— Кхе-кхе, — так МакГонагалл деликатно напомнила Ростиславу Апполинарьевичу, что пора переходить к сути.
— Итак, вы отправляетесь в самоё сердце Африки! — с чувством закончил Будогорский.
Рон икнул.
— Вместо занятий? — похоже, он просо ошалел от счастья.
Профессор МакГонагалл проигнорировала неприличную радость Уизли и протянула Гермионе свиток.
— Вот примерный маршрут ваших дальнейших перемещений, — произнесла она. — Ознакомьтесь и уничтожьте.
Ребята склонились над столом. Гарри ожидал, что это будет что-то вроде карты, но ошибся. В столбик были перечислены населённые пункты, где им предстояло побывать, а рядом — ориентировочная дата прибытия. Скатав пергамент в трубочку, Гермиона задала вопрос, который парням и в голову бы не пришёл:
— Когда же мы будем успевать ещё и учиться?
— Вы не поняли? — удивился Будогорский. — Вы не будете учиться.
— То есть нам поставят оценки „автоматом“? — уточнила Гермиона.
МакГонагалл фыркнула и стала поправлять и без того ровные стопы тетрадей на своем столе.
— Что же вы молчите? — не отставала Гермиона.
— Мы не можем выставить вам отметки просто так. Приедут чиновники из Министерства… — начал оправдываться Барин.
— Из какого такого „Министерства“? — хлопнул себя по бокам Рон. — Уж не из того ли, что сравняли намедни с землёй?
— Рональд Уизли, — менторским голосом проговорила Директриса. — Вы не знаете, что говорите. Министерство нельзя уничтожить. Это неподвластно даже… Сами-Знаете-Кому. Не прошло и недели, как Министерство регенерировало.
— Что-о? — сглотнул Рон.
— Стало быть, самовосстановилось — как ящерица восстанавливает утраченный хвост, — пояснила Гермиона.
— Давайте уже закончим, — потерял терпение Гарри.
— Действительно, — поддержала его МакГонагал.
И в двух словах объяснила, что никто не имеет права проставить просто так оценки в аттестате зрелости. Их выставляет сама Школа. Именно Школа! Несколько раз за особые заслуги студентов аттестовали, так сказать, заочно. Но на выпуском эти горе-хогвартцы (ещё недавно считавшие себя везунчиками) оказывались без документа об образовании. Он исчезал, испарялся! Недаром Дамблдор говорил, что даже он не знает всех секретов Хогвартса!
— Но, — успокоил ребят Будогорский. — это касается только выпускников — семикурсников. Но прочих учащихся сие правило не распространяется.
— Это что же… — дошло наконец до Рона, который никогда не отличался способностью хватать на лету. — Мы на второй год останемся?
— Ну-у, — заюлил Будогорский, — у вас есть шанс попытаться сдать экзаменационные предметы с общим потоком.
— Нет. Шансов у них нет, — безжалостно вынесла приговор МакГонагалл. — Но вы должны помнить, что вам оказана невероятная честь: сразиться со злом от лица нашей Школы!
— Видимо, от Барина набралась. Раньше я что-то не слыхивал от нашей старушки таких пафосных речей, — шепнул Рон Гарри.
— Но! — их классный руководитель поднял вверх палец. — МОЁ предложение остаётся в силе! Правда, оно касаемо лишь „защиты от тёмных искусств“.
Понятно, что Будогорский решил на прощание „подсластить им пилюлю“. Ребята понуро кивнули и вышли.
— Слушай, о чём говорил твой любимый Ростислав Апполинарьевич? Какую ещё он открывает вакансию на получение отличной оценки?
— Да какая-то опять ерунда, — махнул рукой Гарри.
— И всё же? — настаивала Гермиона.
Гарри остановился, чтобы припомнить, в каком контексте прозвучал вопрос Будогорского: они готовились к встрече с чутью… Это точно… Но вот в связи с чем был задан этот вопрос?
— Просто Будогорский спросил, что случается с волшебниками, если их сжигают на костре?
— И ты ответил? — пытливо взглянула на него Гермиона.
— Ну, конечно! Сказал, что волшебников невозможно сжечь…
— И всё?
— И всё! — развёл руками Гарри.
— Ну, это же Барин! БА-РИН! Пообещать для него — не значит обмануть! — у Рона, как всегда, было всё легко и просто.
Может, просто забыть об очередной блажи Будогорского? Может, Рон на этот раз прав: Барин — он Барин и есть… Но это было не в характере Гермионы. Тем же вечером она отправилась к декану их факультета с ультиматумом: либо Ростислав Апполинарьевич знакомит со своей загадкой „с чувством, с толком, с расстановкой“ — либо… не пудрит им мозги! Постучав и не дождавшись ответа, она рискнула приоткрыть дверь. Ростислав Апполинарьевич стоял у окна, обхватив себя за плечи.
— Профессор? — окликнула его Гермиона — тот не откликнулся.
