— Жан-Жак, пожалуйста, — устало сказал Алексей. — Мы уже говорили об этом.

— Клаус и Карл отчаянно хотят твоего торта. Только поэтому они себя так хорошо ведут, — вмешался я, пытаясь его успокоить.

— Похоже, они унаследовали хороший вкус по материнской линии, — ответил Жан-Жак. Алексей бросил на него убийственный взгляд, а я опустил взгляд, чувствуя себя неловко. — Что? Ты думаешь то же самое, просто вслух не говоришь.

— Гунтраму и так тяжело, не надо усугублять, а?

— Да, ты прав, Гунтрам выглядит ужасно, и это не удивительно. К счастью, ты можешь отсюда сбежать. Я оставил тебе приготовленный вчера вечером обед. Карл Йозеф принесет тебе его.

— Спасибо, — я улыбнулся ему.

— Взбодрись, Гунтрам. Тебе удастся нормально поесть, и это все скоро закончится, — сказал мне Алексей.

— Я в порядке, Алексей. Просто не выспался. Рисовал для выставки. Знаешь, как это бывает: начинаешь и забываешь про время. Я лег очень поздно.

— То, чем вы двое обладали, не имело цены. Казалось, что вы идеально подходите друг другу. Атмосфера в доме была иной, и мне нравилось готовить для вас. Герцог совершил огромную ошибку, разорвав ваши отношения. Ему очень повезло с тобой. Такое бывает только раз в жизни, я знаю, что говорю. Сейчас я думаю о том, чтобы уйти отсюда — не выношу эту суку. Остаюсь только из-за тебя и детей, — сказал Жан-Жак.

Мы еще немного поговорили, но к двум прием почти закончился, и я забрал детей наверх, так как они хотели есть, но отказывались от всего, что приготовлено не Жан-Жаком.

Я был очень рад уехать с Миланом. Что бы он там ни говорил, ему понравился Крыса-Шеф-Повар, и он наслаждался мультфильмом не меньше, чем дети. Потом у нас был поздний чай, и мы вернулись в замок к семи, со спящими на заднем сидении детьми.

Я ожидал, что ублюдок уже свалил в свой медовый месяц, но он отложил отъезд, чтобы на прощанье поцеловать детей.

Примечания переводчика

*“Jet Set Today” — «Элита сегодня», название вымышленного журнала.

** Игра слов. «Jet» — реактивный самолет; «Jet Set» — элита, летающая с одного фешенебельного курорта на другой.

*** В старину актеров (как и самоубийц) хоронили за пределами кладбища.

**** «Бисмарк» — линкор немецкого военного флота, один из самых известных кораблей Второй мировой войны.

* возможно, имеется в виду Ферран Адрия-и-Акоста — знаменитый испанский шеф-повар ресторана «Эль Булли» на побережье Коста Брава. Входит в число девяти лучших поваров мира. Автор нескольких кулинарных книг. Сам он называет свою кухню «провокацией».

========== "10" ==========

15 марта

Сегодня к нам приходил Адольф цу Лёвенштайн. Ночью его отцу стало хуже, и врачи дают старику не более нескольких часов, в лучшем случае — день или два. Он отказался от притупляющих боль лекарств и хочет предстать перед Богом в ясном рассудке.

Отец Бруно в это время разговаривал с Фридрихом (священник все еще огорчен из-за гражданской свадьбы герцога), и как только узнал о тяжелом состоянии князя, немедленно отправился за утварью для соборования.

— Гунтрам, можно тебя на два слова? — спросил Адольф, беря меня за руку.

— Да, конечно. Мне жаль, что у вас случилось такое несчастье. Очень тяжело терять родителей.

— Отец хочет поговорить с тобой и с Грифоном вместе.

— Не уверен, что это хорошая мысль, — сказал я, побледнев.

— Прошу тебя! Грифон прервал медовый месяц и будет у нас в четыре. Я только надеюсь, что отец дождется его.

— Хорошо. Я поеду с вами, — сказал я очень тихо. На самом деле ехать туда совершенно не хотелось, но иногда приходится себя перебарывать и делать, что дòлжно.

Княгиня встретила нас у входа, на нее больно было смотреть. Мне стало ее жаль, но я не смог заставить себя горевать из-за приближающейся смерти человека, который приказал казнить всю мою семью. Понятия не имею, что князю может быть от меня нужно.

