В гробу я вас всех видела! Мощнейший удар. Не смейся надо мной… не надо…

Не надо…

Я упала на колени. Темнота. Алый пожар уходил в чёрное небо. Исчезал. Растворялся. Обращался в Ничто. И чувства исчезали вместе с ним. Небытие — лучшее из состояний, и оно же худшее, потому что просыпаться нет желания…

Но я не потеряла сознание — темнота медленно рассеивалась, обнажая реальность, в которой я стояла на четвереньках на полу, и боль глухими ударами пульсировала в висках. Давление поднялось, наверное. Так часто бывает… Руки дрожали, ноги тоже, и я медленно, пошатываясь, подползла к кровати. Гробовщик подал мне руку, видимо, намереваясь помочь подняться, но я его проигнорировала и самостоятельно села на кровать. А затем жнец достал из кармана своей хламиды чёрный носовой платок и начал вытирать мой подбородок и губы. С чего бы это?

— Зачем же так нервничать? Ты вредишь этим только себе. Вот и кровь пошла носом, а это ведь такая ценная влага, тебе ли не знать? Как видишь, подобные вспышки ярости тебе же и вредят. А вот если бы ты контролировала себя, совершая всё те же действия, таких последствий не было бы.

Что?… Он сейчас о чём? Он что, не считает, что мне надо перестать бросаться на людей? Не разделяет точку зрения моих родителей, говоривших, что это не нормально?! Как же так?..

— Ты не против?.. — это всё, на что меня хватило.

Гробовщик замер, а затем расхохотался — громко, пронзительно, заразительно… Но не было в этом смехе и грамма веселья. В нём была насмешка и пустота — то самое Ничто безразличия, которое не могло веселиться и не хотело, но веселилось, поглощая чужую глупость… Смеялось, когда впору было плакать, потому что не считало нужным проливать слёзы, смеялось, потому что не могло вообще никак не отреагировать, ведь в этой пустоте звучали отголоски забытых, растворившихся в небытии чувств. И они резонировали с новыми, порождая этот хохот. А я почему-то смеялась вместе с ним. С Ничем, поглощавшим и меня… без остатка.

Гробовщик замолчал так же резко, как рассмеялся, и я тоже затихла. Этот смех… Наверное, именно он заставил меня присмотреться к Величайшему. Когда я впервые его услышала, мне показалось, что смеётся мертвец, и я поняла, что этот смех такой же, как моя улыбка — абсолютно безжизненный, отражающий лишь блики эмоций, но не дарующий их. Он безразличен к чужой боли, чужим радостям, чужим волнениям — он существует вне времени и пространства. И его обладатель — та самая Бездна, что не видит разницы между одной смертью и сотней, между жизнью и могилой, между правдой и ложью. Он вне всего этого. И это меня привлекло. Когда же в магазине Гробовщик до самого конца отстаивал свою позицию, я поняла, что это до безумия сильный человек (хоть он и не относится к Homo sapience). А когда он не стал нападать на беззащитного охранника (что может пистолет против Косы Смерти?), я поняла, что это ещё и человек чести. Да, искажённой, да, странной, да, неприемлемой большинством людей, но всё же чести. И это заставило меня признать в нём Авторитет с большой буквы. Жёсткий, властный, целеустремлённый, безразличный к судьбам людей, безжалостный, сильный духом и не переступающий грань, которую сам для себя определил — не предающий себя. Почему бы не последовать за ним? Почему бы не подчиниться? Почему бы не сделать его хозяином своей жизни? Потому что он — Смерть? Но это ещё интереснее! Это грань, черта, надрыв, это раскалённое лезвие, танцуя по которому, невозможно не упасть, и оттого оно ещё заманчивее! А вдруг не упаду, а вдруг ожоги заживут? А вдруг, рухнув в бездну, обрету такое желанное и такое пугающее Ничто?..

— Ты забавная, — усмехнувшись, прервал мои размышления Величайший и сел на край моей кровати. Снова. А вот мне вдруг стало стыдно — за что я его так? Он не хотел надо мной издеваться, просто выразился непонятно, а я… Кошмар…

— Прости, — пробормотала я и уткнулась взглядом в покрывало. Чёрное, мрачное — точно под события…

— Прощаю. Я ведь провоцировал тебя специально, чтобы посмотреть, как быстро ты выйдешь из себя.

Я вскинула взгляд на жнеца и поджала губы. Он что, всё же издевался?..

