Вернемся, однако, к бедному Пьеру Веснушке. Он и сам прекрасно понимал, что влюбился в очень неподходящее время. Еще пара дней, и не увидеть ему Элли Синеглазку как своих ушей до самой весны. А кто знает, что может случиться до весны! Склонив понуро голову, Веснушка самым последним вышел из школьных ворот. На душе у него висел здоровенный кирпич, а то и целых два. Пьер представлял, как в страшный зимний мороз уйдет из дома, чтобы взглянуть издали на знакомое желтое окошко Синеглазки. Пути назад уже не будет… Тут словно дождик пошел – но ведь дождей-то в Городе не случалось! Это, пожалев себя, плакал Пьер Веснушка, будто и вправду уже превращался в ледяную статую у дома Элли. Солнце, усмотрев его мокрый от слез нос, возмутилось: а не лишить ли Пьера всех его знаменитых веснушек? Но, поняв в чем дело, лишь тяжело вздохнуло – дела людей, кто в них разберется?

Казалось, дела обстоят так, что хуже просто не бывает. И тут все поменялось за одну секунду! Далеко впереди, у моста через реку, Веснушка вдруг разглядел Синеглазку. Она стояла, повернувшись к нему лицом, и ждала, когда Пьер наконец ее заметит. А потом помахала ему рукой и прокричала:

– Не вешай носа, Веснушка! До завтра!

Завтра, завтра, завтра… – отозвалось эхом у Пьера в голове, и тут его как молнией поразило – вот кто, оказывается, прислал записку! Тут Веснушка вспомнил еще кое-что, чего никогда прежде не случалось, – голубые, без дна глаза Элли Синеглазки, которые как-то по-особенному посмотрели на него на уроке истории. Совпадение двух этих событий так поразило Пьера, что он сначала зажмурился от ужаса, а потом замер на месте как вкопанный, будто его околдовали. И стоял бы здесь, наверное, до самой темноты, если бы не друзья – Генри Рюрике, Тима, Ноти Белый и Чудо Хесслер. Взяв оцепеневшего капитана Чудного Корабля на буксир, они торжественно, как траурная процессия, отвели его в секретное место неподалеку от школы, где обычно играли в разбойников и пиратов.

Очнулся Веснушка только на заросшей незабудками и ромашками полянке недалеко от реки – он лежал в пахучей, сладкой траве, сложив руки на груди, и лучи уже остывающего солнца мягко гладили его по загорелым веснушчатым щекам. Было тепло, уютно, и совершенно не хотелось открывать глаза. Но Пьер все-таки их открыл – и совершенно правильно сделал. Ведь вокруг происходило множество наинтереснейших событий.

Во-первых, его друзья, Тима, Чудо Хесслер и Ноти Белый, стояли над ним с торжественными и скорбными лицами. Во-вторых, Генри Рюрике что-то воодушевленно говорил, сильно размахивая руками. В-третьих, гигантские шмели, шнырявшие по траве в поисках нектара, жужжали так сильно и дружно, что расслышать то, что говорил Генри Рюрике, было ну очень трудно. Однако Веснушка не растерялся – он шепнул по секрету одному из шмелей, который как раз сел на нависшую над головой Пьера ромашку, что ближе к мосту есть целая поляна, где цветут себе, расцветают красные цветы любиксы. А ведь всем известно, что для шмеля нет лучше лакомства, чем нектар огненного цветка любикса, чьи бутоны раскрываются только в самом конце лета.

Шмели конечно же немедленно улетели. Поэтому сразу стало тихо, и уши Пьера услышали Генри Рюрикса. А говорил он вот что:

– Перед нами лежит невинная жертва жестокой мадам Брюг, наш лучший друг Пьер Веснушка!

Пьер хотел сказать, что никакая он вовсе не жертва, но тут ему ужасно захотелось чихнуть, так как один любопытный муравей потихоньку залез Веснушке прямо в нос. Пока Пьер готовился чихать, Генри Рюрике продолжил:

– Мы сожалеем о нашем товарище. Но в сердце каждого из нас должно найтись место не только для жалости, но также и для мести. Как шайка самых настоящих пиратов, мы должны страшно отомстить мадам Брюг!

Все в ответ подняли правые руки и хором хрипло прошептали: «Месть!» Потом Ноти Белый, страшно вращая во все стороны глазами, сказал:

– Что касается меня, то я намажу стул мадам Брют самым крепким столярным клеем. Клянусь громом, она унесет этот стул с собой!