— У него Отец Бруно, Гунтрам, но он хочет увидеть тебя как можно скорее, — сказала она, пока мы поднимались наверх, к его спальне. Дом был полон людей, некоторые уже надели траур. Мы подождали в коридоре, пока священник не вышел из комнаты князя. Он увел рыдающую княгиню, бормоча ей слова утешения. Я вошёл в спальню.

— Вы хотели видеть меня, mein Furst.

— Гунтрам, знаешь, в ту минуту, когда я увидел тебя первый раз, я сразу понял, что в тебе больше от Гуттенбергов, чем от де Лилей — как и в твоем отце. Спасибо, что пришел. У меня осталось не так много времени, но я хочу сказать тебе кое-что важное: Конрад не имел отношения к тому, что случилось с твоей семьей.

— Он говорил мне это несколько раз, но верится с трудом, ведь он — Грифон.

— Да, это так, но тогда он временно выбыл из строя, и принимал решения вместо него я. Видишь ли, он попал в больницу — его пытались убить. Ему удалось спастись, но один из телохранителей был убит. Конраду прострелили плечо; пуленепробиваемый жилет спас ему жизнь. Нам нужно было их остановить, поэтому я решил покончить с изменой раз и навсегда.

— Кто напал на герцога?

— Несколько ассоциатов. Все они давно мертвы, это те самые люди, которые втянули твоего деда в заговор против Конрада. Совсем скоро я предстану перед Создателем, неужели ты думаешь, что я способен лгать в таких обстоятельствах? Я всегда хорошо к тебе относился. Правда, сначала ты мне не понравился, но потом, когда я увидел тебя и Конрада вместе, я понял, что ты идеально ему подходишь.

— Но он мне — нет.

— Нет, дитя, он прекрасно тебе подходит, и это смягчает мою вину перед тобой. Я сожалею о том, что случилось с Жеромом. Он был хорошим человеком, но пострадал от амбиций своих родственников, как и его мать. Мог бы ты простить мне его самоубийство?

— Если это было самоубийство, то тут нечего прощать.

— Да, мой мальчик, но я чувствую, что ты думаешь, будто я направил его руку, угрожая убить тебя.

— А разве нет?

— Я не собирался ничего делать с семилетним ребенком, к тому же живущему за границей. Наши законы гласят, что тебя нужно было убить, но поскольку самого подлого предателя пощадили, не было смысла преследовать тебя. То, что предложил твой отец, не было необходимо, как и говорил ему Конрад. Жером нас мало интересовал, в отличие от твоего деда и дяди Паскаля — членов Ордена, предавших нас. Прошу тебя, Гунтрам, я хочу умереть, зная, что ты меня простил.

Я долго молчал, раздираемый сомнениями. Должен ли я его простить? Ведь он находится на пороге жизни и смерти.

— Ступайте к Господу нашему со спокойной душой, потому что я не держу на вас зла, mein Furst. Вы всегда были ко мне добры и защищали меня. Мы примирились, сэр, — наконец сказал я, взяв его правую руку в свои ладони.

— Спасибо. У тебя доброе сердце, и ты прекрасный Консорт для нашего Грифона. Без тебя он бы давно пошел ко дну.

— Прощайте, сэр, — сказал я, едва сдерживая слезы. Он погладил меня по щеке, и я ушел.

В коридоре меня ждал Адольф.

— Герцог внизу, он прилетел раньше, коммерческим рейсом. Он спрашивает, не мог бы ты его подождать.

— Да, конечно. Где это можно сделать?

На лестничном пролете я столкнулся с Линторффом, поднимающимся нам навстречу. Он был подавлен, глаза покраснели. Герцогини нигде не было видно. Я прошел в библиотеку и остался там с Моникой и ее двоюродными сестрами из Лёвенштайнов. Мы пили кофе, практически не разговаривая. Позже пришли Фердинанд и Сесилия, затем Юрген, младший сын князя.

— Отец хотел бы еще раз увидеть вас с герцогом, — сказал он мне.

Меня это удивило, но не хотелось отказывать князю в последней просьбе. Я пошел с Юргеном обратно в спальню князя. Войдя в комнату, я увидел Линторффа, стоящего у кровати старика.

— Конрад, никогда не отпускай от себя Консорта. Помни свое обещание защищать и уважать его. Гунтрам не единожды доказал нам свою преданность, — с огромным усилием проговорил Лёвенштайн.