Нет, самое разумное, что можно сделать в такой ситуации, — оставить мальчика в покое; отпустить его до того, как Конрад доведет его до сердечного приступа или удушит, что, по словам Фридриха, чуть не произошло некоторое время тому назад. Парень не заслужил такого обращения, а Конрад не заслуживает такого, как Гунтрам. Кто ему идеально подходит, так это его змеюка-жена.

Бедному парню стало плохо, когда он увидел фотографии. Я испугался, что у него случится сердечный приступ прямо здесь. Конрад — настоящий засранец. Он знает, что Гунтрам любит детей, словно собственных. Парень практически живет ради них, и дети его обожают. Они бегут к нему, стоит им его увидеть. Мои дети никогда так не бросались ко мне. В некотором смысле, он для них лучше матери. Горан поклялся убить того (тех), кто это сотворил, и я охотно помогу ему, если он позволит.

…После того, как Гунтрам выстрелил в Конрада, он совершенно сломался и начал плакать. Хорошо, что с нами был Горан, он смог контролировать мальчика до тех пор, пока не пришел Фридрих и не отвел мальчика в его комнату.

Мы остались в библиотеке одни, а Горан решил вернуться в город. Думаю, на сегодня ему хватило. Через двадцать минут пришел разъяренный Фридрих, хотя его не звали.

— Я позвонил доктору Вагеманну. Ну что, гордитесь собой? — сказал Фридрих, с презрением глядя на Конрада. — Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете. Лука 6:37. Помните?

— Помню, Фридрих. Но я обезумел, когда увидел эти фотографии на его компьютере. Я разрушил все, что построил за последние два года. Он, должно быть, теперь меня ненавидит по-настоящему.

— Он плачет, никак не может остановиться. Надеюсь, доктор сможет его успокоить седативными препаратами, иначе придется везти его в больницу. Гунтрам в отчаянии из-за того, что ты мог, хотя бы на секунду, поверить, что он способен сделать такую немыслимую мерзость с его собственными сыновьями! Ты подарил их ему, а сейчас отнял? Есть предел твоей низости?!

— Фридрих, тебе нас не понять, у тебя нет детей. Тут нечто такое, что затрагивает самое нутро, — сказал я, защищая Конрада.

— Это так вы извиняетесь за то, что разрушили жизнь хорошему порядочному человеку, фон Кляйст? Вы бы повторили это перед Господом столь же гордо? Вы всегда принимаете решения так, как сегодня — словно дитя малое, беря на веру первое, что увидите или услышите? Если так, то вы не годитесь для той позиции, что занимаете. Наш здравый смысл — Глас Божий, но вы оба уже очень давно глухи, — разгневанно проговорил Фридрих и ушел.

— Конрад, сожаления не решат проблемы. Нам нужно понять, кто это сделал. Человек, который организовал эту атаку на Гунтрама, попробует снова, и в следующий раз всё может быть еще опасней.

— Я едва не убил его. Если бы с нами не было Горана, и он бы не настоял на проверке, я бы убил Гунтрама, — в отчаянии прошептал Конрад. Думаю, он наконец понял, что наделал.

— Но ты не убил. Сейчас нам надо сосредоточиться на том, чтобы решить проблему и сгладить последствия. Эта ненормальная нянька практически бездоказательно обвинила Гунтрама. Нам надо избавиться от нее.

— Неужели ты не понимаешь, Фердинанд?! Я едва не убил самое лучшее, что было в моей жизни! Без него у меня не было бы детей! Я жестоко обошелся с ним, довел его до предела, а он не смог меня застрелить.

— Плохо прицелился.

— Нет, Гунтрам стреляет лучше, чем я или Хайндрик. Ты просто никогда не видел. Он очень хороший стрелок, но не способен убить животное.

— Вот тебе и ответ. Он не смог выстрелить в животное, — попытался пошутить я.

— Нет. Хотя мы больше не вместе, хотя он обвиняет меня в смерти своего отца, он все еще любит меня. Мне только нужно найти способ вернуть его, прежде чем стресс погубит его.

— Конрад, он ненавидит тебя! Ты же слышал!

Только не снова, пожалуйста!

