— На три часа. Потом он всё равно исчез бы. Учти, что чума характеризуется высокой температурой и общей слабостью — думаю, тот человек не смог бы идти. Вам пришлось бы нести его. Уилли отказался бы от подобного, и нести больного пришлось бы тебе. И знаешь что? Люди — существа хрупкие, я уже говорил. И довольно слабые. Ты бы нёс его минут десять, и с каждой минутой терял силы. Скорость упала бы до черепашьей, и огонь бы тебя нагнал. Вас просто раздавило бы горящей балкой или обрушившейся крышей. Обоих. К тому же, вспомни Америку — твоя сестрица и подружка кинулись за тобой. Потому, думаю, они и в огне тебя бы не оставили. И тогда Уилли должен был бы спасать и тебя, и твою подружку от каждого обрушения, но пойми — надвигался огненный смерч, потому и температура воздуха была так велика. А значит, промедли вы ещё полчаса, и выхода бы уже не было. Даже аномалия вряд ли бы сумела спасти твою сестричку, а твою подружку вынес бы Уилли, но вот тебя он бы вряд ли успел спасти. А если бы и успел, то спас бы только тебя, а тот больной оказался придавлен горящими обломками. И тогда он сгорел бы, а не умер от удушья. Причём сгорел бы не один — вместе с твоей сестричкой. Подумай, Лёшечка, что для тебя важнее: продление жизни умирающего нищего на три часа или будущее и жизнь твоей сестры. Выбор прост, а может, и сложен, это как посмотреть. Я бы выбрал спасение того, кого люблю-ценю-уважаю, а не какого-то неизвестного нищего, который через пару часов опять станет историей. Но ты мог сделать и иной выбор — пожертвовать сестрой, а возможно, и подругой ради продления жизни того смертного на жалкие часы. Всё просто — это вопрос приоритетов. Если у тебя, Лёшечка, с приоритетами беда, попробуй их расставить. Думаю, твоя сестрица именно это и сделала — выбрала свою жизнь, твою и вашей подружки. Поставила их в приоритет. Потому как, сколько ни геройствуй, смертному всех не спасти. Вы для этого слишком слабые. А ещё запомни: смерть всегда собирает свою жатву. И если жнец получил разнарядку, он заберёт человека, как ни старайся его спасти. Кисеки не ошибается, все имена, записанные в нём, принадлежат мертвецам. Как только имя проявилось в Кисеки, считай, что человек уже расстался со своей душой — за ней уже отправлен один из нас. А мы всегда выполняем свою работу, хоть Уилли и критикует меня за нерасторопность. Да, я могу опоздать, как и мой разгильдяй-напарничек, но мы всё равно выполним свою работу. Мёртвые не должны жить. А то это будет прямо-таки зомби-апокалипсис, как тогда, на корабле! Нет, это, конечно, весело, но не настолько, чтобы мир ходячими трупами наводнить. Одна твоя сестра, и то сколько неприятностей судьбе доставила! А уж если таких, как она, будет много, мир вообще исчезнет, не справившись с кармическим дисбалансом! В общем, когда встаёт вопрос жизни и смерти, и ты можешь спасти только одного человека, стоит расставить приоритеты и понять, кого ты хочешь видеть живым больше других. Это не попытка вершить судьбы — это всего лишь попытка понять, кто тебе дороже. Ведь согласись, глупо приносить в жертву дорогого человека, чтобы выжил кто-то посторонний. Или ты не согласен?

Я обдумывал слова жнеца, глядя на герб Арбенева, выбитый на колонне. Месяц смотрел на две звезды, словно не зная, какую из них выбрать… ведь звёзды были одинаковы. А вот в вопросе, кто мне дороже, сестра или давно умерший незнакомый нищий, выбор был очевиден. И мне даже показалось, что Грелль ответил на давно терзавший меня вопрос — почему Инна спасла меня, а не мою мать. Она просто пыталась помочь тому, кто был ей дороже, разве нет? Она сделала выбор, расставила приоритеты и поняла, что я для неё важнее отца и мачехи. Но почему? Она же меня терпеть не могла! Не знаю, да и, наверное, не узнаю никогда. Но с моей души рухнул ещё один камень: я понял, что сестра не мстила моей матери и не пыталась помочь самому младшему — она просто почему-то решила, что я ей дороже остальных, и кинулась на помощь. Вот и всё. А я столько лет ни за что на неё злился… Вот только кто мы такие, чтобы решать, кому жить, а кому умирать, исходя из принципа «он мне нравится, пусть живёт»? Это уже не игра в Бога — это попытка подчинить себе законы мироздания, разве нет?..

