Сейчас она ни о чём не думала – ни о будущем и том, как будет жить дальше, ни о своих чувствах, ни – тем более – о виновнике случившегося. Нет. Сейчас она была чистым горем. Она состояла из него и упивалась им. И не могла им ни насытиться, ни избавиться от него.

Весь мир вокруг уже давным-давно померк, истончился, истаял, оставив только Джайну и Странника, безвольно лежавшего на холодной сырой земле, которого обнимала девушка, словно намереваясь таким образом удержать его здесь, в мире живых, не дать его душе перейти в мир иной.

Но всё было тщетно.

Лишь горе было теперь её спутником. Лишь пустота в душе осталась у неё. Пустота и боль, понять которые не сможет никто.

Времени уже не существовало. Время теперь не имело значения. И вообще зачем оно теперь нужно, если его нельзя провести с любимым человеком?

Время не нужно.

И время покорно согласилось, остановило свой бег, замерло. Исчезло. Весь мир замер и лишился красок. Весь мир исчез. Потому, что теперь он не имел смысла.

Только горе, от которого хотелось выть как волк на луну, только боль, рвавшая душу в клочья…

И никаких вопросов. Никаких «как» и «почему», никаких «за что». потому, что не важно. Потому, что ничего не исправить. Потому, что невозможно унять её боль, утешить её.

Сколько это продолжалось? Джайна не знала. Не хотела знать. Не хотела задумываться. Она полностью растворилась в своём горе, позабыв обо всём. Сейчас единственное, чего она желала – быть здесь, вместе со Странником, столько, сколько возможно. Как можно дольше. И хоть краем сознания, не поддавшимся горю, она понимала, что её слёзы ничего не изменят, что она безсильна и попросту поддалась чувствам, что нужно смириться и принять случившееся, но ничего не могла, да и не желала с этим делать.

Ни холодный ветер, ни начавший моросить дождь не имели сейчас значения. Они не могли достучаться до сознания волшебницы, заставить её обратить на себя внимание, вернуть её, всё глубже погружавшуюся в пучину апатии и отчаяния, к реальности…

А зелёный океан тайги шумел под нависшими тяжёлыми серыми тучами, изливающимися дождём на заражённую радиацией землю. Озорной ветер играл в верхушках деревьев, с лёгкостью нагибая их, гоняясь за самим собой, стелясь по земле и пригибая траву, унося листья в необозримые дали вместе с каплями дождя, который, казалось, тоже грустил о Страннике. И о всех тех, кто погиб в этот день. Слишком много их было. Слишком много, чтобы оставаться равнодушным…

Дождь всё усиливался. Он уже лил тугими потоками. Именно о таком дожде обычно говорят «льёт как из ведра». Все остальные звуки уже давно заглушил громкий шелест тысяч крупных капель, разбивающихся о землю, путающихся в кронах деревьев… Глядя на это буйство стихии можно было подумать, будто сама природа пыталась этим неистовым ливнем смыть с себя всю ту отравленную смертельным излучением мерзость, которая осталась здесь после бомбардировки. Это была сплошная стена воды, застилавшая белым непроглядным саваном всю тайгу.

Но Джайна не видела этого. Капли с ощутимым шлепком разбивались о её лицо, но девушка не чувствовала этого. Она уже промокла насквозь, и вода лилась с неё ручьями, а одежда – свободная холщовая рубаха, накинутая поверх неё куртка и штаны, намокнув, липли к телу. Но волшебнице было всё равно. Она словно была в трансе, продолжая обнимать мёртвого Странника, медленно раскачиваясь из стороны в сторону… Казалось, ничто уже не сможет вывести её из такого состояния…

Фрейнар не знал, почему ему вдруг понадобилось шататься по глухому дремучему лесу, который к тому же некоторые земляне, с которыми ему удалось пообщаться на базе, назвали заражённым и смертельно опасным. Но, несмотря на все предупреждения, он почему-то ушёл. Да и разве мог кто-нибудь остановить боевого мага, когда тот желал куда-нибудь пойти?

