошее вышло из всего этого дерьма.

— О, блудный сын вернулся, — поприветствовал он меня. — Начинай нагонять, Гунтрам.

— Мне нужно время, чтобы подумать. Если вы не против, — тихо сказал я.

— Пойдем ко мне в кабинет, поговорим. Ты плохо выглядишь.

Я рассказал ему всю историю. Он ужаснулся, не веря, что кто-то мог подумать, будто я способен на такое.

— Не понимаю, почему. У меня нет врагов, и наши отношения с Линторффом давно закончились. Герцогиня хочет от меня избавиться, и я с великой радостью выполнил бы ее желание.

Мой мобильник яростно зазвонил. Линторфф.

— Да, сир.

— Почему тебе потребовалось целых два часа, чтобы отправить детей в школу? Стефания только что звонила мне, — рявкнул он.

— Это заняло обычные полчаса. Я пытался успокоить их, они расстроились из-за ухода Лизетты. Они так сильно плакали, что их невозможно было везти в школу. Со мной все время был Брегович. Ему не хотелось, чтобы их вырвало у него в машине, — объяснил я, задетый тем, что он снова поверил наветам этой женщины. Он бросил трубку — должно быть, спешил позвонить Бреговичу, проверить мои слова.

— Что это было?

— Герцог. Его жена сказала ему, что я задержал детей непонятно зачем на два часа вместо того, чтобы везти их в школу. Няню уволили, и они плакали. Мне пришлось их успокаивать перед отъездом в школу. Телохранитель отказывался сажать их в машину, потому что в таком состоянии их могло вырвать. Их уже дважды выворачивало на герцогиню.

— Разумные молодые люди. Гунтрам, ты до сих пор Блюститель имущества?

— Да, конечно.

— Ты хочешь управлять всеми этими деньгами? Я понимаю, почему она ненавидит тебя. В случае смерти герцога ты будешь контролировать половину его состояния.

— Не половину — всё. Он женился, но его собственность и будущие доходы не входят в общее имущество супругов. Они заключили брачный договор, и если он умрет, она будет получать по десять миллионов в год до конца своей жизни. У нее не будет доступа к состоянию детей.

— Хорошенько подумай, хочешь ли ты несколько лет с ней судиться. Она может подать иск о присуждении ей законной доли в наследстве: пятидесяти процентов всех денег, что герцог заработал во время их брака.

— Вы правы. Я к этому совершенно не готов. Надо поговорить с Лефевром, нельзя ли как-то отказаться. Я не знаю, что с ними делать.

— Я всегда готов помочь тебе их потратить, — пошутил Остерманн.

— Даже вы не в состоянии это все потратить, — засмеялся я. — Но рисковать не буду, потому что вы можете попытаться доказать мне, что я ошибаюсь.

Он усмехнулся, и мы пошли обратно в студию.

Оставшееся время я провел, работая над эскизами к книге за столом у окна и получая от других учеников похвалы или поцелуи в щеку. Остерманн как-то сказал мне, что пока я поблизости, ему никогда не найти богатую жену. Женщины тают при виде меня и забывают про него. Поэтому ему приходится работать моим арт-менеджером, и мой долг — оказать ему финансовую поддержку в старости.

— Хотел бы я снова быть ребенком… — пробормотал Остерманн. — Рисунок к “Бременским музыкантам” очень хорош. Почему бы тебе не съесть со мной сэндвич? Ведьмы не вернутся до трех.

Мы вместе пообедали, немного поговорили о следующей книге. Я вернулся к работе над “Королем-лягушонком», прорабатывал детали одеяния принцессы. В четыре Остерманн выпроводил меня из студии, потому что пора было забирать детей из школы.

Вместо Ратко меня подвез Милан. Дети обрадовались моему появлению и вели себя очень хорошо. Дома они выпили чаю в саду и стали гоняться друг за другом. Мопси с лаем крутилась у них под ногами. Пришла одна из горничных и сказала мне, что у Её Светлости болит голова, и я должен увести детей. Я решил взять их в огород, собрать немного клубники себе на ужин. Они, конечно, перепачкались, но все решаемо с помощью ванны. Малыши были страшно довольны собранным урожаем, и я отвел их в кухню, отдать ягоду Жан-Жаку. Он обещал сделать на десерт маленький клубничный торт.

