Провалившись в тяжелую дрёму, я видел багряное пламя и слышал надрывный кашель, а жар разъедал лёгкие, и хотелось вырвать их из груди — лишь бы не болели, лишь бы не давили на сердце, лишь бы не заставляли плакать…

Проснулся я вечером того же дня и с раздражением понял, что этот случай меня так просто не отпустит. Помыкавшись с пару минут, я всё же встал и отправился в душ. Инна что-то деловито обсуждала с Михаэлисом, а Клод, вернувшийся наконец с доклада шефу, заваривал ей чай. Вот так, сменила сеструха одного приближённого на другого, да как легко! И всего лишь за то, что Михаэлис её из особняка Динкиного друга спас. «О, женщины! Вам имя — вероломство!» Любят они героев, забывая о том, что герои помогают лишь в экстренных ситуациях, а в быту куда надёжнее простой клерк! Ну да ладно, не моё это дело, не моё…

Сполоснувшись, я выполз на кухню и, подумав, что одиннадцать вечера — детское время, решил сагитировать Сатклиффа на поход в Питер. А что? Отмучаюсь хоть с этим, раз уж кошмары всё равно выспаться не дадут… Инка, заметив, что я собираюсь на прогулку, одарила меня вопросом: «Кудай-то ты намылился на ночь глядя? Надеюсь, не планируешь повеситься на ближайшей осине?» Инна, ты так добра, что просто слов нет! Чтоб тебя Гермес в помощницы взял и всю жизнь зарплату утаивал, забалтывая до состояния не стояния!

Доведя до сведения сестры, что мои прогулки — не её дело, и я взрослый мальчик, не нуждающийся в навязчиво-хамской опеке, я отчалил, почему-то так и не дождавшись гневной отповеди за такую «наглость». Инна попросту усмехнулась и, покачав головой, пробормотала: «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы на осину с верёвкой не полезло», — после чего вернулась к обсуждению с демоном планов на будущее, а точнее, найденных вакансий на должность бухгалтера. Ну-ну, посмотрим, что ей существо без совести насоветует, лишь бы она по его указке банки грабить не пошла!

Я же поднялся на третий этаж и, позвонив в дверь Динки, на пару минут «завис» — в квартире стояла тишина, и открывать мне явно не собирались. Правда, как только я намылился начать строчить подруге смс с вопросом, жива ли она, дверь тут же распахнулась, и я обнаружил раскрасневшуюся, довольную Дину, напялившую юбку в пол и кофту с широченными рукавами, причём глаза подруги скрывали чёрные очки, а в руках она держала карты. Это что ещё за номер? С кем, интересно, она у себя дома в покер режется?..

— Что-то случилось? — всё ещё радостно улыбаясь, спросила Дина.

— Да нет, я просто Сатклиффа искал, — стушевался я и поинтересовался: — А его нет? Прости, что побеспокоил, я, кажись, не вовремя…

— Нет, что ты! Ты очень вовремя! — всплеснула руками Динка и втащила меня в квартиру. — Мы с Гробовщиком в покер играть сели, он Грелля позвал, я Нокса пригласила, потому как Гробовщик велел, вот мы и играем! Хочешь с нами?

— Да я ж не умею, — всё больше впадая в состояние глобального афига, ответил я.

— Научим! — воодушевилась Дина. Если честно, у меня не было абсолютно никакого настроения на покер, да и вообще на шумные компании, особенно с Гробовщиком — он уже два моих позорных секрета вызнал, мне с ним в одной комнате просто находиться, и то неуютно было! Но Динка так радовалась, что я сдался и кивнул. Впрочем, пройти в комнату я не успел — из Динкиной спальни вылетел Сатклифф и, сияя улыбкой до ушей, хоть завязочки пришей, ломанулся ко мне. Я впечатался спиной в дверь, а жнец, затормозив рядом, заявил, заламывая руки:

— Неужели ты пришёл, чтобы сдержать слово? Лёшечка, я так и знал, что ты не забудешь о своём обещании! Идём же! Куда ты хочешь? На какое кладбище? Весь мир к твоим услугам!

— А как же покер? — попытался выбить отсрочку я. Да уж, если выбирать между игрой с Гробовщиком и ночью на кладбище в компании Грелля, я всё же предпочту первое… Величайший меня хоть «окрасить в алый» не попытается! Разве что унизит, но это можно пережить…

— Да ничего, — улыбнулась Динка, подписывая мне смертный приговор. — Мы с вами потом как-нибудь сыграем. А раз ты пришёл, чтобы обещание выполнить, не будем вас задерживать. Удачи!

