«Ex malis eligere minima».
«Из зол избирать наименьшее».
Открыв глаза, я с удивлением обнаружил, что стою на своих двоих — сознание при перемещении я не потерял, да и голова абсолютно не болела. Видимо, и впрямь к таким переходам быстро привыкаешь… Вот только обстановка вокруг отнюдь не радовала — мы готовились к потопу, а получили пожар. Я, Дина и Спирс стояли в центре небольшой симпатичной комнаты с односпальной кроватью, шкафом и тумбочкой, на которой стоял кувшин воды. И всё бы ничего, да вот только в коридоре бушевал пожар, уже ползший к нам по полу и потолочным балкам. А ещё с нами не было Инны, и это заставило меня метнуться к коридору. В ту же секунду меня схватили за плечи и оттащили обратно, а перед дверью рухнула горящая балка. Алые языки пламени лизали старое дерево, распространяя удушливый аромат гари, а дым сизой пеленой скрадывал детали обстановки. Мы очутились в Аду. В самом пекле…
Оттащивший меня жнец заявил, что Инна в коридоре, и мне не следует вмешиваться — она должна спастись сама, и мне не позволят ей помочь. Я хотел было возразить, но вовремя понял, что это будет бесполезно, и потому просто занял наблюдательную позицию рядом со жнецом. Инка, что интересно, перенесла перемещение хуже нас с Диной — она лежала в коридоре без сознания, а вокруг неё бушевал огонь. Я сжимал кулаки, глядя на безжизненную фигуру сестры, а Дина, распахнув окно, осматривала местность. Куда нас занесло? В какое время? Есть ли у нас шанс спастись?..
Внезапно Инна пошевелилась, и я заорал:
— Инка! Подъём! Горим!
Сестра встрепенулась и распахнула глаза, а в следующую секунду я услышал шипение и полный ненависти голос, проклинавший жнецов, демонов и их начальство. Ругая нечисть на чём свет стоит, Инка встала, скинула куртку, набросила её себе на голову, но в следующую секунду покачнулась и упала — кажется, у неё закружилась голова. Вот только мой крик оборвался на полуслове. Я замер. Как в замедленной съёмке я наблюдал картину, которую не скоро забуду.
Вот Инна поднимает голову, услышав скрежет. Вот балка, объятая пламенем, с грохотом обрушивается вниз, удерживаясь у потолка лишь одним концом. Вот сестра вжимается в пол, глядя на огонь полными ужаса глазами. Вот громовой удар знаменует столкновение балки с полом… а впрочем, нет, не с полом. Дерево, объятое огнём, упало на хрупкий столик, возле которого лежала сестра. Но он почему-то не сломался.
Инка тут же выкатилась из-под балки, и в следующую секунду столик с жутким треском раскололся на части, а искры разлетелись в стороны от того места, где только что лежала моя сестра. Инна же вновь накинула на голову куртку и со всех ног кинулась в огонь. Перепрыгнув доску, горевшую у порога нашей комнаты, она влетела к нам и, скинув куртку, начала сбивать ею пламя, которое успело вспыхнуть на её штанине. Я тут же кинулся к сестре и, тоже сбросив куртку, попытался ей помочь, но Инка велела не мешать, и я бросил эту затею. Наконец, сестра справилась с огнём и, подлетев к Дине, спросила:
— Где мы?
— Великий лондонский пожар, — флегматично ответила Динка, и я подошёл к девчатам.
Вид за окном поражал воображение, но если кто подумал, что я увидел шикарные особняки или дворец, он ошибся. Мы были на третьем этаже каменного дома, под которым расположилась узкая, грязная, унылая улочка, мощёная грубо обтёсанным булыжником. Дома перед нами, насколько хватало глаз, были объяты пламенем. Где-то вдалеке, слева, виднелись ещё не пострадавшие здания, но мы бы туда попросту не добежали, учитывая ширину улочек и странность самих домов — верхние этажи были больше нижних, и потому крыши находились на мизерном расстоянии друг от друга. Над ночным городом расстилалось красное марево, а чёрное небо не было видно за плотными клубами серого дыма.
Инка вытащила из рюкзака верёвку и быстро привязала один конец, второй сбросив вниз. Динка же протараторила, пока сестра копалась с временным «лифтом», который должен был доставить нас вниз:
— Собор Святого Павла пока не горит, видите его крышу? Вон там, — она указала на тот самый, не объятый пламенем район. — Значит, сейчас ночь с воскресенья на понедельник. Первый день пожара. В воскресенье вечером начался огненный смерч, но, учитывая, что мы в норме, нас забросили далеко не в эпицентр. Значит, наверное, шанс спастись есть. Надо идти к реке. Она у нас за спиной. Но портовые районы горели ужасно — там не пройти. Значит, надо идти в сторону Собора Святого Павла, а уже оттуда, по не горящей территории, к Темзе.
