На втором этаже снова повторилось похожее: кельи для брачных пар, кухни, собрания кодексов и свитков, что не тянули на библиотеку, но, тем не менее, выглядели весьма достойно. Рекреационные залы с огромными экранами живописных полотен во всю стену. Лаборатории, куда более похожие на кабинет алхимика, чем всё, что я видел в жизни.

Так, атанор в одной из зал был настоящий: из тех, что были известны Альберту Великому, Роджеру Бэкону и Рудольфу Габсбургу. Горн в виде крепостной башни чётко делился на три части. В нижней горел огонь; она была пробуравлена многочисленными отверстиями, чтобы дать приток воздуху, и имела в себе дверцу. Средняя часть, также цилиндрическая, представляла собой подпорку для чаши и саму чашу, в которой на удобных подпорках лежало яйцо из огнеупорного (думаю, какого же ещё) хрусталя, изнутри которого нечто светилось тускловатым блеском. Верхняя часть, выпуклая и хорошо отполированная, представляла собой отражатель лишних градусов, была для этого покрыта толстым слоем белого морского песка и (вот ведь курьёз!) обычно несла на себе, помимо специфического вида колб, реторт и тиглей, одну-две кофейных турочки, в которых неспешно млел и доходил до ручки напиток поистине божественного аромата и крепости.

Нисколько не преувеличиваю и не трачу зря эпитеты. Рассудив, что сюда пускают, лишь твёрдо зная, что на этой стадии никто, никому и ни в чём не сумеет напакостить, я честно стырил посудинку, пока пена не ушла в песок, и опорожнил прямо из носика. Было вкусно до крайности.

- Это живое пламя из живого источника, - пояснил мне ученик здешнего мастера, вернувшись с задания, - оттого и дух такой замечательный. Тебе бы ещё рисовую кашу, запечённую в тигле, попробовать.

- А в чём секрет? - поинтересовался я. - То есть в каком плане огонь живой? Вечный огонь знаю - из газовой трубки, в бабушкиной деревне туда ходили щипаных кур палить. Живое пиво сам пил.

- Не то. Для того, чтобы высидеть из яйца благородное дитя, нужно поддерживать вокруг постоянную температуру: этакий инкубатор сроком на семь лет. Или даже все десять. Настоящий атанор, по идее, - такая печка, которая способна стойко держать нужный жар и при необходимости самой заправляться топливом. Рутенцы продали для него терморегулятор и автозагрузчик с дозатором, так они через неделю едва не сломались - привычное дело, запасные части поди достань не втридорога. Так морянские люди их приноровились своей алой влагой подкрещивать наравне с хозяйской. Я тоже дал чуточку - не мастер и не владелец, но скоро буду. Теперь никакой металл не ломается и не упрямится, работа идёт как по маслу.

- М-м, - откликнулся я, понимая, что мне нарочно выдали какой-то секрет не из самых важных. - А что за дитя такое?

Он ухмыльнулся.

- Как женщина есть книга между книг, по словам одного поэта, так и гомункул в замкнутом сосуде - чадо всех матерей и мать всех чад. А остальное поймешь сам, если тебе суждено.

И в самом деле: до меня стало постепенно доходить, чем тут промышляют.

Несмотря на разреженность пространства, здесь мне назойливо попадались дамы разной степени наполненности, красивые и просто миловидные: никаких вуалей они в Доме не носили. (Меня уже успели предупредить, что одежда эта - оберег для улицы.)

- Разумеется, мы учим одних верно оплодотворять, других легко носить и без особой беды родить правильное потомство, - объяснила мне Леэлу. Мы привыкли каждый вечер, перед отходом на боковую, подводить итоги пройденного. - Ибо если будущая мать зачинает в тоске, носит в докуке и родит в муках, как может она любить своего мучителя?

- У наших иное мнение, - промямлил я. - Типа что всё это усиливает тягу к ребёнку и обостряет основной инстинкт. Я имею в виду желание размножиться. И зачем непременно мучиться? Есть всякие... м-м... современные технологии. Хочешь сказать, ты тоже из них? Такой современный метод обезболивания взглядом и касаниями.

