Нас решили поджарить заживо.
Воздуха не хватало, мы натыкались на тупики, разворачивались и бежали обратно. Петляли, как слепые в темноте, а мир рушился на наших глазах, снова окрашивая всё вокруг в алый. Вот только на этот раз — собственноручно… И рушившиеся крыши, падающие балки, осыпавшиеся старые каменные стены становились привычным фоном, который пугал уже не своей ужасающей неотвратимостью, а этой самой, пресловутой обыденностью.
Словно Ад стал нормой, а разрушение — единственно возможной реальностью.
И рёв пламени, его треск уже словно не звучали для нас, отгоняемые сознанием. Даже постоянная опасность обрушений почему-то стала не больше, чем безумной игрой. Только порой жнец вдруг кидался к нам с Диной и спасал наши жизни… но даже это перестало пугать.
Это всего лишь Ад всего лишь смерть слышишь они тебя поглотили!
Мы привыкли. И это было самым страшным.
Инна ещё дважды чудом спаслась от смерти. Сначала дверь повисла на запоре, непонятно как удержавшись от падения на мою сестру, а затем из подворотни вдруг вылетел мужчина лет сорока в довольно потрёпанном наряде, тащивший за плечом объёмный тюк, и, врезавшись в Инку, грохнулся на землю, уронив и её. А рядом с ними обрушился целый этаж, выступавший над улицей, и серые камни, покрытые чёрной сажей, словно нехотя продолжало лизать пламя, догоравшее на головешках. Англичанин выглядел ошалело и испугано, но на наш странный внешний вид даже внимания не обратил. Видимо, настолько был напуган. Он подскочил, закинул тюк обратно за спину и окинул нас мутным, полным ужаса взглядом. Я тоже успел мельком его рассмотреть: на ногах лондонца красовались чёрные штаны, серые чулки и видавшие виды башмаки с пряжкой, а дополняла образ «скромного труженика» странная «куртка» до пояса из чёрного сукна, плотно облегавшая упитанную фигуру, которая характеризовалась объёмными на плечах рукавами и стоячим воротом, из-под которого торчал некогда белый, а ныне — грязный воротник рубашки. Англичанин наконец обрёл дар речи и, всё ещё глядя на нас ошалевшими глазами, затараторил:
— Вы тоже вернулись за вещами? Надо бежать! Я успел — забрал, что смог! Надо бежать! Торопитесь, надо идти к реке!
— Нет, надо идти в сторону Собора Святого Павла, — перебила его Инка. — Портовые районы все в огне, туда не пробиться — мы пробовали.
— Проклятье! — выругался мужчина и, осмотревшись по сторонам, рукавом стёр струившийся по лицу пот. — Тогда нам надо на запад. Благодарю за совет. Надо бежать!
— Да, только как до Собора добраться? Мы заблудились, — снова влезла Инна. О, она уже начала окучивать местное население просьбами о помощи! Да уж, ей палец в рот не клади — руку по ключицу отгрызёт.
— А? Ааа! Да. За мной! — приободрился идеей сотрудничества англичанин, явно не желавший больше бродить в одиночестве по этому раскалённому лабиринту Минотавра.
Мы вновь помчали в том же направлении, что и до этого, но теперь на тупики не натыкались, ведь нас вёл местный житель. Что интересно, когда англичанина чуть не пришибло рухнувшей откуда-то сверху деревяшкой, Дина буквально вытолкнула его из-под неё, в то время как Инна и Спирс даже не рванулись к нему на помощь, в отличие от меня. Вот только я был слишком далеко, а потому опоздал, Динке же повезло — она спасла человеку с тюком жизнь. Если честно, у меня закрадывались подозрения о том, что он был мародёром, но так это или нет, было не особо важно — главное, что он не погибнет в этом огромном костре, а остальное — на его совести…
Наконец огонь начал затихать, и уже далеко не все дома вокруг нас напоминали факелы. Только из окон верхних этажей вырывалось пламя, да по крышам ползли алые мазки кровавых красок… Преодолев ещё пару переулков, мы вырвались на пустынную, грязную улицу, и я с удивлением обнаружил, что мы всё же нашли выход из ловушки. Огня поблизости не было. Как не было и гари, заставлявшей дыхание срываться на кашель. Но дышать, если честно, легче не стало — здесь было жарко, душно, а ещё безумно воняло нечистотами. Когда мы проходили мимо одной из подворотен, мне на секунду показалось, что меня вывернет наизнанку от удушающего смрада — вонь помоев, мусора и содержимого ночных горшков в этом переулке была просто невыносима…
Мы двигались всё дальше от пожара и с каждым шагом приближались к Темзе. Один район сменял другой, и наконец воздух, обжигающий, спёртый, стал немного прохладнее, а значит, мы были недалеко от реки. Вот только вскоре нам пришлось замедлить ход, потому как улицы оказались битком набиты горожанами, рвавшимися прочь из города. Тележки и повозки застревали в людском потоке, и алая ночь, окрашенная серым дождём из пепла, освещала сотни насмерть перепуганных лиц, отчаянно желавших выжить. То тут, то там разгорались споры, порой переходившие в драки, а телеги блокировали движение и только добавляли хаоса. Люди кричали, злились, но поделать ничего не могли, и эта человеческая река медленно, словно преодолевая саму себя, текла куда-то вдаль, едва заметно сменяя один квартал на другой. Под ругань, крики и проклятия люди двигались к спасению.
