Инна заблокировала крышку люка, спасённая нами леди истерически всхлипывала, прижимая к глазам шёлковый платок, Вито деловито расхаживал туда-сюда, с присущим всем детям любопытством разглядывая город через бойницы, а мы с Лёшей начали привязывать верёвки к стене, благо бойницы находились на довольно небольшом расстоянии друг от друга — один человек всего помещался. Инна же, увидев, что мы творим, подбежала и затараторила нечто, смутно укладывавшееся у меня в голове: если ратушу окружат, мы не сможем спуститься по верёвкам вниз, поэтому надо соорудить путь к отступлению. Поняв, что мы с Лёшей «слегка не в теме», Инна тяжело вздохнула и раздала наконец чёткие указания, благодаря которым мы вскоре начали играть в ковбоев. Если точнее, мы с Алексеем соорудили петли на концах верёвок и пытались самодельными лассо заарканить трубы дома напротив, правда, получалось плохо — мы ведь раньше таким не занимались… Но всё же удача в кои-то веки сжалилась и нам улыбнулась, а потому, возрадовавшись её оскалу, мы таки заарканили соседний дом. Свободные концы верёвок были привязаны к нашей башне, и мы уселись на пол — как хорошо, что он был деревянным — наблюдать за улицами города.
Лёша с сестрой отправился к фасаду здания, и Инна начала обрабатывать рану брата, я же расположилась возле верёвок, то есть у задней стены ратуши, а Нокс, отчего-то не удостоивший дворянку ни единым комплиментом и очень внимательно приглядывавшийся к моей подруге, устроился рядом. Интересно, он боялся наказания за упущение из виду следов аномалии, потому и решил выложиться в этом задании по-полной, забыв о своих собственных маленьких радостях, или он вообще всегда концентрируется на работе, а дам охмуряет в свободное время?.. Впрочем, какая разница? Да никакой. Решив не углубляться в анализ поведения жнеца, как оказалось, умевшего быть ответственным, я достала из мешка ещё печенья и подманила ими Вито. Вот так, собирались этими печеньями живность какую подманивать, если понадобится, а в результате подкормили ребёнка…
Пока Вито и мадам, подманившаяся вместе с ним, жевали, я решила даром времени не терять и расспросила их, как происходило нападение в переулке — мне показалось странным, что Инне, с её-то «везением», смертельная опасность там не угрожала, но мои сомнения развеяли. Оказалось, что, когда я метнула ножи, Инна тут же достала перцовый баллончик, и пират с мешком был нейтрализован. Пока я била по голове урода-насильника, пират, отчаянно протиравший глаза и подвывавший от боли (Инна попала ему в глаза, молодец), сумел достать пистолет и выстрелить. Что интересно, он не целился, но наверняка попал бы в Инну, потому как она кинулась его вырубать. Но пуля до моей подруги не долетела — произошла осечка. Потому я и не слышала грохота — на спусковой крючок корсар нажал, а выстрела не последовало. Инна ситуацией воспользовалась, ударила пирата по голове, а затем, пока мы с Лёшей пытались драться, ударила телескопической дубинкой нашего противника. Ещё из этого разговора я узнала, что спасённую девушку зовут Иветт Алварес и она является дочерью какого-то богача — если честно, я запуталась в титулах, пока она представляла своего отца. На этом дискуссия была исчерпана, и мы вернулись к молчаливому созерцанию погибавшего города.
К чёрному небу взметались алые языки пламени, ненавидимые домами и жителями, но восхваляемые захватчиками. Где-то вдалеке шумело море, отражая погребальный костёр побережья. Крики, треск пламени, стоны наполняли воздух тягучей мелодией, иногда прерывавшейся резкими громовыми раскатами выстрелов. И тогда запах пороха примешивался к запаху палёного дерева и взлетал к чёрному небу, смотревшему на глупых смертных мириадами белых, холодных, безразличных звёзд. Они бы посмеялись над жалкими попытками людей выжить… если бы им было до нас хоть какое-то дело.
