— Сэмпай, — протянул парень в шапке-лягушке, вставая, — Вы констатируете очевидное. Где же мне еще быть, если Вы меня видите? Или Вы не верите своим глазам, сэмпай?

— Заткнись, Лягушка, — нахмурился человек в диадеме. — Топай давай, у нас есть работа! Или ты не можешь бросить эту симпатичную девчушку одну? Так давай возьмем ее с собой, ши-ши-ши, а после Принцу будет чем развлечься.

— Бэл-сэмпай, — протянул тот, которого все называли Лягушкой, — а Вам мало тех девиц, которые толпами к Вам ходят? Или просто надоели те, кого так просто получить, сказав, что Вы фальшивый Принц, и сунув в карман пачку денег?

— Заткнись, Фран! — возмутился Принц, и в парня полетел стилет, вонзившийся в его странную шапку. — Ши-ши-ши, Лягушка стала дикобразом. Мне это нравится.

— А дикобразы умеют стрелять шипами в нападающих, — безразлично изрек парень, ставший мишенью безумного Принца, и тут же обзавелся еще пятью стилетами в своей странной шапке.

Девушка спокойно кормила голубей, но как только первый нож вонзился в головной убор ее постоянного компаньона в вечерних посиделках, пальцы ее замерли, а взгляд неотрывно замер на лице Франа. Ведь это, скорее всего, было имя зеленоволосого паренька…

— Угрожаешь Гению? — рассмеялся своим змеиным смехом Принц.

— Нет, зачем же? — протянул Фран и стал вытаскивать из своей лягушки стилеты, впрочем, так и не сняв ее с головы. — Гениям угрожать могут только глупцы…

— А ты у нас вроде как умный? — усмехнулся Принц.

— Нет, я просто Лягушонок, — ответствовал парень, роняя на землю стилет. Принц тут же возмущенно кивнул на нож и процедил:

— Еще один бросишь — в спину десять получишь!

— Я не бросал, я уронил, Бэл-сэмпай, — протянул парнишка, «роняя» еще один нож. — Вы же понимаете разницу, Вы же Гений!

— Ши-ши-ши, я Гений, которого ты разозлил!

Стилеты пролетели у парня над головой и вонзились ему в спину, но он на это не отреагировал.

— Значит, Вы злой гений, Бэл-сэмпай! А как думаете, Ваш брат тоже был таким? Ведь он был настоящим Принцем!

— Молчать, Лягушка!

Было понятно, что зеленоволосый парень окончательно достал Принца, и тот готов убить его на месте, но тут произошло нечто неожиданное. Неожиданное для Франа, по крайней мере, ведь он еще ни разу не видел, как та, что сидела на лавочке каждый вечер рядом с ним, вставала… Однако сейчас именно это и произошло. Девушка поднялась с лавочки, подошла к парням, стоявшим чуть поодаль, подняла с земли стилет, к рукояти которого оказалась привязана прозрачная нить, резавшая не хуже острейшего лезвия, и флегматично отрезала от батона большой ломоть. Вручив его Франу, который почему-то его принял, она всё с тем же безразличным выражением лица выдернула у него из спины ножи — очень осторожно, стараясь не причинить лишней боли, но не касаясь парня руками — и отдала их ему так же молча, как и кусок хлеба. Фран принял ножи, и девушка вернулась на лавочку, а Бэл рассмеялся.

— Ши-ши-ши, значит, я прав, и ты нашел себе подружку, флегматичное земноводное?

— Нет, Бэл-сэмпай, подружки — это по Вашей части, — протянул парень, направляясь к выходу и пряча в карман кусок хлеба. — Это же Вы особа королевских кровей — Вы можете их толпами содержать, без денег ведь их не подманить, а я бедный, зарплату удерживают, меня даже подкармливают, как видите.

— Языкастый ты слишком! — фыркнул Принц. — Подрезать тебе язычок, что ли?

— Не стоит, а то Вы не сможете слышать, как Вас принцем называют, фальшивый Принц, остальным-то Вас так звать не нравится…

Стилеты со звоном упали на асфальт, а в следующий миг взлетели, повинуясь движению пальцев своего гениального марионеточника, и оказались у него в руке.