— Нет. Это не ненависть. Он презирает меня, он ничего не чувствует ко мне. Если бы он ненавидел меня, было бы проще вернуть его назад. Мне надо заставить его вспомнить, что у нас было. Он должен забыть про свою проклятую семейку. Он им никогда не был нужен! Он — мой. Что я, по-твоему, должен сделать? Отпустить его обратно в отсталую страну помогать нищим, чтобы на их фоне он не чувствовал себя таким несчастным?

— Конрад, оставь его. Дай мальчику жить своей жизнью, если ты его действительно любишь.

— Не могу, он мой. Ничего страшного, если мне придется немного надавить на него, как я это сделал в Венеции. Иногда ему требуется твердая рука. Я позволил ему жить своим умом последние два года, и посмотри, что из этого вышло: я женат на шлюхе, которая любит только мои деньги, он несчастнейший человек на свете, снедаемый ненавистью, обманывающий сам себя — как он привык, когда я встретил его, — и я на грани помешательства. Всё это надо прекратить.

— Конрад, не делай ничего, о чем мы можем потом пожалеть. Оставь Гунтрама в покое! — заорал я.

— Я разведусь со Стефанией. С меня довольно. Гунтрам не ревнует к ней. Уверен, она придумала весь этот ужасный фарс, чтобы получить полный контроль над моими деньгами. Пусть молится, чтобы Швельм не нашел никаких указаний на ее причастность.

— Конрад, она недалекая телевизионная потаскушка, не более того. Чтобы провернуть такое, нужны возможности, которых у нее нет. Думаю, кто-нибудь обманом втянул ее в это, чтобы свести тебя с ума, и она сыграла свою роль. До того, как в твоей жизни появился Гунтрам, в твоем завещании было упомянуто много людей, которых там сейчас нет. Моя бывшая жена уже два раза пыталась нанести удар по Гунтраму. Первая попытка почти достигла цели — он едва не умер, во второй раз она понадеялась, что грязную работу за нее сделаешь ты. Твоя мать готова отрезать себе руку, лишь бы тебе было плохо — особенно после того, что ты сделал с ее мужем в прошлом декабре. Множество людей недовольны тобой из-за твоих действий во время кризиса. Сколько ассоциатов ты вывел из игры в этот раз? А как насчет Альберта? Его сын должен был унаследовать около пяти миллиардов, и сейчас у них ничего не осталось, кроме обещания, что один из них станет Грифоном, и 300 миллионов на счетах. С тем, что было, не сравнить. Мне продолжать?

— Нет. Я хочу посмотреть на Гунтрама. Доктор уже должен был закончить.

— Я пойду с тобой.

Мы пошли в детскую. Я помню это место. Мы обычно здесь играли. Много раз мы пытались сорвать ягоды с вишни под окном и чуть не свернули себе шеи. Это была идея Альберта. В дождливые дни мы возились с игрушечной железной дорогой. На минуту я задумался, где она теперь. Конрад постоянно пытался контрабандой протащить сюда ротвейлера со двора, но Фридрих всегда его ловил. Спальня Гунтрама раньше была спальней Фридриха.

Фридрих стоял у двери мальчика.

— Доктору пришлось дать ему очень сильный седатив. Ему сейчас требуется сон. Не буди его, Конрад.

— Я хочу только поговорить с доктором, Фридрих, — робко попросил Конрад. Ради общего блага нам надо назначить Фридриха Эльзессера почетным Президентом. Даже старый герцог и Лёвенштайн не могли приструнить Конрада, когда это требовалось. А этот человек способен, без криков и скандалов.

— Подожди его здесь.

Врач вышел через несколько минут. Он сказал, что у Гунтрама был нервный срыв, но его кардиологическое состояние стабильно. Должно быть, ему идет на пользу то, чем его пичкает ван Хорн. Парню завтра нужно съездить в клинику для более тщательно осмотра, но сейчас он должен спать. Седативы будут действовать до завтрашнего утра. Конрад велел Фридриху проводить доктора.

Мы пошли к Гунтраму вдвоем, поскольку я совершенно не доверял Конраду. Мальчик спал, рядом сидел совершенно несчастный Хайндрик. Он вскочил, когда увидел нас, и вышел, не дожидаясь приказа. Думаю, он тоже ужасается тому, что случилось, как и все мы.

Конрад сел на край кровати и наклонился, чтобы, отведя прядь волос со лба Гунтрама, погладить его по лицу.

— Он — все, что у меня есть, Фердинанд. Почему я теряю хладнокровие, когда он рядом?