— Мне надо было понять, как быстро ты перестаёшь себя контролировать после стресса, а ещё тебе надо было выплеснуть всю агрессию, что ты и сделала. Считай это терапией — она куда лучше твоей обычной, разве нет?

— Да уж, — вздохнула я и, обняв колени, положила на них подбородок. Гробовщик прав: мне становится намного легче после того, как я выплесну злость… — Но тебе точно не больно?

— Комариный укус причиняет тебе неудобства? — вопросом на вопрос ответил жнец, и я прыснула. Меня назвали комаром! Дожила!

— Бжжж, — прожужжала я и снова хихикнула. Правда, нервно. Жнец кивнул, словно соглашаясь с тем, что комар — довольно точное определение для меня, несчастной. Я же фыркнула и вдруг увидела разбросанные по кровати карты… точнее то, что от них осталось. «Ой», — всё, на что меня хватило. Мятые и изорванные картонки разноцветными лепестками покрывали чёрную ткань. За что же я их так…

— Да, а ещё от твоей неконтролируемой ярости страдают ни в чём неповинные предметы, — словно подтверждая мои мысли, кивнул Гробовщик.

— Жаль их, — пробормотала я, собирая обрывки карт.

— А мне нет, — хмыкнул жнец и начал словесную атаку: — Итак, помнится, ты поделилась со мной своим секретом. Рассказала, куда уходишь, чтобы справиться со злостью. Скажи, что эффективнее — мой способ или твой?

— Твой, — вздохнула я печально.

— А теперь, может, расскажешь, как ты пришла к тому варианту?

Я поморщилась, не горя желанием вдаваться в воспоминания, но жнец явно не собирался снимать вопрос с повестки дня и заставил меня наступить себе на горло словами: «Я жду». Да уж, умеет подчинять…

— Мне двадцать, — нехотя начала я издалека. — В восемнадцать переехала в этот город. До этого, в шестнадцать, я познакомилась с одним человеком… Отличным человеком! Он был довольно богат, и мы познакомились, когда он навещал сестру в психушке. Я там лежала, «спасибо» родителям. Его удивила моя любовь к подчинению, и он сказал, что из меня получился бы отменный сабмессив. Я не поняла, а он рассказал, что такое Лайфстайл. Образ жизни, когда Доминант всё решает за сабмессива, в то же время, ставя перед собой цель заняться совершенствованием своего саба. Саб не имеет права ни на что, кроме ухода от Господина, Доминант же может абсолютно всё… в идеале. Но чаще всего заключаются контракты или устные договоры, где прописано, что Доминант может, а чего — нет. За проступок сабмессива наказывают. Меня подкупило это, я ведь всегда любила следовать за лидером, ловя каждое его слово. Но тот человек, его звали Стас, сказал, что до совершеннолетия мне в эту субкультуру хода нет — они все подчиняются трём правилам: «Добровольность. Разумность. Безопасность». А психические отклонения и несовершеннолетие — противоречие пункту о разумности. Мне тогда диагноз, давным-давно поставленный, поставили под вопрос из-за того, что симптомы были смазаны, и сказали, что если это и пограничное расстройство личности, то довольно нетипичное, хотя их таких, «особенных», великое множество. В общем, когда меня выписали, я лишилась справки о психических отклонениях, но была обязана регулярно наблюдаться у психиатра и проходить обследования. Ну а Стас сказал, что раз уж я избавилась от клейма психиатрии, то мне надо лишь подождать совершеннолетия, и он с удовольствием подыщет мне подходящего Доминанта. Если не для Лайфстайла, то хотя бы для сессий — чтобы я могла отдохнуть от окружавшей меня нервотрёпки. Я ведь была абсолютно разумна, за исключением моментов, когда видела несправедливость или меня пытались оскорбить, так что проблем возникнуть не должно было. Мы тесно общались, он даже научил меня особым обвязкам бондажа — я тренировалась на манекенах, как это ни смешно прозвучит. А ещё он учил меня развязывать узлы. Говорил, что бондаж — штука опасная, и нижнему, то есть тому, кого связывают, неплохо бы уметь на всякий пожарный из обвязок выбираться — мало ли, что случится с Топом? Лежи потом, как в книге Кинга «Игра Джералда», и размышляй: «Я умру от жажды или какой маньяк явится?» Да и вообще, полезно это. Вот он меня и научил из обвязок высвобождаться, причём сессии не проводил — просто учил. Ну а через год… он умер.