Можно подумать, я так и разбежался сочетаться известными узами.

Однако иной раз и не хочешь, а от такого толчка колёсики в черепушке начинают крутиться в известном направлении.

Для ухаживаний за продвинутой дамой в привычной среде обитания я "слишком мал". Что такое значит - я догадывался: типа не поймёшь, пока не попробуешь. Какие-то услуги повзрослевшим детям 16+, 18+ и так далее - подобных отметочек, принятых в России, я, собственно, не видел здесь ни на чём бумажном.

В общем, как говорил некто О. Генри в одном из своих рассказов, и не особо хочется, да жаль упускать такой случай.

Нет, поправлюсь: как раз хотелось, и весьма. Только шевелился во мне робкий червячок сомнений по причине того, что уж очень логичное получалось решение: сконтактировали по всем правилам - сочетались со всей благопристойностью - разбежались без потерь.

Словом, я корёжился-корёжился, совершал далёкие прогулки на другой конец Муаррам-Самайна, чтобы никто не мешал поразмыслить, или, наоборот, донимал своей личностью папу Хафизат, маму Хафизат, Замиля, который как-то вдруг стал моим задушевным приятелем, каких мало, и вообще всех, кто попадал в круг обзора. Но не спрашивал прямо.

Наконец, один шибко догадливый читатель - кади, что интересовался классическим римским правом эпохи упадка, - меня надоумил:

- Дочери Энунны, при всём уважении к ним и вам, хоть и состоят в кровном союзе особого рода, но путы семени и рода порвали. Ритуал знакомства, который соблюдается относительно тех, кто не вылупился, так сказать, ab ovo и не стряхнул с себя остатки скорлупы, - ритуал этот, повторяю, Дочерей Великой Матери не касается. Тем более держатся они в стороне от обряда, который именуется "гола", "циркусом" или "ареной". Состоит он, надо сказать, вот в чём. Когда мужчина отчаялся отыскать подругу или ему к спеху, призывают в одно место всех свободных женщин брачного возраста, пристойно закрытых накидками и покрывалами. Сам ищущий становится посредине собрания, и некто выкликает его имя, звание и заслуги, а также махр, который он готов предложить. После этого одна из дам выходит и говорит: "Я его беру". Соперничество при этом возникает весьма редко и улаживается тотчас на месте. Считается, что женщины заранее договариваются обо всём через головы мужчин. Таким образом женился великий Хельмут, амир суровости и владелец клинка Аль-Хатф, тем самым освятив...

(Покороче, уважаемый судья, покороче, хотелось воскликнуть мне, но не воскликнулось.)

- ... освятив обычай. Но для вас, необходимо устроить нечто противоположное тому и другому. Подобные случаи редко, но происходили. Надзирать за соблюдением строя и приличий тогда поручалось одному из общесемейных... хм... кровников.

- К чему это обязывает меня, если я под конец не соглашусь? - робко пискнуло во мне остаточное благоразумие.

- Ровным счётом ни к чему, - ответил кади, потягивая себя за долгую бороду. Был он почти копией Равиля, только что покрыт не тюбетейкой - чалмой. - Но вы должны, разумеется, исходить из того, что согласится сама госпожа и что препоны браку окажутся из легко устранимых.

То есть нельзя развернуть ситуацию с ходу на сто восемьдесят без весомой на то причины, понял я. Типа "извиняйте, я передумал".

- Однако вашего согласия, уважаемый Ильгизар, будут испрашивать не менее десяти раз, а то и более, - заключил мой советчик. - Всегда можно будет отыскать предлог, если что пойдёт не так.

А в конце концов, не для того ли я сюда прибыл, чтобы испытать на своей шкуре всё, что подворачивается, мелькнуло на задворках моего разума.

И я, не сходя с места, согласился на процедуру.

Нет, я нисколько не обманывался и понимал, чем пахнет ситуация. Любой дурень бы сообразил, что воплощённое чудо в лице Леэлу - результат отточенной работы и в этом смысле почти заурядно. Только я никогда не пытался претендовать на звание оригинала. И любителя оригиналов тоже - мне бы за добротную копию подержаться.

