— Ты сказала, что любишь меня, — он потягивает свой кофе. — Ты это имела в виду?

Я выдыхаю, глядя в окно над раковиной позади него.

— Я всегда буду любить тебя, Ройал, — говорю я со вздохом. — Когда мне будет девяносто лет, лежа на смертном одре, я буду вспоминать свою жизнь, и ты, вероятно, окажешься в первых рядах в моем подсознании. У тебя имеется постоянное место в моем сердце, и я не могу избавиться от тех чувств, которые испытываю к тебе, независимо от того, что делаю.

Он изучает меня, с разрушительной интенсивностью вслушиваясь в сказанные мной слова, словно его жизнь зависит от них.

— И я наслаждалась этими двумя прошедшими неделями, проведенными вместе с тобой, — говорю я. — Несмотря на все, что происходит прямо сейчас, ты был для меня неожиданным поворотом, и я ценю это. Мне нравится, как ты заставляешь меня забыть обо всем, даже если это временно. Но если на это закрыть глаза, то мы все еще незнакомые друг для друга люди, которые когда-то любили друг друга.

Ройал отводит взгляд в сторону.

— Так что нет, Ройал. Я не с тобой. И не собираюсь переезжать к тебе. Но я действительно хочу встречаться с тобой, — осторожно говорю я. — Во мне много боли. Много вопросов. И впереди ожидает много исцелений. И, глядя на тебя, думаю, у тебя тоже.

Наши взгляды встречаются, рукой я пробегаюсь вниз по его рельефному прессу, пока не нахожу его руку. Он берет мою ладонь, переплетая наши пальцы.

— Я никуда не уйду, — говорит он. — Я хочу, чтобы ты это знала. Я никогда больше тебя не брошу. Только если ты сама этого не захочешь. И когда тебе будет девяносто лет, лежа на смертном одре, я не хочу, чтобы ты думала о том, что было когда-то, когда мы были детьми. Я хочу, чтобы ты думала о прекрасной жизни, которую мы провели вместе. Потому что хочу этого с тобой. Я хочу, чтобы мы провели всю нашу жизнь вместе. Я не могу представить себя с кем-то еще, кроме тебя, Деми. И если ты решишь, что не хочешь быть со мной, если мы пойдем разными путями, даже если когда-нибудь я найду кого-то, ты должна знать, что я никогда не буду любить ее настолько сильно, как люблю тебя.

— Ройал, — я прижимаю руку к своей груди. Никто никогда не любил меня так, как он, и я не думаю, что когда-либо будет.

— Я понял, — продолжает он. — Сейчас ты не моя. Ты не со мной. Но когда-нибудь ты станешь ею. И я подожду, потому что ты этого стоишь.

Он наклоняется, целует меня в макушку, и я прижимаюсь лицом к изгибу его теплой шеи.

— Ты действительно меня любишь, не так ли? — спрашиваю я.

— Ты — единственная, кого я когда-либо любил.

Деми

Подвернутые рукава мамы покрыты мукой, когда она делает коржи для пирога на кухонном островке в День Благодарения.

— Смотрите, кто поднялся, — поддразнивает Дафна, нарезая яблоки у раковины. Несколько дней назад она приехала из Парижа, и я проводила с ней столько времени, сколько могла, балансируя между моими ночными свиданиями с Ройалом.

Вчера вечером Дафна рассказала мне о своем французском любовнике. Он почти вдвое старше ее, чему мама и папа были бы не рады, если бы узнали. Хотя она провела там всего лишь семестр, похоже, что вернулась оттуда не по годам старше и мудрее, и хочет вернуться туда на следующий семестр. У ее любовника есть связи, чтобы пройти практику в многовековом художественном музее на юге Франции, но у меня есть догадка, что она просто хочет вернуться к нему.

Моя сестра была на удивление равнодушна и в то же время поддерживала воссоединение с Ройалом, а также изъявила желание увидеть его, прежде чем вернуться на занятия.

— Поздно легла? — Дафна подмигивает, когда мама не смотрит, и я подношу пальцы к губам, чтобы успокоить ее. Такое чувство, что мы снова в школе. Мне всегда казалось, что Дафна была единственной, кто мог прикрыть меня, когда я ночами пробиралась вниз по лестнице в комнату Ройала.