Моя супруга пожала плечами - вышло у неё очень выразительно.

- Отчасти да. Но прежде всего мы объясняем, как получать от соития наивысшее наслаждение, которое способно переплавить скверну, что угнездилась в телах будущих родителей. Потому что лишь после второго постижения возможны оба первых.

Мне вспомнилось, как настороженно относятся многие мои соплеменники к радостям полового акта, считая его призом за успешную зачаточную деятельность. (Если это правда, отчего ж его не получают скоты, во всех прочих делах вполне успешные?) И как упорно полагают сей акт чем-то если не вполне греховным, то отчасти ущербным без достижения итогового результата. (Канцелярщина не моя - просто в мозги въелось.)

В устах Леэлу проблема переворачивалась с ног на голову.

Я же сам пытался крепко стоять на ногах, хотя со здешними лифтами это было непростым делом. Как и управлять: на таблице с рычажками были указаны не этажи, как я их поначалу называл, а уровни, каждый из которых, в свою очередь, делился на ступени. Эти ступени и были, собственно, этажами.

Ещё выше, там, куда не могли проникнуть мамаши, отягощённые натуральным грузом, находились слегка подрощенные дети. Я так понял, что как раз мамины, которых не рекомендовали или попросту не хотелось оставлять без ближнего присмотра или на папиной половине. Вели они себя чинно, одеты были скромно и чисто - и нисколько не походили на привычных мне по Рутену визгливых паскудников. Тем более что заветных камушков по всему дому и в особенности здесь было понатыкано столько, что я даже перестал их замечать. Завала игрушек в коридорах и дортуарах тоже не наблюдалось - но я всё время натыкался на плоды некоего сюрреалистического творчества. Ну вот как дитя, впервые взяв в руки карандаш, рисует левой рукой сиреневую лошадь и фруктовый дождь, а предки его поправляют, объясняя про истинные природные цвета и перекладывая карандаш направо, - только без никаких предков. Или, например, глиняные статуэтки в нишах. Европейский родитель бы удавился, но не пустил такое вот рукоблудие в комнату своего чада: никакого добродушного вида по типу "Корпорации монстров", ужас, который порождали здешние клыкастые оборотни, драконы и единороги, был взаправдашний. Зато и создания наподобие белых волков, благородных стригов и радужных змей были непостижимо прекрасны, хотя рука их создателя не успела стать слишком твёрдой. Книгохранилища были наполнены сказками, мифологией и так называемыми "зерцалами" - по-старинному так называли научно-популярную и энциклопедическую литературу, внедрявшую основы знаний и начатки пристойного поведения. Это было слегка похоже на комиксы и книжки-раскраски с текстом, только вот картинки были с явным уклоном в многомерность, а сам текст норовил всплыть, разрастись и распространиться по всей странице. Видимо, тоже был живой, как огонь и иже с ним...

Именно здесь я наткнулся на некий отрывок, написанный в старинном стиле. Язык, между прочим, оказался совсем не похож на ретрорутенское эсперанто, которое было здесь в ходу, но я почти незаметно для себя выучился разбирать какие угодно знаки - даже тогда, когда не было поддержки в виде иллюстраций, как здесь.

Вот что я прочёл - или, вернее, распутал.

"Они делают своё существование сомнительным. Прячутся меж капель дождя, хотя состоят из иной влаги. В тени - не делая её более густой, хотя душа, то бишь собственная тень, у них отнюдь не отсутствует: быть может, лишь более темна, чем у смертных. В игре света на поверхности большой воды - ибо могут преломлять солнечные лучи наподобие друзы горного хрусталя.

Но всё это не так уж им необходимо.

Среди толпы лица их не кажутся более бледными, чем у прочих, - разве что чернокожие зинджа и эбеновые ба-нэсхин превосходят их смуглотой румянца.

Они не спят, считая это знаком чисто людского несовершенства, но легко притворяются таковыми. Однако дар видеть сны наяву нимало не отринули.

Их мужчины и женщины несут на себе признаки противоположного пола, и лишь они сами могут в точности определить себя в этом смысле.