Николай, достав из пиджака футляр с очками и вооружив ими глаза, прочел документ вслух, и по мере того, как он читал, голос Романова становился все более торжествующим, а под конец он даже не сдерживал своего злорадства и ликования вместе:

"Заведующий Особым Департаментом полиции 12 июля 1913 года. Совершенно секретно.

Лично начальнику Енисейского охранного отделения А.Ф. Железнякову.

Милостивый государь Алексей Федорович!

Административно высланный в Туруханский край Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин, будучи арестован в 1906 году, дал начальнику Тифлисского губернского жандармского управления ценные агентурные сведения. В 1908 году начальник Бакинского охранного отделения получает от Сталина ряд сведений, а затем, по прибытии Сталина в Петербург, Сталин становится агентом Петербургского охранного отделения. Работа Сталина отличалась точностью, но была отрывочная. После избрания Сталина в Центральный Комитет партии социал-демократов в г. Праге Сталин, по возвращении в Петербург, стал в явную оппозицию правительству и совершенно прекратил связи с Охранным отделением.

Примите уверения в совершенном к Вам почтении.

Еремин".

— Ну и как документик, Николай Александрович? Хорош? — довольный произведенным впечатлением, спросил Лузгин, когда Романов кончил читать и с горькой улыбкой на лице смотрел куда-то в угол комнаты.

— Хорош! Не то слово, Мокей Степаныч, не то! Вот они, эти пламенные революционеры, пришедшие к власти. Оборотни, хамелеоны! Сегодня он продает своих товарищей охранке, а завтра, когда его избрали в Центральный Комитет, чувствуя другую выгоду, изменяет своим хозяевам. Я уже ненавижу этого Сталина как человека! И он собрался управлять моей страной? С таким-то прошлым?

Николай поднялся, засунул папку под шубу, засобирался уходить, был взвинчен, тороплив. Лузгин, с накинутым на плечи пледом, с какой-то беспомощной, детской, но в то же время мудрой улыбкой следил за Николаем, а потом сказал.

— Ну, царь-государь земли Русской. Будьте осторожны и умны, аки змий. Если сгубите сегодня голову свою, мне тоже больше жить незачем.

Николай шагнул к человеку с несуразной головой, с блестящими от слез глазами обнял его и крепко поцеловал в губы.

К Смольному подошел не ровно в пять, а в четверть шестого — дорогой не слишком торопился. Часовой, уже предупрежденный о появлении какого-то Романова, провел Николая в вестибюль, где передал дежурившему здесь военному.

— А, Романов! — рассматривая паспорт, резко сказал человек в фуражке со звездой. — Что ж опоздали? Вас же сам товарищ Сталин ждет, а вы валандаетесь где-то!

— Примите-ка иной тон, дружище! Выговоры он, видите ли, мне делать будет. Ведите к Сталину! — отпарировал Николай, стаскивая с плеч шубу и передавая её часовому.

Военный больше ни слова не сказал, только, покуда шли по гулким коридорам Смольного, то и дело искоса поглядывал на странного в своей непозволительной в этих стенах дерзости уже пожилого мужчину с седоватыми усами, державшего под мышкой тоненькую папку.

— Оружия, надеюсь, с собою не имеете? — спросил угрюмо у Николая, когда направились прямо к одной из дверей.

— Только — это, — с улыбкой потряс Николай своей картонкой, а военный, недоуменно взглянув на папку, промолчи.

— Товарищ Сталин, — приоткрыв дверь и робко просунув в помещение голову, сказал военный, — к вам гражданин Романов. Впустить?

И Николай услышал из-за дверей по-кавказски протяжное, звучное:

— Пусть войдет!

Сталин стоял посреди небольшого кабинета в кителе защитного цвета, застегнутом до подбородка, натянутом шаром объемистого пузца. Николай вошел и остановился в двух метрах от него, не желая ни приближаться к Сталину, ни произносить каких-либо приветствий. И Сталин будто выжидал, когда к нему подойдут, когда поздороваются с ним. Так и стояли мужчины в каком-то оцепенелом молчании, вперившись взглядами друг в друга.

— Здравствуйте, товарищ Романов, — сказал Сталин наконец, потому что пауза затянулась до неприличия, и Николаю сразу как-то стало легко, будто он уже сделал первый шаг к победе. — Садитесь в это кресло, прошу вас, величественным жестом указал Сталин на два зачехленных кресла, что стояли рядом с небольшим круглым столиком на резных ножках.

