— Скажи им, что я запрещаю им заводить кролика. Он испортит всю мебель. Они и так уже отобрали у тебя Мопси.

— Собаке с ними очень нравится, сир, — сказал я, переводя дух: похоже, буря миновала. — Они собираются взять ее в школу после каникул, чтобы показать друзьям.

— Бедное животное в полной мере отрабатывает свое содержание. Теперь вот еще что, де Лиль: их день рождения. Пожалуйста, устрой всё как можно проще — совсем недавно мы похоронили князя. Пусть пригласят несколько друзей поиграть, но на этом всё. Никаких аниматоров и буйных развлечений.

— Как пожелаете, сир. Я передам герцогине, она настаивала на том, чтобы самой заняться этим.

Да, это была его идея, что-то вроде извинения за то, что он не позволил ей присутствовать на встречах в Страстную Пятницу и на Пасху — в этом году гораздо более строгих, так как Лёвенштайн был одним из главных лиц в банке — последний из Старой гвардии. Всего несколько кроликов и корзинок для детей, чтобы искать пасхальные яйца, но без музыки и представления. Им придется играть на площадке с Карлом и Клаусом или бегать по саду. Я уже представлял, как у меня отваливаются руки от рисования бесконечных зверюшек.

— Когда начинается твоя выставка в Берлине?

— Двадцать четвертого, Ваша Светлость. Остерманн уже туда все отправил.

— Ты поедешь?

— Не уверен, сир. Это зависит от детей. Если они заболеют, как прошлой весной, я останусь с ними. Не так уж я там и нужен.

Утро Страстной пятницы началось не слишком хорошо. К десяти дети были одеты, накормлены завтраком и проинструктированы хорошо себя вести во время мессы. Они не первый раз посещают церковную службу, но обычно там присутствуют только Линторффы, Армин, Фридрих, несколько слуг и я. Сегодня же должно было прийти много народа.

Очень рано, в половине девятого, я завтракал в малой столовой — только безумец пошел бы есть на кухню к Жан-Жаку, которому предстоит сегодня три раза кормить полсотни богачей — когда Линторфф ворвался туда, уже одетый в темный костюм.

— Иди к детям и оставайся там, — сказал он очень мягко, несмотря на резкость слов и хмурое лицо.

Я предпочел послушаться. Перехватив Фридриха на лестнице, я спросил:

— Ты знаешь, что происходит? Меня отослали в детскую.

— Герцогиня не подчинилась Его Светлости.

— И ты так просто об этом говоришь?! Ты же прекрасно знаешь, что он может натворить, когда разозлен! Сделай что-нибудь, ради Бога!

— Он ее и пальцем не тронет. Она — женщина. Если Его Светлость захочет ее приструнить, он сделает это по-другому. Не волнуйся, дитя, это не твоя забота. Пригляди за юными принцами и не пугайся, если герцог с герцогиней станут друг на друга кричать.

Я как раз уговаривал Карла и Клауса вставать, когда услышал снизу неразборчивые крики, в основном, Стефании. Я побледнел, но дети и ухом не повели.

— Она злит папу, — сообщил мне Клаус на тот случай, если я вдруг не знаю.

— Папа сказал, что он счастлив только с тобой и с нами, — добавил Карл.

— Занимайтесь своими делами и не лезьте в чужие. Взрослые сами разберутся. Сейчас же вставайте и одевайтесь. Я не желаю больше слышать, как на вас жалуются, — сказал я им немного строже, чем надо было.

Когда полуодетые (я не стал рисковать их галстуками и пиджаками) мальчишки наконец уселись за стол завтракать, я увидел из окна, что герцогиня уезжает. Значит, она жива и невредима, подумал я.

— Папа, папа! — восторженно взвизгнули Карл с Клаусом и бросились к отцу, стоящему у двери.

— Наконец-то встали, засони. Вас не добудишься! — сказал он, целуя их, пока они пытались на него вскарабкаться. — Сегодня к папе придут несколько друзей, и я хочу, чтобы вы показали себя с лучшей стороны. Не создавайте трудностей Гунтраму. Я буду очень занят до позднего вечера, так что мы теперь увидимся только завтра утром. Ведите себя хорошо у тети Элизабетты.

Оба мальчика весело закивали.