Я посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что прошёл всего один час. А значит, нам ещё два часа предстояло провести в этом безумном, разваливающемся на куски под аккомпанемент ссор мире. Крайне медленно толпа продвигалась вперёд, а встретившийся нам в огне лондонец, решивший, что самое страшное позади, упоённо разглагольствовал о том, что виноваты в пожаре, скорее всего, голландцы или французы, хотя я так и не понял, при чём тут они. Динка говорила, что сначала загорелась пекарня Томаса Фарринера на Паддинг-Лейн, но наш лондонец, представившийся как Генри Тейлор, отмахивался, заявляя, что, скорее всего, пекарню просто подожгли. Я подумал, что у него мания преследования, но, что интересно, в толпе преобладало именно это мнение, а потому проклятия в адрес голландских шпионов звучали чуть ли не так же часто, как требования убрать с дороги мешающие пройти телеги.
А ещё обвиняли лорд-мера, правда, далеко не так громко — шёпотом, чтобы если констебли появятся, не нарваться на неприятности. Дина пояснила, что лорд-мер, который должен был отдать приказ о разрушении домов вокруг очага возгорания, его не отдал, что и привело к катастрофе. Ведь мы сами убедились в том, что дома тогда строили против всех законов противопожарной безопасности, и единственным выходом для блокировки огня было именно разрушение зданий. А ещё, что интересно, мы не увидели ни одного пожарного, и это тоже была вина лорд-мера, ведь именно он нёс ответственность за организацию тушения пожара. Жители говорили, что поначалу пожар пытались затушить, но всё было бесполезно, а потом движение по улицам было заблокировано беженцами, и пожарные уже не могли ничего поделать. Люди надеялись, что скоро огонь сам утихнет, но Динка шепнула мне, что это произойдёт лишь в среду вечером, когда выгорит большая часть Сити. Все, кто был рядом с нами, обречены были остаться без гроша за душой, лишившись одновременно и крова, и всего, что имели. Но они всё ещё на что-то надеялись.
Человек ведь всегда верит в чудо. Даже на смертном одре.
Но среди ругани и призывов ловить иностранцев, чтобы не дать им «и дальше поджигать дома», всё чаще слышались сдавленные рыдания, всхлипы, а то и громкий плач — порой детский, порой женский, но неизменно обречённый. Сердце щемило от этих звуков, но помочь этим людям никто не мог. Мы приближались к реке, а жар почему-то не желал исчезать, и пот всё так же срывался вниз, смешиваясь на земле с детскими слезами…
Примерно через час Инна, ведущая диалог с разговорившимся не на шутку Тейлором, оказалась прижата к девочке лет пяти, которая тихо плакала, прижимаясь к матери, и отчаянно сжимала её коричневую юбку в кулачках. Я подумал, что у Инны, того страшного существа, напоминавшего мне полчаса назад демона, ни единый мускул на лице не дрогнет от этого зрелища… но я ошибся. Я совсем перестал понимать свою сестру — она стала абсолютно чужим, неизвестным мне человеком. Но всё же человеком, а не демоном, ведь, увидев плачущую девочку, Инна улыбнулась ей, стянула с головы ненужный уже платок и, выудив из кармана десятикопеечную монету, присела рядом с ребёнком.