— Она мне понадобится, — сокрушенно ответил я, а Грелль захихикал и, крутанувшись вокруг своей оси, бросил тем, кто остался в комнате:

— Пока-пока, птички мои!

В следующую секунду мир привычно полыхнул белым, а через мгновение мы уже стояли на пустынном ночном кладбище города на Неве. Первым, что я увидел, была массивная стела из серого гранита, увенчанная рельефным крестом, а перед стелой находился бюст Фёдора Михайловича Достоевского. Это значило лишь одно — Грелль перенёс нас в Некрополь мастеров искусств Александро-Невской Лавры, а значит, мне предстояла ночь на одном из красивейших кладбищ Петербурга.

— Ну как, угодил? — стараясь не шуметь, шёпотом спросил Сатклифф и воззрился на меня хитрым, но настороженным взглядом.

— Ещё как, — кивнул я, с интересом рассматривая кованую ограду вокруг памятника знаменитейшего писателя.

— Отлично! — воодушевился Грелль и начал рассказывать о том, что рядом с Фёдором Михайловичем также захоронены его жена и внук.

Мы медленно бродили по тёмным аллеям, вглядываясь в прекраснейшие памятники, словно принесённые сюда с выставки скульптур, и жнец рассказывал мне о каждом захоронении, словно знал об этом кладбище абсолютно всё. На вопрос, откуда он столько знает, Грелль захихикал и ответил: «Сек-рет!» — а я подумал, что он вообще-то гражданин начитанный в похоронной сфере, но не настолько. Неужели он готовился к этому походу?

Узкие дорожки петляли между произведениями искусства, ставшими последней данью памяти великим людям. Ночь неспешно укрывала город, стоявший на костях, чёрным покрывалом. Деревья шептались, отвечая на лёгкий бриз шорохом ветвей. А высоко над нами раскинулось бесконечное тёмное небо, на котором зажигались первые звёзды. Тишина окутывала кладбище, и её разрушал лишь шёпот жнеца, да мои собственные слова, и чем дальше мы продвигались, тем больше нас захватывал диалог, и тем легче становилось у меня на душе. Мы обсуждали всё: начиная от красоты памятников и истории захоронений, и заканчивая традициями похорон того времени. Почему-то, отвлекаясь от собственных тяжёлых раздумий, я всё больше успокаивался, переставая себя винить. Грелль воодушевлённо комментировал увиденное, даже не пытаясь ко мне приблизиться и, что интересно, не делая никаких пошлых намёков. Нет, минут десять после нашего прибытия, он, конечно, мне подмигивал и посылал воздушные поцелуйчики (у него, кажись, это в привычку вошло), но как только диалог нас захватил, подобные ужимки остались в прошлом, и жнец стал — сама адекватность. Почаще бы его такое настроение посещало, право слово…

Когда окончательно стемнело, Грелль выудил из кармана фонарик, и мы продолжили обход, любуясь старинными бюстами, монументальными крестами и величественными стелами. Заметно похолодало, но настроение от этого только улучшалось — с кожи исчезало ощущение того жуткого жара, и прохлада казалась благословением богов. Когда мы дошли до конца последней аллеи, часы показывали три утра, но спать мне не хотелось — наоборот, хотелось пробраться в соседний Некрополь и продолжить осмотр. Настроение зависло на отметке «грусть, тоска, надежда на лучшее и воодушевление», а потому, когда Сатклифф нехотя предложил отправиться домой, я внёс конструктивное предложение — продолжить осмотр, перебравшись в Некрополь восемнадцатого века. Что интересно, Грелль меня поддержал, и белая вспышка перенесла нас к захоронению генерала Арбенева, а точнее, к серой полуколонне, увенчанной вазой. Я тяжко вздохнул, подумав: «Да, были люди в наше время», — и с досадой добавил, что как раз не в «наше» — сейчас героев днём с огнём не сыщешь, как и отважных полководцев. Грелль же, каким-то макаром догадавшись, что настроение моё рухнуло под плинтус, спросил:

— Ну и чего ты так переживаешь из-за этого похода? Ты всё равно ничего не мог поделать — тот человек давным-давно умер.

— Да, но ведь в тот момент он был жив, — нахмурился я, скрещивая руки на груди.