— Де Лиль, пожалуйста, скажи принцессе, что я позвоню ей завтра утром, и мне нужно, чтобы она заняла место герцогини в воскресенье, так как Стефания плохо себя чувствует. Извинись от моего имени за то, что я так небрежно прошу об одолжении, но у меня до завтра нет ни минуты свободной.

— Да, Ваша Светлость. Мы с детьми на мессе будем на заднем ряду — на всякий случай.

Он с горечью посмотрел на меня.

— Я ожидал, что ты сядешь со мной, но то, что ты говоришь, имеет смысл.

Неужели он думал, что я сяду впереди, как раньше, когда был Консортом? После того, как он турнул герцогиню не самым элегантным образом? НУ НЕТ. Может, мне надо подсесть к Репину, чтобы до Линторффа что-то дошло? И мне придется говорить с Элизабеттой от его имени? Вот дерьмо!

Во время службы дети вели себя хорошо — я постарался прийти всего за пять минут до начала. К нам подошли некоторые члены Ордена, которым, впрочем, было интересней посмотреть на детей, чем говорить со мной. Когда мы покинули часовню, я увидел, что приехал Константин с Обломовым, в сопровождении нескольких телохранителей.

Я направился прямо к нашей машине, но Обломов последовал за мной. Милан открыл дверь, мальчишки запрыгнули внутрь и стали поднимать свои сидения. Клаус справился первым, и я пристегнул его.

— Привет, соболь, давно не виделись, — пророкотал Обломов. Я заметил, что Милан напрягся, его рука нырнула под пиджак.

— Здравствуйте, Иван Иванович. Прошу меня извинить. Нам надо ехать.

— Босс только хочет знать, как ты. Положи его обратно, Михайлович, или ты хочешь повеселиться?

— Пожалуйста, Иван Иванович! Со мною дети. Скажите Константину, что у меня все хорошо, и ему не стоит беспокоиться.

— Где герцогиня?

— Она тоже уехала, как и я — встреча только для членов. Передавайте мои наилучшие пожелания вашему боссу.

— Очень хорошо, соболь. Босс увидится с тобой в Берлине, — Обломов пожал плечами. — Пора работать. Пока, — сказал он и ушел. Мне пришлось прислонить голову к металлическому обводу двери.

— Поехали, Гунтрам, не грузись. Жаль, что я не могу остаться. Хотелось бы тоже с ним поквитаться.

— За Лондон?

— Нееет, в Лондоне все было с одобрения Горана. Тут другое. Новое дело, — проворчал он, садясь в машину.

Вскоре мы приехали к Элизабетте в Цолликон. Она живет на вершине холма в окруженной большим садом вилле с видом на озеро. Дети сразу же начали гоняться друг за другом, даже не взглянув на нее. Я открыл рот, чтобы отчитать их, но Элизабетта сказала:

— Оставь их. Они — дети, им нужно бегать. Твой человек присмотрит за ними. Давай пойдем в дом, и ты расскажешь мне, чем занимался в последнее время.

Бедняга Милан, его только что перевели из водителей в няньки. Да, он действительно заслуживает повышения.

Элизабетта усадила меня на один из диванов в гостиной.

— А теперь рассказывай, дорогой. Остерманн сказал мне, что ты собираешься в Берлин двадцать четвертого.

— Еще ничего не решено. Возможно, поеду. Картины отправлены, выставка будет открыта до седьмого августа. Тита очень настаивала и одолжила несколько картин для экспозиции, что очень великодушно с ее стороны.

— Ты должен использовать свой дар, мальчик. Учти, я все еще обижена на то, что в этом году ты ничего не дал нам для аукциона. Но ты все еще можешь вернуть себе мое расположение.

— Боюсь, что это не очень хорошая идея. Я предпочитаю держаться незаметно, потому что там будет герцогиня, а она меня не любит.

— Невозможная женщина. Я до сих пор не понимаю Конрада.

— Он сказал мне попросить вас занять место Её Светлости в воскресенье. Он позвонит вам завтра, потому что сегодня это невозможно, — выпалил я. Элизабетта, приподняв бровь, откинулась на спинку дивана.

— Отчего вдруг такие перемены?

— Герцогиня плохо себя чувствует.

— В самом деле? Либо ты рассказываешь, что случилось, дорогой, либо я заставлю своего племянника признаваться.

— Я не знаю, Элизабетта. Честно. Сегодня утром герцог попросил меня позаботиться о детях и привести их сюда. Герцогиня уехала утром на машине.