Конечно, едва он оказался в лесу, за пределами защиты энергетического купола, его волшебные шары моментально заключили Фрейнара в силовой кокон, подтверждая слова землян – лес и вправду был заражён чем-то, что они называли радиацией. А шары – своего рода волшебные автоматы – ощутили это и сделали то, что должны были. Впрочем, такая защита нисколько не мешала магу…

Поначалу, оказавшись в самой чаще после телепортации – неподалёку от места, где он с юной волшебницей и Аноаром прибыл на Землю, маг несколько растерялся, не зная, куда идти, и задавая себе вопрос, зачем ему вообще понадобилось быть здесь? Может потому, что рядом с землянами и всей их такой чужой и непонятной техникой он чувствовал себя неуютно? Возможно. А может потому, что Магнуса и тех, кто пришёл с ним на Землю уже не нужно было спасать… Хотя, конечно, нужно. Вместе со всеми землянами. Но вот тут-то он как раз, боевой маг, ничего не мог сделать – сражение с врагом происходило в пустоте между мирами! В такие моменты Фрейнар чувствовал уважение к землянам. Он побывал во многих мирах. Во многих было известно о существовании Пустоты. Но лишь землянам удалось развиться настолько, что они теперь могли путешествовать в этом мрачном «ничто». И сражаться. К сожалению, ящеры тоже это умели… Но, всё же, ни один из миров, что маг видел прежде, не был так развит, как Земля. И Фрейнар был рад, что у Гильдии есть такой союзник, хоть пока этот союз и не принёс весомых плодов.

И, всё же – почему он здесь? Безцельно бродя по лесу и любуясь видами долины, которые время от времени открывались ему по мере хаотичного хождения по чащобе, размышлял маг. Он никогда не поддавался мыслям и чувствам настолько, чтобы хоть на миг утратить связь с реальностью. Боевой маг не может себе этого позволить. Он всегда должен быть на чеку.

… Возможно, он здесь потому, что помогать беженцам – слишком уж мирное для него занятие, как и сказала Элеонора? «А она, кстати, очень даже ничего», – усмехнулся маг, вспомнив волшебницу. «Пожалуй, она была права на мой счёт… Слишком мирное занятие… Чёрт! Война всех меняет. Заползает прямо в самую душу, и гадит там как последняя свинья… Многие потом не могут найти себе места в мирное время и медленно чахнут без войны… Омерзительно это признавать, но кажется я как раз из их числа», – маг остановился и сплюнул. Со злости пнул мухомор, росший прямо перед ним – шляпка гриба разлетелась красно-белыми комьями с характерным звуком «пок». Копаться в себе было неприятно. Ведь многое, в правильности и необходимости чего маг не сомневался, был уверен или убедил себя в том, что он уверен и не сомневается, все оправдания и объяснения в такие моменты могли оказаться ширмой, скрывающей неприглядную истину. В общем, Фрейнар не особо любил заниматься психоанализом. Однако делал это. Изредка. Относясь к данному процессу как к неизбежному злу и одновременно – насущной жизненной необходимости вроде уборки в доме или выноса мусора, когда ведро вроде бы можно и оставить, но тогда оно будет вонять. Правда сам маг никогда не знал, когда в следующий раз его потянет заниматься самокопанием. Это ему тоже не нравилось.

- А впрочем, к чёрту всё это! – резко оборвал он течение своих мыслей. – Врать самому себе – не лучшая идея. Мне всегда было лучше одному… Но сейчас я здесь потому, что нигде от меня не будет никакого толку…, – проговорил он, глядя на небо – предрассветный туман, в котором ему довелось бродить, сдавал позиции. Тот небольшой клочок неба был нестерпимо алым, золотистым в лучах восходящего солнца, вызывая ощущение чего-то возвышенного и чистого. И чувство безмятежности. – Даже обидно – столько лет постигать искусство магии разрушения, чтобы потом в самом важном сражении в истории оказаться не у дел, – вздохнул маг, любуясь рассветом сквозь бреши в тумане. Естественно, что никому кроме самого себя он не мог сказать ничего подобного.

И тут небо озарила ярчайшая вспышка!!! Казалось, что даже туман всколыхнулся и начал ещё быстрее рассеиваться.

Фрейнар зажмурился от резкой боли в глазах, а когда снова смог видеть, то узрел, как небо расчерчивают сотни падающих огоньков, оставляя за собой шлейфы чёрного или белого дыма…