К тому же я был вроде как влюблён и влюблялся всё больше. Поэтому мне не пришло в голову - а согласится ли Леэлу на саму встречу или это такое дело, в котором не принято отказывать? Как, скажем, в романе Замятина "Мы"?

Она, по словам обоих моих посредников, легко согласилась.

Впрочем, месторасположение большой семьи моей как бы невесты оставалось для меня запретным: ладно, храм так харам, харам так храм, я не рыпался.

- Зато вокруг разбит один из лучших садов в городе, - пояснил Замиль. - Если прийти после заката, посторонних свидетелей будет немного. А страж моей уважаемой сестры по плоти - это истинный свидетель, как и почтенный Эбдаллах.

То есть кади. А как сам Замиль, как же плотские родители? Я только собирался спросить, как мой дружок продолжил:

- Мои Музаффар-апа и Нариман-аби отказались от своих прав на дочь в пользу Великой Матери: таков обычай. Я лишь друг её детства и воспитанник, но буду рядом с тобой.

Чтобы тебе, Ильгизар-недотёпа, не было так стрёмно, звучало в его интонации.

- К тому же Фируз-ини непривычен к солнечному свету, ибо дитя лунного. И... э... редко выходит из стен Дома Матери, потому что не любит толпы, - добавил он.

Как же этот блюститель блюдёт? Ни в библиотеке, ни в иных кулуарах я не видел рядом с моей зазнобой вообще никого. На расстоянии, дистанционно? Типа мысленно или просачивается в скважину? Вопрос сыпался за вопросом.

Но что поделаешь! Меня мигом подцепили, как рыбу за жабры, и поволокли в заданном моей удачей направлении. Зато жить сделалось жуть как интересно.

6

Конечно, все домочадцы взялись меня зараз прихорашивать: чернить брови и еле нарождающиеся усы, отбеливать кожу и выщипывать волоски на всём теле, перерывать одёжные ниши в поиске чего-нибудь скромно-экстравагантного. В общем, изгалялись как могли.

Явились мы с Замилем ровно в полнолуние. Небо было чистым и абсолютно бездонным - в первый раз мне пришло в голову, что звёзды в этом мире сплелись в иной узор, чем у меня дома. Стройные платаны окружали Храм Энунны так густо, что нижних стен вообще не было видно за стволами, листьями и лианами, словно бы откованными из глянцевого серебра. Кажется, в древнем Куско, вообще где-то в Перу был город, весь сделанный из драгоценных металлов, копия, которую держали ради того, чтобы возродить бытие, буде оно погибнет, подумал я. И удивился, с чего из моей головы лезут возвышенные мысли: с большого перепугу, что ли.

Но тотчас мысли эти запихнул обратно. Потому что вмиг зажглись факелы, и в их тёплом и ярком свете навстречу нам выступили трое: почтенный раб Божий Эбдаллах, Леэлу, с ног до макушки в чём-то бесформенно изящном, и некто третий. Я так понял, что это и был храмовый страж её чести.

Ни фига себе. Ростом ей (и тем более мне) по плечо - это притом что аборигены народ не особо крупный, до кроманьонцев редко дотягивают. Но до чего хорош, зараза! Золотисто-рыжие кудри до плеч, брови, выведенные двойной мрачной дугой, розовые, словно лепесток, губы, белая кожа с нежным, словно нарисованным румянцем. Моя бабушка, бывало, описывала, как её сноха выводила прыщи серной эмульсией: "через день кожа прям бисквитный фарфор, - ахала она, - а через два-три что уж поделаешь - лупится, ровно как яечко, и по новой". Вот примерно так Фируз и выглядел, только ещё лучше. Чёрный бархат кафтана, брошенного поверх светлой рубашки и шаровар, лишь оттенял живые тона его внешности.

Невидимые благодаря игре теней руки укрепили факелы на стене, откуда торчали длинные опоры. Высокие лица взаимно представились и уселись на скамьях друг напротив друга - мы двое и их трое. Я едва проникся мягкостью подушки под моим задом, как те же призраки в тёмном, похожие на актёров-кукловодов театра дзёрури, водрузили между нами столик с чайной посудой: пиалами и небольшим фарфоровым самоваром в стиле цветной гжели.