Она решила не заявлять о своём присутствии… пока. Гермионой овладела идея „проверки связи“ (так Будогорский называл окклюменцию без ведома респондента). Ещё ни разу, ни одному студенту (за исключением, может быть, Гарри) не удавалось проникнуть в сознание своего учителя. А сейчас, похоже, Ростислав Апполинарьевич не включил защиту. Было бы так заманчиво прогуляться по коридорам его сознания… Но! Барин стоял к ней спиной. Без зрительного контакта шансов на успех мало. Вернее, почти нет. Попробовать? В любом случае, что она теряет? Гермиона тряхнула головой, выбрасывая все отягощающие её мысли, и замерла. Даже не дышала. Юная женщина сидела в кресле. Просторный пеньюар не скрывал её „интересного“ положения. Лицо будто списано с лика Мадонны. Картина медленно таяла в розовой дымке. На смену ей из грязно-серого тумана стало вырисовываться лицо улыбающегося мужчины: тёмные густые волосы, большие чёрные глаза… Он был ей знаком. „My Got! — чуть не вырвалось у неё. — Да это же Северус Снегг!“
В ту же минуту обернулся Будогорский.
— Гермиона? — удивился он. — Я не слышал, как ты вошла.
Кое-как справивившись с эмоциями, Гермиона состряпала невинно-безмятежную мину и ляпнула первое, что пришло в голову:
— Мы согласны… согласны на ваше предложение, — „Боже что я говорю!“
По окончании кратковременного визита Гермионы Ростислав вновь подошёл к окну. Недавние воспоминания жгли душу. Снова обозначилась та картинка, которую нечаянно (нечаянно ЛИ?) подсмотрела Грейнджер. Юлия сидит в кресле и вышивает красных петухов на кухонных занавесках. Сам он систематизирует художественную литературу. Работает телевизор. Обстановка почти семейная. И вдруг — щёлк! — из ниотуда появляется Северус (как обычно в черном: ни дать, ни взять — гот!). Тут же петухи летят в сторону. Юля — будто и не на сносях! — вскакивает на кресло, а Снегг, не стесняясь нечаянного свидетеля, кружит свою беременную жену по комнате. Потом осторожно возвращает на место и гладит ей лицо, ловит и целует Юлины руки. Будогорского игнорируют до тех пор, пока он сам не заявляет о своём присутствии:
— Я выйду на лестницу, перекурю.
Юлька опускает руки и растерянно на него смотрит. Лицо Снегга деревенеет, но он заставляет себя ответить:
— Через минуту я к тебе присоединюсь.
Северус выходит на лестничную площадку, как и обещал. Он молча прикуривает от сигареты Ростислава.
— Я только что с Большого Совета. Он с треском провалился, — Снегг решил не тратить попусту слов. Вместо этого открыл коридоры своего сознания, чтобы Славка мог без труда прочесть эту информацию. — Как тебе картинка?
Он довольно хохотнул и тут же посерьёзнел:
— Теперь о Юлии… Как она?
Барин тоже постарался быть краток:
— Скоро ты станешь отцом. Ей не доходить всего срока.
— Пожелаешь мне? — произнёс вслух Северус, затушив сигарету.
— Ни пуха! — кисло улыбнулся Будогорский.
— К чёрту! — от души послал его Снегг и трансгрессировал.
„Нужно прекратить таскаться к Юльке… Хотя, конечно, это было бы форменной трусостью с моей стороны. Сейчас я единственное звено между ЕЁ миром и миром, в котором обретается Севка…“ Получается, ни до, ни после родов Юлии он просто права не имеет её оставлять… Или всё это предлог, чтобы видеться с ней?.. Самое мудрое в такой ситуации — пустить всё на самотёк. О чём действительно сейчас стоит подумать, так почему МакГонагалл сподобилась-таки отпустить знаменитую троицу туда, где их очень даже может быть ждёт лютая смерть? Что заставило Директора Хогвартса дать вольную Поттеру, Грейнджер и Уизли? Может, Минерве тоже явился во сне Дамблдор, с мнением которого (единственного!) она считалась? Стоп! Дамблдор во снах более не является… Что, если МакГонагалл видела его в другой ипостаси? Живого… или полуживого? Ведь она занимает его апартаменты, а это что-нибудь да значит! Там каждый пустяшный предмет хранит память о своём прежнем хозяине. Насколько знал Будогорский, нынешняя директриса Хогвартса ничего не меняла в жилище Дамблдора. Напротив, с педантизмом старой девы она холила и лелеяла вещи Альбуса, протирая их ежедневно с тщательностью, которая в конце концов могла бы нанести ущерб большим и малым дамблдоровским безделушкам, так как она рисковала затереть их до дыр. Упиваясь болью неразделённой любви (сказать кому — не поверят!), Ростислав как-то оставил за кадром то, что раньше бы не обошло его внимания: что предшествовало принятию МакГонагалл решения не чинить препятствий на пути Поттера? Широкими шагами Будогорский преодолел расстояние от своего кабинета до директорского и гаркнул перед входом:
