— «Хотя мальчишки побивают лягушек камнями ради забавы, но лягушки умирают по-настоящему». Фран, не позволяй никому больше себя убить.

— Не позволю, — кивнул иллюзионист, прижимая девушку к себе. — Это можешь сделать только ты.

Апатия в голосе, апатия на лице, но безумная нежность во взгляде. И не нужны эмоции в жестах, когда они живут в душе…

— Я не убью тебя…

— Я верю.

Он невесомо коснулся губами ее губ, зарываясь пальцами в черные мягкие пряди, а она отвечала на поцелуй, нежно касаясь ладонями его спины. Секунды или часы? На Небесах Обетованных время замирает…

— Я приду вечером, — прошептал он ей в губы.

— Я буду ждать.

Ведь их парк — это неотъемлемая часть их жизни, но теперь они будут смотреть не на мишуру заката, а в душу друг друга. Фран молчал, не зная, как сказать то, что хотел, не зная, как сможет уйти, если скажет, но она опередила его.

— Люблю, — прошептали искусанные губы и едва ощутимо коснулись его век.

Иллюзионист прижал девушку к себе и выдохнул ей на ухо:

— Я тоже… люблю.

Нежные объятия, мимолетный поцелуй. И иллюзия исчезает, потому что сил концентрироваться на ней у иллюзиониста уже нет, как и сил сделать шаг за порог. Но ведь он сильный. Он пережил многое. Слишком многое. И потому он сумеет оторваться и сделать этот самый шаг, чтобы вечером прийти в парк и подарить единственной девушке, способной заставить его душу улыбаться, букет настоящих, а не иллюзорных незабудок, что на японском языке цветов означает «истинная любовь».

— Фран, помни, твое имя значит «свободный», — прошепчет она ему прямо в губы, а он кивнет и ответит:

— И только Небеса Обетованные имеют над этой свободой власть.

А большего им и не нужно. Потому что страсть и вожделение — не для тех, кто ценит тишину и покой. И когда он вновь проводит ее до дома, то ляжет спать вместе с ней, в ее постель. Но он лишь нежно обнимет ее и поцелует черные локоны, проваливаясь в бесконечность сна. Потому что несмотря на его страх перед тем, как она уговорила его снять рубашку, ее прикосновения не вызвали в нем неудержимой страсти, о которой так часто говорил Луссурия. Это был лишь теплый, спокойный огонек камина, у которого греешься прохладными дождливыми вечерами, потягивая горячий шоколад из пузатой чашки и обнимая ту, кто читает тебе вслух томик сонетов Шекспира. Ведь душе, только что воскресшей из небытия, яркие эмоции ни к чему. Они спокойны и сдержаны, но куда более живы, чем порывы и всплески душ тех, кто никогда не умирал. А еще они способны на самое главное — на понимание. И потому, засыпая, Фран подумает лишь о том, что хочет провести с этой девушкой вечность, а Селия улыбнется мысли о том, что Фран всегда держит слово, а потому ран на его теле никогда больше не появится. Ведь он сильнее Гения и мечника, вот только никогда этого не показывал… Да и зачем? Ведь поистине сильный человек свою силу на каждом углу не демонстрирует, а применяет ее лишь для защиты тех, кто ему дорог. Это и есть настоящая сила — умение сдержать себя и не навредить, когда есть возможность подчинять и причинять боль.

«Не навреди», — гласит заповедь врача. А чем воин, защищающий близких, отличается от врача? Тем, что «не навредить» он должен лишь тем, кто не идет войной на его родных. И потому Фран не защищал себя — свою душу, а тем более свое тело он чем-то важным и ценным не считал и принимал стилеты от «друзей» как должное. Но обещание есть обещание, а он человек слова, хоть и иллюзионист. А потому шрамов на его коже больше не прибавится. И когда она снимет швы, он лишь скажет, что сдержит слово. А она улыбнется и ответит, что Небеса Обетованные по-другому и не умеют. Ведь они не умеют лгать, а потому их глубокому синему цвету можно верить. Всегда…