— Я буду обращаться с герцогиней со всей вежливостью, которую она заслуживает. Но не могу гарантировать, что дети полюбят ее. У них есть собственное мнение, и их привязанности нельзя добиться силой или купить, как в случае со взрослыми людьми.

— Хорошо. Я не желаю больше слышать от нее никаких жалоб в твой адрес. В противном случае я уволю тебя, и ты никогда больше не увидишь моих сыновей. У меня нет больше причин держать тебя здесь, поскольку Стефания очень хочет стать Консортом. У тебя была такая возможность, но ты ее не оценил. Свободен.

Даже у святого когда-нибудь кончается терпение. А я не святой.

— Фридрих, оставь нас, пожалуйста, — спокойно сказал я. Все-таки я — потомок де Лилей, мы носили корону, когда предки Линторффа ловили лягушек в болотах Мекленбурга.

Старик поспешно ушел, не дожидаясь герцогского позволения.

— Мне посчастливилось очень недолго беседовать с вашей матушкой, но она удивительно точно описала вас одним словом. Жалкий. Не трудитесь мне угрожать — шантаж вам не к лицу. Счастлив, что вы, наконец, оценили Её Светлость. Она вам идеально подходит, сир. Хорошо, я поддержу герцогиню в нелегком деле по завоеванию уважения посудомоек и уборщиц. Спокойной ночи, — я с презрением взглянул на него и поднялся со стула.

Я ожидал, что ублюдок сейчас взорвется от ярости, но он опустил голову.

========== "13" ==========

Дневник Фердинанда фон Кляйста

9 мая 2008 года

Только что вернулся с проклятого аукциона, того самого, который двенадцать лет назад придумала эта тупая корова, моя бывшая жена. Я так считаю: если ты хочешь взять у меня денег, ты должен договориться о встрече, прийти ко мне и объяснить налоговые выгоды от благотворительности. Так, по крайней мере, честнее. А вот устраивать ужин стоимостью десять тысяч долларов, чтобы собрать средства на покупку риса голодающим детям из стран третьего мира, или выставлять на торги поцелуй какой-нибудь звездульки (и потом придется еще и платить за ужин для этой шлюхи) — сплошное лицемерие. Какая женщина позволит, чтобы ее публично продавали? Только наглая корова, которая считает себя лучше других.

Я свой вклад внес: купил какую-то мазню за четырнадцать тысяч франков. «Революционный» налог уплачен. Этот лот был одним из первых, и я с чувством исполненного долга прихватил Сесилию и сбежал в сад, решив отсидеться там и вернуться незадолго до закрытия аукциона. Двадцати минут в конце вполне достаточно, чтобы люди запомнили, что ты там был. Конрад, бедняга, не мог последовать моему примеру и был вынужден терпеть мероприятие с начала до конца — с ним сидела его сука.

К девяти мы с Сесилией вернулись в зал. Фарс почти закончился. И тут Элизабетта фон Линторфф объявила «специальный сюрприз для всех друзей, кто провел этот чудесный вечер с нами. Доктор Остерманн, прошу».

Два человека внесли и поставили на импровизированный мольберт еще одну картину — чудесный групповой портрет наших дам: жены Ван Бреды, вдовы Ольштын, Марины фон Рибентроп и еще одной женщины, кажется, жены Председателя правления «Креди Люксембург» (она новенькая). Художник изобразил их читающими.

В зале раздались восхищенные возгласы — что вполне объяснимо.

— Многие из вас знают этого художника. Гунтрам де Лиль. Так как мистер Фолькер в этом году украл его у нас на выставку, мы, в свою очередь, решили украсть часть работ Гунтрама для нашего аукциона, в благотворительных целях, разумеется. — Фолькер встал и поклонился Элизабетте, она кивнула ему. — Гунтрам будет рад узнать, что полученные средства мы планируем передать на финансирование образовательной программы для детей из беднейших районов Буэнос-Айреса.

Некоторые дамы в зале начали торговаться за портрет, даже не дождавшись одобрения своих мужей. Ох уж эти европейские женщины! Нет, прав я был, переехав жить к Сесилии. Латиноамериканки милы и умеют себя вести. Перед ними невозможно устоять. В Колумбии еще не забыли, как воспитывать настоящих леди.

В итоге портрет ушёл за семьдесят пять тысяч франков.

