Рядом с лектором, сжимая в кулаке логарифмическую линейку, сидел Вячеслав Леонтьевич. Он достал из кармана растрепанную записную книжку и бойко защелкал движком линейки.

— Куда исчезла наша камера? — Парамонов сделал попытку улыбнуться. Он еще не знал, нужно ли ему пугаться всерьез или все идет по заданной программе.

— Досадная ошибка в системе отсчета, — объяснил Силаев, — мы с вами находимся не в минус сорок пятом тысячелетии, а всего лишь в сороковом.

— Какое это имеет значение?! Сможем мы вернуться в наше время?

— Нет. Я же объяснил: ошибка в системе отсчета: камера настроена на минус сорок пятое тысячелетие, а начальная координата задана на минус сороковое. Произошел контакт. Но вы не огорчайтесь: сороковое тысячелетие для историка не менее интересно. К тому же у вас появилась возможность встретить живых неандертальцев.

— К черту неандертальцев! Как нам попасть в двадцатый век?

— Не понимаю, чего вы кипятитесь? Вы хотели наблюдать религиозные обряды в самом зародыше, так сказать у истоков? Ну и наблюдайте.

— По вашему я могу быть спокоен? В четыре часа мне нужно быть у дантиста: у меня временная пломба. Я даже черствого хлеба не могу разжевать. — Для убедительности Парамонов раскрыл рот и показал некрафизику больной зуб.

Вячеслав Леонтьевич заглянул в рот и покачал головою.

— М-да, история. Только вы напрасно волнуетесь: вам не придется больше жевать черствого хлеба: сорок тысяч лет назад земледелия не знали.

— В семь тридцать вечера в актовом зале университета доклад о работе археологической экспедиции. Говорят, будет сенсационное сообщение. Вот пригласительные билеты. Кстати, второй билет я взял для вас.

— Тронут вашим вниманием. Но доклад, который состоится через сорок тысяч лет, нам не придется услышать. Считайте, что билеты пропали.

— Ваше спокойствие возмутительно. Я буду жаловаться! Вы были обязаны позаботиться о безопасности опыта.

Подозрительные воющие звуки и топот множества босых ног донеслись издали.

— Что это? — прошептал Парамонов.

— Не думаю, чтобы это была комиссия по технике безопасности, посланная расследовать обстоятельства нашей гибели. Скорей всего — те самые неандертальцы, с обычаями которых вы хотели познакомиться.

— Гибели, вы сказали? — побледнел Парамонов. — Бежим!

— Куда именно?

— Не выношу вашего идиотского спокойствия! Есть у вас с собой хоть какое-нибудь оружие?

Силаев обшарил карманы, извлек шарик для пингпонга.

— Только это и логарифмическая линейка.

— Нам не до шуток!

— Хотите курить? — спросил Вячеслав Леонтьевич, открывая коробку «Казбека» — в ней оставалось несколько папирос.

Парамонов резко оттолкнул руку Силаева.

— Спичек у вас нету? — спросил тот, охлопывая свои пустые карманы.

— Нет у меня спичек! Я не курящий! — рассвирепел Парамонов. — В такую минуту вы способны думать о папиросах. Запах табаку выдаст нас.

— А чего нам бояться? Мы в гостях у наших милых предков. К тому же табачный дым успокаивает нер…

Вячеслав Леонтьевич не закончил: Парамонов зажал ему рот.

— Тс-с, — прошипел он в ухо Силаеву. — Смотрите: дикарь!

В десяти шагах от камня, за которым скрывались они, чернел вход в пещеру. Приникнув своим хищным телом к скале, коротконогий неандерталец заглядывал внутрь грота. Плечи и пояс пещерного жителя прикрывала изящно выделанная медвежья шкура. Длинные волосы, разметанные легким ветром, косматились на затылке.

Что-то в пещере показалось дикарю опасным — тремя пружинистыми скачками он одолел расстояние между гротом и глыбой мрамора — распластался на земле рядом с Парамоновым.

Неандерталец и люди растерянно смотрели друг на друга. Первым попытку завязать контакт принял дикарь: он сделал жест, будто хочет снять шляпу и пробормотал что-то.

— Похоже, он говорит по-французски, — удивился Парамонов. — Мне послышалось: «Месье». Вы знаете французский?

— Увы, — признался Силаев, — только английский.

— Спросите по-английски.

— По-вашему, неандертальцы, кроме французского, должны знать еще и английский? Dо уоu sреак English? — спросил он на всякий случай.