— И без этого «счастья» проживу! — фыркнул тот и направился следом за Франом, бросив на девушку непонятный взгляд. Почему непонятный? Просто потому, что глаз его никто никогда не видел, а, не заглянув в глаза, душу человека, равно как и его истинные помыслы, не понять. И прятать взгляд — не такая уж плохая идея, если хочешь, чтобы все видели не тебя-настоящего, а толщу оберточной бумаги пестрых расцветок, в которую ты себя запаковал…

***

Небо есть бескрайняя пустыня, имеющая цвет. Жизнь есть нескончаемый дождь из соленой влаги, падающий из бесцветных глаз. Вот только соль не дает цветам вырасти на пепельном песке и показать цвет, скрытый в недрах этих толщ, нанесенных серым дыханием вулканов по имени «Безразличие». Сколько человеку нужно лет, чтобы научиться не плакать? Мало. Чем больше боли в его душе, тем быстрее он забывает слезы и закрывает душу от мира. Даже от неба. Сколько времени ему необходимо, чтобы научиться вновь показывать миру свои слезы? Много, очень много. Порой и всей жизни не хватает на это, ведь только достигнув Небес Обетованных, человек может разрыдаться искренне и от души, не думая про последствия, вот так сразу, без внешнего воздействия. А пока он стоит ногами на этой грешной земле, боль, терзающая его душу, как Люцифер души Иуды, Брута и Кассия, не позволит ему проявить слабость и открыть душу миру, показывая ему свои слезы. Ведь эта соленая влага — кристаллы его души. Ее ярчайшая эмоция, с которой не сравниться даже улыбке. Потому что истинные слезы, а не слезы тела, выступающие на глазах от просмотра мыльной оперы или просто от физической боли, показывают миру в сотню раз реже, чем искреннюю улыбку. Если, конечно, душа еще способна улыбаться…

***

Алое небо окрасилось багрянцем, Фран подошел к лавочке и спокойно сел на ее правый край. Всё как всегда, но что-то изменилось. А именно: он принес в парк батон белого хлеба, как и его компаньонка. Парень, не глядя на соседку, протянул его ей, и девушка так же безразлично его приняла. На этот раз пальцы ее терзали хлеб ровно в два раза быстрее, и потому к последнему сполоху заката птицы получили в два раза больше хлеба, чем обычно. Парень встал и пошел к выходу, не глядя на компаньонку, но этого и не требовалось. Как не требовалось и говорить, что следующим вечером он снова принесет батон…

Два с половиной месяца недознакомства. Два с половиной месяца тишины и покоя. Два с половиной месяца уверенности, что тебе не полезут в душу и не плюнут в нее, отталкивая тебя. Два с половиной месяца понимания, что ты можешь не раздражать того, кто рядом, несмотря ни на что.

— Ши-ши-ши…

Опять этот странный смех, и опять из алых бликов вышел человек, до безумия любящий этот цвет. И вновь Фран поднялся, но на этот раз молча, и направился к выходу.

— А познакомить Принца с Принцессой? — рассмеялся Гений. — Или лучше сказать «с Принцессой-Лягушкой», а, Фран?

— Сэмпай, у Лягушек Принцесс нет, я же просил Вас читать поменьше сказок, — раздался флегматичный ответ. — Но гении ведь потому и гении, что читают только сказки, да? Иначе поняли бы правду жизни о себе…

— Заткнись, Лягушка! — неуловимое движение пальцев, и Фран вновь превратился в дикобраза, но на этот раз он был уже далеко, и девушка не встала и не попыталась помочь ему, хотя это стоило ей, привыкшей ни на что не обращать внимания, огромных усилий…

Следующим вечером она встала, как обычно, на пять минут позже Франа и направилась к выходу из парка. На безлюдной аллее ее запястье вдруг пронзила резкая боль, но она лишь спокойно обернулась и посмотрела на того, кто метнул в нее стилет, слегка поцарапавший бледную кожу. А ведь неглубокие порезы болят в разы сильнее, чем небольшое, но глубокое колотое ранение…

— Ши-ши-ши, а вы друг друга стоите, — рассмеялся Принц, дергая за нить и возвращая стилет в ладонь. — Оба не от мира сего. Я о тебе всё выяснил, ты и правда такая же ненормальная.

А в ответ тишина. И лишь серые глаза безразлично смотрят на пшеничную челку.

— Знаю, знаю, ты не ответишь, — усмехнулся Гений. — Но Принц пришел задать вопрос, и он получит ответ так или иначе. Ты напишешь его.

Девушка безразлично пожала плечами, и Бэл всё же спросил то, ради чего пришел:

— Зачем тебе эта тупая Лягушка?