Всё началось, когда в зал внесли вторую картину. С портрета на нас смотрела герцогиня Витшток, собственной персоной, одетая в довольно откровенное платье, с блохастой кошкой в руках, на ее груди поблескивала та жуткая побрякушка из «Титаника». Я покосился на Конрада, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Герцогиня же была готова вскочить и завопить.

— Эта работа называется «Портрет неизвестной леди с кошкой». Одна из моих любимых у Гунтрама. Очень хорошее вложение денег, — объяснил Остерманн смущенной, но едва сдерживающей смех аудитории.

Картина смотрелась жутко, но, в то же время, завораживала. Как «Мона Лиза» — ты не знаешь, в чем там фишка, но не можешь отвести от нее глаз. Портрет напомнил мне другую картину Леонардо — с любовницей герцога Сфорца, держащей на руках горностая. Сногсшибательно. Нельзя сказать, что женщина на портрете была уродлива, но на фоне одухотворенных и элегантных женщин с предыдущего портрета она казалась олицетворением снобизма.

Да, иначе не скажешь. Снобизм как он есть.

— Разве старуха не выбросила его в океан? — очень громко воскликнул Михаэль Делер, спровоцировав всеобщее веселье. Моя Сесилия, давясь от смеха, выскочила из зала. Уверен, в понедельник Конрад убьет Михаэля, но сегодня Делеру единственный раз в жизни удалось сказать что-то действительно смешное. Счастливчик: самую удачную в его жизни шутку слышали все наши друзья.

Дальше все будто с ума посходили. Даже я не удержался. Цена картины поднялась до 23 000 франков. Потом вернулась Сесилия и не дала мне торговаться дальше. Михаэль довел сумму до 27 000 — пока Моника едва не побила его каталогом. Репин взвинтил цену до 50 000, но жена вовремя заткнула его. Смелая женщина. Конрад не произнес ни слова и, тем более, не добавил ни франка, хотя его жена ездила ему по ушам. Терпеть эту мстительную суку целый вечер — настоящее мучение. Лучше бы Конрад бросил ее на съедение нашим волчицам.

Под конец из торгующихся остались только вдова Ольштын, ван дер Лу с женой, кто-то из Рибентропов и Фолькер. Поразительно: цена достигла 99 000 франков, это почти 130 000 долларов. Картину в итоге купил Фолькер.

Думаю, не уехать ли мне в воскресенье во Франкфурт? Останусь там на несколько дней. До четверга. За это время Конрад должен успокоиться.

В машине Сесилия сказала:

— Вот интересно, что именно разозлило герцога больше: картина или то, что ее купил Андреас Фолькер?

— Второе, милая, конечно, второе. Фолькер — смелый человек. Надеюсь, на Гунтраме это никак не отразится. Люди насмеялись на много лет вперед.

— Герцогиня получила по заслугам. Нельзя с боем ворваться в общество, ты должен заслужить свое место. Если бы она вела себя с нами не так вызывающе, никто бы не предложил за её портрет ни гроша. Но она буквально швырнула деньги своего мужа нам в лицо. Надеюсь, сегодняшний вечер заставит герцога задуматься.

Моя Сесилия говорит редко да метко. В ту самую минуту, как я получу из Ватикана аннуляцию своего брака, женюсь на ней.

10 мая

Я до сих пор не знаю, кого убить сначала: Элизабетту или Остермана. Всё из-за проклятой картины. Ее никто не должен был увидеть, предполагалось, что Остерман уничтожит ее! Впредь буду делать это сам! Так мне и надо, идиоту! Линторфф взбесился и был прав.

Вчера вечером, очень поздно, Фридрих пришел ко мне в студию и велел идти в библиотеку — герцог с герцогиней хотели со мной поговорить.

Я бросился туда со всех ног, недоумевая, зачем им понадобился. Я несколько раз уговаривал детей присмотреться к герцогине, пел ей хвалы, но они все равно ее не любят. В прошлое воскресенье Клауса опять вырвало на нее обедом. Надо бы показать его доктору. Вдруг это не притворство, а какая-то аллергия, например, на ее духи.

Когда я вошел в библиотеку, герцогиня, словно фурия из ада, бросилась ко мне и залепила пощечину. Я непонимающе уставился на нее, а она залезла на софу и начала душераздирающе рыдать. Я решил, что она всё про нас узнала, и жутко смутился.