– А я, – кровожадно улыбаясь, вставил Чудо Хесслер, – прибью гвоздями к полу ее домашние тапочки. Да-да, те самые, которые мадам Брюг надевает, приходя в класс.

– Я же, – отозвался Тима, – буду стучаться в окна дома мадам Брюг и пугать ее страшными рожами!

Круг замкнулся снова на Генри Рюриксе. Он вытащил из кармана рогатку и грозно потряс ею в воздухе.

– Вот из этой самой рогатки сразу после того, как Тима как следует попугает мадам Брюг, я высажу пару стекол в ее доме!

Настал черед взять слово самому Пьеру Веснушке. Он сел, скрестив ноги (ну совершенно по-пиратски), и сказал:

– Мои друзья-пираты! Спасибо большое за столь теплую заботу обо мне. Но я прошу вас ничего такого, о чем я здесь только что слышал, не делать.

Все помолчали немного и только потом удивились. Хотя чему же тут удивляться? Мир, отразившись в глазах Элли Синеглазки, стал для Пьера Веснушки таким прекрасным и совершенным, что в нем просто не оставалось места чьим-то страданиям. Там никто не мог почувствовать себя несчастным и покинутым, включая злую-презлую мадам Брюг. Всё-всё, даже бесплотные солнечные зайчики и тонкие сухие травинки, пребывало друг с другом в полном согласии и гармонии.

Но друзья-пираты, ничего не знавшие про глаза Элли Синеглазки, немедленно потребовали объяснений. И Пьеру в конце концов пришлось уступить.

– Вообще-то это тайна. Но вам, так и быть, расскажу. Мадам Брюг угадала. Я… я и самом деле влюбился!

Все четверо друзей-пиратов без чувств рухнули на землю. Пьер по очереди подбегал к каждому, пытаясь привести их в чувство, но, увы, кроме Генри Рюрикса, самого стойкого из всей шайки, никто не захотел вернуться к той жизни, в которой они потеряли лучшего друга и пиратского главаря Пьера Веснушку.

– Только не говори мне больше, что ты влюбился. Пусть это останется ужасным видением. Галлюцинацией, – простонал Генри Рюрике, выскользнув из рук Пьера обратно в траву.

Правда, не прошло и секунды, как он резво вскочил на ноги – так, словно в траве был спрятан батут! Вскочили все четверо, и было отчего! Вернулись шмели, причем не в самом добром расположении духа. Красные цветочки любиксы, все до единого, вытоптало поутру стадо быков. Шмели не нашли ничего, кроме огромных следов и примятой травы, потому теперь требовали объяснений. Никому из друзей, понятное дело, с роем рассерженных шмелей объясняться не хотелось. И они побежали – сначала через мост, а потом почти так же, как гнались утром за ветром. Только наоборот. От дома Ноти Белого – к дому Генри Рюрикса. От дома Генри Рюрикса – к дому Чудо Хесслера. От дома Чудо Хесслера – к дому Тимы.

К себе домой запыхавшийся Пьер Веснушка влетел вместе с одним-единственным шмелем, успевшим ловко прошмыгнуть следом через дверь. Шмель состроил зверскую рожу, и Пьер понял: сейчас ему придется туго. Не теряя ни секунды, он бросился на кухню и вернулся обратно со старой банкой из-под меда. Шмель сразу же изменился в лице, но все-таки недоверчиво хмыкнул. Тогда Веснушка ласково улыбнулся, поставил банку на пол и принялся выделывать руками вежливые пригласительные жесты. Совсем так, как учили на уроке танцев. И ведь помогло!

Шмель взревел, включив предельную скорость, и черной ракетой просвистел прямехонько в горлышко. Тут немедленно появилась Крышка. Вряд ли шмель увидел ее – слишком он был занят кое-чем другим. Но через мгновение на столе стояла Сладкая Банка со шмелем и Крышкой наверху, и представить их порознь уже было нельзя.

«Пусть посидит там немного, – подумал Пьер. – Хоть наестся вволю. Вон какой тощий. А вечером, когда заснет, положу его на цветочную грядку в саду».

Тут Пьеру пришло в голову, что если бы шмель был не один, а с тысячей, нет, даже всего с сотней шмелей, шмелят и шмелих, то, пожалуй, банка могла бы и взлететь.

Пьер представил взлетающую банку и подумал:

«Летающая Сладкая Банка. Ведь это будет настоящее маленькое ЧУДО. Так, кажется, Ройдер Снупс называл что-то невероятное, противоречащее обычным представлениям о жизни? Если же я смогу сделать маленькое чудо, то, может быть, мне удастся потом сделать и еще одно? Уже побольше? Или даже совсем большое?…»