— Уеs, I speak, — скромно признался неандерталец и пробормотал еще что-то.

— Поразительно: он знает английский! Он говорит, что принял нас за французов, — перевел Вячеслав Леонтьевич.

— Чушь какая-то! — возмутился Парамонов. — Откуда ему известно о французах? Четыреста веков назад никаких французов в помине не было.

— Но ведь и англичан тоже не было.

— Смотрите: этикетка!

Медвежья шкура, облегающая торс неандертальца, чуть распахнулась, стала видна синяя шелковая подкладка и матерчатая этикетка.

— «Made in USA», — прочитал Силаев. — Скажите, который сейчас год? — спросил он неандертальца по-английски.

— Тридцать восемь тысяч сорок девятый, четырнадцатое августа до рождения Иисуса Христа, — ответил неандерталец.

Вячеслав Леонтьевич перевел. Парамонов возмутился:

— Во-первых, откуда ему известны такие вещи? Во-вторых, никакого Иисуса не было. Христос — миф. Я — лектор-атеист, — заявил он, наступая на дикаря.

— Чем недоволен ваш друг? — спросил неандерталец у Силаева.

— Он говорит: вы не должны знать про Иисуса Христа, поскольку миф о нем будет сочинен через тридцать восемь тысячелетий.

— Мое имя Браун Кемпбл, — представился дикарь. — Я учился в Кембриджском университете. А насчет Иисуса Христа ваш друг заблуждается. Христос — личность действительно существовавшая, точнее: личность, которая будет существовать, — поправился он. — Я теолог и охотно побеседую с вашим другом на эту тему, только в другой раз. Скоро возвратятся дикари. Они не поют своих обычных песен — значит охота была неудачной, и нам лучше не попадаться им на глаза. Приглашаю вас в мое жилище. Это рядом.

Мистер Кемпбл в скромных кожаных сандалиях — «Made in USA» — шагал впереди, показывая дорогу. Силаев и Парамонов шли за ним. Узкая лазейка вела в полутемный карст. Света, попадающего через отверстие, едва хватало, чтобы различить стены, оплывшие натеками извести. В глубине пещеры тлели угли, потухающего костра. Теолог подложил хворосту, пламя озарило подземелье.

— Моя обитель, — объяснил мистер Кемпбл.

— Спросите у этого мракобеса, как он очутился здесь? — сказал Парамонов.

— Я — миссионер, — ответил богослов. — Я прибыл в эту отдаленную эпоху, чтобы заложить в сознании несчастных язычников начало христианских добродетелей. Если я добьюсь хотя бы немного, дальнейшая история человечества будет не столь мрачна и жестока, а появление спасителя через тридцать восемь тысячелетий не кончится так трагично.

— Но, если ваша затея удастся, — возразил Вячеслав Леонтьевич, — Иисусу незачем будет являться: некого будет спасать — это сделаете вы. Но ведь тогда не возникнет христианства. Как оно может быть без Христа?

— Не приемлю вашего замечания всерьез, — благодушно улыбнулся мистер Кемпбл. — Моя миссия скромнее: не взращивать семена я буду, но возделывать почву. Я захватил с собой несколько распятий и библию. Взял также одежду, сообразно модам этой эпохи. Увы, пока я добился немного. Но я надеюсь…

— Скажите ему, что я не позволю вмешиваться в ход истории, — заявил Парамонов. — Развитие человеческого общества никогда не определялось религиозными догмами.

— Ваш друг забывает, что на все воля божья.

— Если он будет одурманивать этим людям головы, я прочитаю им цикл лекций на атеистические темы, — пригрозил Парамонов.

Первым непрошенных гостей увидел Вячеслав Леонтьевич. Неандертальцы бесшумно прокрались в пещеру, плотным кольцом обступили спорщиков. В полумраке виднелись их бронзовые тела, первобытным любопытством сверкали глаза.

— Можете начинать: аудитория в сборе, — сказал он.

Кемпбл и Парамонов замолчали. Один из дикарей бросил в костер охапку хвороста и придавил ногой, чтобы быстрее занялось яркое пламя. Другой неандерталец бесцеремонно ощупал мышцы на руках, на ногах и на животе у всех троих. Пальцы его были жестки, как тиски. Комплекцию Парамонова и мистера Кемпбла он одобрил смачным прищелкиванием языка. Недвусмысленный этот звук повторили многие. Сложение худосочного Силаева вызвало неодобрение дикаря.