По мостовой, узким улочкам, переулкам сновали выжившие: горожане, пытавшиеся укрыться от пожара и захватчиков; пираты, искавшие добычу и жертв; собаки, поджимавшие хвосты и мечтавшие забиться в первый попавшийся тёмный угол — лишь бы подальше ото всего этого ужаса. От огня. От смерти. Порой люди сталкивались, и тогда пираты заставляли горожан выворачивать карманы, а если жертва отказывалась, её убивали, и плотоядные ухмылки на небритых лицах делали их похожими на акул. А иногда корсарам попадались красивые девушки, и тогда улицы города наполняли крики ужаса и отвращения, а Иветт отворачивалась от бойниц и начинала тихо плакать, дрожа, как осиновый лист, и Вито пытался её подбодрить, рассказывая короткие истории и байки. Образ красавца-корсара, человека чести, чтящего пиратский кодекс и не идущего на сделки с совестью, был развенчан. «Одиссея капитана Блада» ушла в глубины памяти. По городу бродили совершенно реальные пираты, не гнушавшиеся ни грабежом, ни насилием, ни бессмысленным убийством. Вот только почему-то, когда один высокий, под два метра, черноволосый пират с окладистой бородой и беспощадной ухмылкой поймал парня лет десяти, судя по одежде, довольно богатого, и приказал выворачивать карманы, а тот отказался, крикнув: «Будьте вы прокляты!» — корсар расхохотался, запрокинув голову к чёрным небесам, и, тряхнув парнишку, сорвал у него с шеи цепочку. А затем отпустил его и, когда парень попятился, дал ему несильного пинка, крикнув: «Беги уже, смельчак!»
Они не трогали детей, по крайней мере, я не видела ни одного убитого ребёнка за всё время нашего пребывания здесь. Хотя, возможно, мы просто шли не той дорогой. И я подумала, что среди пиратов, наверное, есть разные люди: те, кто способен на всё ради обогащения, те, кто способен на многое, и те, кто не переступит определённую черту. Ведь некоторые корсары хватали первых попавшихся симпатичных женщин, а другие проходили мимо писанных красавиц, не удостоив тех и взглядом — их куда больше интересовали сокровища в домах, или же у этих леди забирали кошельки и украшения, а затем велели убираться подобру-поздорову. И я поняла, что хоть пиратов и называли сбродом, никчёмными людьми, отбросами общества, не все из них были таковыми, и некоторые понятия чести — их чести, пиратской — они всё же чтили. Не все, но многие. Потому я даже не знала, как к ним относиться — они нападали на безоружных, но не всегда, они убивали беззащитных, но не все, они грабили, но это была их «профессия», и никогда корсары не называли себя «защитниками справедливости» или «армией освободителей». Это были преступники, позиционировавшие себя таковыми, но не все и не всегда переходившие черту… И я подумала, что, наверное, каждого пирата надо рассматривать по отдельности, потому как есть твари, из-за которых в воздухе звенели женские крики, а есть люди, которые наполняли воздух громовым хохотом и, слегка пнув, отправляли ребёнка прочь. Это странное племя — пиратская братия, племя, в котором, как в любом обществе, хватает и грязи, и чести. Наверное, это копия нашего общества, у которой на первый план выходит не фальшь и не привитые с детства запреты, а собственные алчность, жестокость и желания.
Это мы, но без масок.
Вот тащит мешок с золотом небритый «олигарх», сверкая глазами в поисках новой добычи и не гнушаясь пустить кровь тем, кто воспротивится отдать ему золотую цепочку. Вот, отбросив всю мишуру, «развлекается» представитель «золотой молодежи», насилуя истошно кричащую девушку, только он не пил «для храбрости», как сделал бы на сходке своих дружков — он всего лишь скинул маску притворства и показал свое истинное «я». А вот пинком высаживает дверь мужчина с мозолями на руках, который уже устал планомерно обходить дома, но у которого впереди ещё целый квартал, и, обнаружив в гостиной мать с дочерьми, он выгоняет их на улицу, а сам отправляется планомерно обчищать их жилище, после чего бредёт к следующей двери, не глядя на то, как женщина возвращается к себе в дом, шепча молитвы и плача от радости, ведь она и её дети остались в живых. А вот смешливый бородач натыкается на нищего подростка, сидящего у стены дома и даже не собирающегося убегать. Потыкав носком сапога в ногу парня, он спрашивает: «Неужели не боишься?» — а получив в ответ: «Все там будем, чего бояться?» — хохочет, отвечает: «Постарайся слишком скоро там со мной не встретиться!» — и кидает парню монетку, после чего спешит к пабу — видимо, не только за деньгами…