— Легко сказать, — проворчал я и закашлялся.
Дина лишь пожала плечами, а Инка велела нам повязать на головы тряпки, чтобы спрятать волосы и прикрыть рты свободными краями — дышать через фильтр, пусть и фиговый, должно было быть хоть немного легче. Как только мы выполнили указание, сестра, проделавшая ту же операцию, вылила содержимое кувшина нам на головы, а точнее, на платки, и мы быстро спустились вниз по верёвке. Вот только легче дышать на улице не стало — дым, гарь, копоть и угарный газ перехватывали горло и давили на лёгкие. Было нестерпимо душно, жарко и страшно, а вокруг нас разверзлась преисподняя, из которой вздымались к небу алые столбы пламени, заволакивая чёрное небо уродливыми серыми тучами, не обещавшими дождь. Пепел сыпался из дымовых клубов вместо воды…
Мы кинулись бежать по узким улочкам, петляя по средневековому Лондону, а огонь трещал, выл, стонал, разрушая всё на своём пути. Он пожирал город, его грехи, болезни и радости под аккомпанемент грохота рушившихся домов. И этот огненный Ад не собирался отступать — у него в меню было ещё больше половины Сити… Инна бежала первой, Динка — следом за ней, буквально по пятам, и если сестру вело не в том направлении, Дина корректировала наш маршрут. Я бежал за подругой, а жнец замыкал нашу похоронную процессию, внимательно вглядываясь в стены домов, словно боялся, что они на нас рухнут. Впрочем, не зря боялся…
Горело всё, и мне даже начинало казаться, что сам воздух плавится, заставляя пылать каменные стены. Крыши, отправляя к небесам алые искры, рассыпались на части, срываясь вниз и осыпая землю огненным дождём. Из окон выпадали рамы, с таверн срывались таблички, двери с грохотом обрушивались на мостовые, лишившись косяков… Порой улицы становились похожи на трубы, а верхние этажи домов практически смыкались над нашими головами, и тогда на землю падали раскалённые докрасна, объятые огнём балки. А мы всё бежали и бежали вперёд, не сбавляя темпа, задыхаясь от кашля, и лишь когда на меня или Дину должно было что-то рухнуть, жнец кидался вперёд и буквально вырывал нас из лап смерти. Забавно, Смерть спасала жизнь смертным… Но смешно мне не было — слишком у Спирса было серьёзное выражение лица, вот только усталость и безразличие в глазах давали понять, что он нас спасал не по доброте душевной, а лишь из-за приказа. А приказов Уильям Т. Спирс никогда не ослушается…
Инне повезло меньше — ей жнец не помогал и лишь цепким взглядом следил за тем, откуда приходило к моей сестре спасение. Первый раз оно пришло внезапно: Инка замерла от резкой боли в икре и, присев на корточки, начала растирать ногу, а в следующую секунду прямо перед ней рухнул кусок горящей крыши. И буквально тут же нога у сестры болеть перестала, по крайне мере, Инка вскочила и помчала дальше, бросив нам:
— Судорога. Уже прошла.
Через пару поворотов мы оказались в той самой «трубе» из странных домов с увеличивающимися этажами, и на Инну полетела горящая балка. Но мой крик сестру не достиг. Она пробежала прямо под этой самой балкой, застывшей над землей — её падение затормозила другая, едва тлевшая деревяшка, которая вообще непонятно почему рухнула вниз. Видимо, чтобы спасти мою сестру, зачем же ещё? Ведь как только Инна промчалась под пылавшей аркой, эта шаткая конструкция обрушилась на дорогу, и нам с Диной пришлось перепрыгивать через костёр, как в ночь на Ивана Купалу…
Но стоило лишь нам выбраться на более широкую улицу, как сестру отвлёк грохот обрушившихся этажей в доме за нашими спинами, на который она обернулась. А на то место, где она должна была находиться, не притормози её резкий звук, упала горящая деревяшка внушительных размеров. Инна стояла, глядя куда-то вдаль, влажный платок скрывал волосы, «маска» из его края сбилась, позволяя рассмотреть лицо моей сестры, сажа и копоть на щеках делали её похожей на работницу угольной шахты, а за её спиной бушевал огонь. И алое марево, взмывавшее к серому облаку дыма, ронявшему на землю слёзы из пепла, казалось мне чудовищной рамой для самой отвратительной в мире картины. Умиравший город, слёзы неба, превратившиеся в прах, и языки пламени в безразличных, спокойных зрачках моей сестры, которой было откровенно наплевать на погибавшее в огне будущее тысяч людей. И мне на секунду показалось, что я смотрю не на человека, а на демона. Ведь даже глаза её сейчас стали алыми, как кровь. Их окрасил в цвет смерти огонь, но лишь её собственная душа могла окрасить их безразличием…