— Грелль, но какое право мы вообще тогда имеем выбирать, кому жить, а кому умереть? — озвучил я свои сомнения, и жнец, удивлённо на меня воззрившись, вдруг рассмеялся, схватившись за живот одной рукой и обмахиваясь другой.

— Ой, Лёшечка, ты такой наивный! — Грелль наконец проржался и, поправив очки, тоном лектора поведал: — Если имя человека есть в Кисеки, его заберут. Спасай, не спасай — не поможет. Но если его там нет, он выживет даже в самой жуткой катастрофе — хоть с десятого этажа упадёт, а в лепёшку не превратится. Ручки-ножки переломает, в кому впадёт, не важно — он всё равно останется жив. Потому, если перед тобой встал выбор, кому помочь, помни, что умирающего не спасти. А вот того, кто в Кисеки не значится, ты можешь уберечь от травм или жизни в виде растения. Понимаешь, о чём я?

— А если они оба должны выжить, какое мы имеем право решать, кому стать инвалидом, а кому — нет?

— Ой, ну это уже вопрос несущественный, — отмахнулся Грелль. — Судьба всё равно прописана на годы вперёд. Впрочем, люди этого не замечают и думают, что на самом деле у них есть выбор. Так вот что я тебе скажу, дорогой мой, по поводу выбора, раз уж тебе кажется, что он у тебя есть. Если ты не поможешь никому из нуждающихся, пострадают они оба. Если попытаешься помочь обоим, пострадают и они, и ты сам. Если сделаешь выбор, спасёшь хотя бы одного. Думаю, если ты не законченный мазохист, который хочет оказаться прикованным к инвалидной коляске ради эгоистичного желания побыть супергероем, ты выберешь оптимальный вариант, при котором жертв будет наименьшее количество. Пойми, Лёшечка, ты живёшь не в мире фантазий, сказок и чудес! Здесь не бывает всеобщих хэппи эндов, где счастлив каждый герой, начиная от главных, заканчивая эпизодическими! Жизнь всегда полна разочарований, потерь и боли — от этого она ещё интереснее, ведь жизнь — самый главный садист мироздания! Так мучить, как она, не умеет больше никто, даже я! И знаешь что? Этим она и интересна! Ты пытаешься бороться с судьбой, идёшь ей наперекор, сражаешься за счастье, зная, что его может и не быть! И эта угроза проигрыша делает победу в сто раз слаще! Ну а если проиграешь, это станет стимулом для новых битв! Вдруг в следующий раз победишь? По крайней мере, моя судьба нигде не записана, как и судьбы других жнецов, так что для нас это утверждение очень точно. Ну а вы можете утешать себя иллюзией подобного состязания, что тоже довольно любопытно. Смертные ведь не в курсе своей судьбы, так что смысл сражаться есть — а вдруг в Книге Судеб записана победа, а не поражение? Не сыграешь — не узнаешь! Ну а если уж тебе так хочется изводить себя вопросом, верный ли ты сделал выбор, основываясь лишь на личных привязанностях, дам совет! Причём бесплатно, хи-хи! Подумай, ты эгоист?

— Конечно, — выпалил я, даже не задумываясь об ответе. Нет, а что, есть люди совершенно не эгоистичные, что ли? Не верю! Хоть капля эгоизма, но в любом найдётся!

— Вот! — подняв к небу указательный палец, наставительно заметил Грелль. — Потому что все люди, да и не только люди, по своей природе эгоистичны. Когда ты покупаешь мороженое, ты выбираешь любимый сорт, а не тот, который тебя раздражает или просто не вызывает никаких эмоций, так и здесь…

— Людей с мороженым сравнивать нельзя! — возмутился я, перебив Сатклиффа, но тот лишь отмахнулся и закончил мысль:

— Человек, который выбрал бы нелюбимое мороженое, просто мазохист. Человек же, который спасёт незнакомца, предав того, кем дорожил и кому обещал помогать, как называется? Не мазохист уже, согласись? Чем серьёзнее выбор, тем серьёзнее «титул» принявшего неверное решение! Ну, так как мы его назовём?

— Предатель, — пробормотал я и подумал, что Инку я как раз так и называл — предательницей. А ведь тогда выбор в пользу матери был очевиден лишь для меня, и лишь с моей точки зрения Инна была предателем. Для неё же было очевидно, что она должна спасти меня, а потому, пойди она помогать моей матери, на самом деле стала бы предательницей. Предательницей своих идеалов. Какой же я идиот…