Мальчишки с большим интересом наблюдали, как помощник Жан-Жака на огромной скорости строгает зелень. В эту минуту на кухню пришел Фридрих и велел мне идти в кабинет герцогини. Великолепно! Он сказал, что присмотрит за юными принцами.

Герцогиня сердито заявила мне, что я некомпетентен, не могу добиться, чтобы дети вели себя тихо, что они не должны выполнять работу слуг, собирая ягоды; что это занятие для бедных иммигрантов из Магриба* или для цыган (???), что ковер испорчен, и она вычтет его стоимость из моей зарплаты.

— Конечно, герцогиня может делать, что пожелает, но у вас есть на это разрешение герцога? Насколько я помню, наём нелегалов запрещен.

— Разумеется, у меня есть разрешение герцога. Он поддерживает любое мое решение. Возвращайтесь к своим обязанностям.

— Мадам, — сказал я и вышел из комнаты.

Много чего можно сказать о Линторффе, но он никогда не был мелочным. Однако все меняется… Он же верит, что я — потенциальный педофил.

2 июня

Опять я попал под горячую руку, идиот! Когда же я научусь исчезать, когда эти двое поблизости?

Коко ван Бреда прислала личного курьера, чтобы забрать готовые иллюстрации к новой книге. Я как раз отдавал ему конверт, когда на кухню явилась ведьма проконтролировать ужин. Она злобно зыркнула на меня, но подошла к Жан-Жаку.

— Прошлым вечером ужин был неудовлетворителен. В будущем вам следует больше стараться, — сказала она. Я почувствовал, как от шеф-повара исходят волны ярости. Двое его помощников и повар, занимающийся соусами, прекратили работать, испуганные, как кролики.

— Может быть, герцогиня просветит меня, что именно вызвало ее неудовольствие? — спросил Жан-Жак самым вежливым тоном. О, я такой уже слышал раньше — за минуту до того, как Алексея выкинули на всю ночь из собственной квартиры из-за того, что он попросил сыра для макарон.

— Ваш стиль старомоден. Возможно, он подходил для холостяцкого дома, но, по моему мнению, он не отвечает современным стандартам. Возможно, вам следует уволиться и поучиться новым веяниям, например у Адрия или Арзака.

— Я учился у Поля Бокюза**, выиграл «Золотой Бокюз» в 1989 году и две мишленовские звезды за Кёнигсхалле. Я был консультантом в фильме «Ватель», и я абсолютно убежден, что эта новая «молекулярная кухня» — бурда для снобов! — взорвался Жан-Жак.

— Как вы смеете со мной так разговаривать!

— Разговариваю, как хочу. Я ухожу. Скажите герцогу, пусть сегодня закажет пиццу на ужин! Всё равно вы не заметите разницы, — сказал он, срывая колпак и халат. Он хлопнул дверью, а она осталась на кухне.

Это очень плохо. Женщина, ты не должна покушаться на ужин мужчины, особенно такого, как твой муж. Линторфф обожает кухню Жан-Жака. Он почти каждый вечер ужинал в Кёнигсхалле до того, как Алексей устроил там переполох, и он платит Жан-Жаку больше, чем тот мог бы получать, работая в хорошем ресторане. Никто не должен вставать между Линторффом и его любимым мясным рулетом или тем супом из черных трюфелей.

После того, как дети поужинали, не так уж и плохо — повар по соусам тоже хорош, — Фридрих сообщил мне, что герцог желает видеть меня в библиотеке. Я глубоко вздохнул. Голодный и разозленный — плохое сочетание, и он решил сорвать досаду на мне. Надеюсь, Алексей употребит все свое обаяние и дипломатию, чтобы уговорить Жан-Жака вернуться… или открыть ресторан в десяти минутах ходьбы от замка, чтобы легко было доставлять еду.