Николай прошел и сел. Сталин медленной походкой проследовал к другому креслу и тяжело, грузно опустился в него. Сидели и молчали, посматривая друг на друга прямо и смело, не стесняясь своих прямых взглядов. И генеральный секретарь заговорил с улыбкой, растягивая слова:

— Ну что же, товарищ Романов, давайте выкурим с вами трубку мира, а потом и побеседуем. Вы курите?

— Курю.

— Ну так вот берите — папиросы отличные, сам курю такой табак, — и протянул Николаю коробку, что стояла на столе.

— Благодарю, у меня свои, — коротко ответил Николай и полез за портсигаром.

— Зря, зря не взяли, — стал глуше голос Сталина, — когда трубку мира курят, то один табак курят, товарищ Романов. Я вот вас товарищем называю, а не гражданином, хотя вы на съезде совсем не по-товарищески себя вели. Чем вам не нравится мой план индустриализации? Вы разве не хотите видеть Советский Союз промышленно развитой страной? Хотите, чтобы мы зависели от Запада?

— Я уже говорил, — затягиваясь дымом, резко сказал Николай, — что Россия — это крестьянская страна, крестьянин — собственник и свободен, счастлив в этом. Пожалуйста, делайте страну промышленной, но оставьте нетронутым сельское хозяйство.

— Ах, как вы неверно рассуждаете, товарищ Романов, — выдавливая табак из папиросы в трубку, а потом долго, тщательно прессуя его большим пальцем, говорил Сталин. — Крестьянин — собственник, это верно, но при социализме возможна только общенародная собственность. Значит, вы против социализма?

— Да, против, — очень просто ответил Николай, не переставая глядеть на сильного мужчину, сидевшего в метре от него. Он ощущал, что Сталин тоже воспринимает исходящую от него энергию, понимая, с кем имеет дело, видя в нем достойного противника, а поэтому был готов говорить сейчас все, что думал.

Сталин молчал долго, делая вид, что очень увлечен процессом втягивания в себя дыма, но Николай знал, что тот хочет начать очень важный для него разговор, но все не решается. Однако Сталин спросил:

— А вы знаете, товарищ Романов, в чьем кабинете вы сейчас сидите?

Николай, окинув взглядом небогатую обстановку кабинета, пожал плечами:

— Да откуда же мне знать?

— В кабинете товарища Ленина…

— Правда? — искренне удивился Николай. — Как здесь скромно, почти убого!

Он на самом деле не мог поверить в то, что когда-то всесильный Ленин не мог завести для себя более солидное рабочее помещение. Он помнил, каким роскошным был его личный кабинет.

— Скромно, очень скромно, — согласился Сталин. — Таким вот скромным человеком был товарищ Ленин.

— А вы, мне кажется, уже совсем другой породы властелин, — ядовито улыбнулся Николай. — Поди, уже в мою Ливадию на отдых ездите, в Крым-то?

Точно электрический разряд по невидимой проволоке пробежал от Николая к Сталину, он вздрогнул, дернул веком и медленно сказал:

— Да, верно, этим летом отдыхал в Ливадии. Но какое вы слово странное сказали, товарищ Романов. В «мою» Ливадию? Что значит это слово? Или вы настолько увлеклись тем, что носите фамилию покойного царя, что решили, будто сами царь? А вы не маньяк, товарищ Романов? У вас не мания величия?

Эта фраза была сказана насмешливо-пренебрежительным тоном. Сталин даже улыбался и чуть раскачивал трубкой в такт словам, но Николай все же видел, как потускнели карие глаза Сталина, сделавшись чужими, отсутствующими, не имеющими связи с мимикой улыбающихся губ.

— Нет, не мания, а просто… просто естественное желание ощущать себя тем, кем я являюсь по своему происхождению. Вы, верно, уже интересовались моим прошлым, и вам сказали, что я работал в торговой фирме. Но нет, не верьте этому — это лишь прикрытие. Доверьтесь скорее своим зорким кавказским глазам. Присмотритесь к моему лицу. Конечно, за последние годы я сильно изменился, нет привычной бороды, я поседел, но что-то осталось, не так ли? Просто тогда, в июле, в Екатеринбурге, те, кто хотели меня убить, не справились с возложенным на них заданием. Спасся я, вся моя семья, а в Москву был послан ложный отчет. Впрочем, в доме Ипатьевых на самом деле расстреляли одиннадцать человек, чтобы дать доказательства своей исполнительности. Но среди них не было Романовых. Как вы думаете, мог ли я любить вашу власть, тех, кто стремился зарезать моих милых детей, мою жену? Я и сейчас вас ненавижу! Ненавижу!