Мне двадцать пять лет, и они не могут мне указывать, с кем проводить время, но я не думаю, что они оценили бы то, как я крадусь в дом почти каждое утро. И независимо от моего возраста, они всегда могут завести старую песню «мой дом, мои правила», и я не смогу ничего с этим поделать.

— Деми, солнышко, почему бы тебе не засучить рукава и не начать чистить картошку? — спрашивает мама. — У меня там пакет с двумя килограммами. Овощечистка в верхнем ящике.

Я приступаю к работе, сердце бешено колотится у меня в ушах, когда я думаю о том, чтобы рассказать новости.

Я не останусь здесь на ужин в День Благодарения.

Это первый День Благодарения, который я проведу не в кругу семьи. И я не знаю, как они это воспримут, тем более, что Дафна впервые за несколько месяцев приехала домой из Парижа.

Кусая губу, я задерживаю дыхание и прочищаю горло.

— Я помогу тебе сегодня с готовкой, мам, но не останусь на ужин.

Дафна бросает неочищенное яблоко, смахивает прядь светлых волос с застывшего лица, а мама поворачивается в мою сторону.

— Поскольку Ройала здесь не ждут, я проведу День Благодарения в доме его матери, — тяжесть их взглядов мешает мне произнести еще хоть слово. Мне нужна реакция. Мне нужно знать, как они расстроены из-за меня.

— Его мать? — спрашивает мама. — Он общается с ней?

Ее любопытство и тот факт, что она не замяла упоминание о Ройале, вселяет в меня надежду. Он всегда был ее слабым местом.

— Они снова общаются, — я прочищаю горло. — Она была рядом с ним, когда никого не было.

Мама возвращается к пирогу, а Дафна поднимает гладкое, очищенное яблоко и нарезает его тонкими ломтиками.

— Я не оценила твой пассивно-агрессивный тон, Деметрия, — говорит мама.

— Я не это имела в виду. Я просто изложила причину, по которой они начали общаться, — я опускаю картофель под воду и начинаю чистить его, почти срезая тонкий слой кожи на указательном пальце. — В любом случае, я буду сегодня с ними.

Меня окружает гробовое молчание, и когда я оборачиваюсь, то вижу, что мама смотрит в сторону, задумавшись. Я не хочу расстраивать ее, но неправильно, что Ройал был намеренно исключен без попытки понять, каким он стал.

— Хорошо, — соглашается мама, отряхивает руки и направляется к печи, где охлаждаются несколько тыквенных пирогов. — Обязательно возьми пирог. Ты не можешь пойти в гости с пустыми руками.

Ройал

— Что ты здесь делаешь, Деми?

Любовь всей моей жизни стоит по другую сторону двери с пирогом в руке и нежной улыбкой на лице.

— Сюрприз, — улыбается она, пожимая плечами. — Я проведу День Благодарения с тобой. И твоей мамой.

Я отступаю в сторону, и Деми входит в мою квартиру и ставит пирог на кухонную стойку.

— Когда ты это решила? — я кладу руки ей на талию, притягивая в свои объятия.

— Прошлой ночью в машине по пути домой, — она медленно встает на носочки, чтобы встретить мой поцелуй.

Это убивает меня, но я знаю, что Деми не моя девушка. Мы не вместе. Она дает понять это совершенно ясно, когда я спрашиваю об этом.

Но она целует так, словно любит меня. Смотрит так, словно любит. И говорит, что любит меня.

Я могу отличить настоящую любовь от какой-то глупой формальности.

— Ты готова встретиться с Моной? — я ухмыляюсь. — Она — противоположность Блисс Роузвуд, чтобы ты знала. Она как твоя мать... но наоборот.

— Все в порядке, — говорит она. — Не все должны быть похожими на Блисс. Не все могут быть похожи на Блисс.

Я смотрю на Деми и ухмыляюсь, качая головой.

— Отлично. Дай мне надеть пальто. Пойдем, познакомлю тебя с Моной Локхарт.

Я не предупреждаю ее, пока мы едем туда. Я не говорю ей, что в доме Моны пахнет смертью, или что ей, вероятно, предстоит закончить приготовление почти всей еды, потому что Мона едва ли может пройти по комнате, не задыхаясь. Я не предупреждаю ее, что голос Моны сравним с чьим-то криком, или что иногда она решает не надевать вставные зубы, отчего ее губы складываются действительно странным способом. Я не предупреждаю, что Мона имеет тенденцию вводить людей в заблуждение своей откровенной честностью, и у нее нет понятия, что она делает это в половине случаев.