«Эти краснокожие отбросы опять будут сопротивляться. Нет бы они все тихо сдохли! Зря, что ли, им чумные одеяла столько времени продавали?»

«Но женщины у них горячие! А как они вырываются всегда!»

«Эта земля будет нашей. Краснокожим тут не место. Их место — на стене трофеев!»

«Позабавимся сегодня, парни!»

Забава. Игра. Бизнес. Человеческие жизни — просто способ заработать и развлечься. Вот так, ничего больше. Разменная монета в игре под названием «жизнь». Великая американская мечта — жить весело и беззаботно. Мечта, построенная на крови, скальпах и боли. А ещё на ненависти и подлости. Чумные одеяла, которые захватчики продавали мирным индейским деревушкам. Набеги на незащищённые поселения. Покупка земли за сущие гроши. Великая американская мечта работает только на благо великих американцев — разбойников, покинувших Европу в поисках лёгкой наживы. Они её нашли. Как и новый дом. Дом для нации, не имевшей корней на материке, который она захватила.

Да пошло оно всё!

Я схватил Инку за руку и прошипел, едва слышно, но она поняла:

— Мы идём в деревню. Мы предупредим их. И мне плевать, что ты скажешь. Мы не побежим.

— Ты дурак?! — побледнев, одними губами спросила она. Сама ты дура.

— Нет. Не дурак. И не последняя сволочь.

— История всё равно не изменится! — это типа глас разума, Инн? — Нам выжить надо, они всё равно все давно мертвы! — какая «милая» отговорка. — Мы их не спасём — Клод ясно сказал, что мы не сможем повлиять на историю!

— Зато мы будем знать, что сделали всё, что могли.

Инка хватала ртом воздух, а я повернулся к Дине. Подруга лишь кивнула и смущённо улыбнулась. Вечно она так — куда пнёшь, туда и покатится. Безвольная абсолютно! До поры, до времени… Хотя надо отдать ей должное — она могла Инку поддержать, а поддержала меня. И на том спасибо. Да нет, правда спасибо. Потому что не знаю, изменится история или нет, но мы спасём хоть кого-то. Не в истории и не ради неё — здесь и сейчас, ради тех, кто может выжить. В этой реальности, в этом времени. Рядом с нами.

Я подошёл к притихшему Сатклиффу, смотревшему на меня с обожанием, и тихо спросил:

— Они едут к деревне? Она справа от нас?

Жнец призадумался, явно ломая комедию и делая вид, что сомневается, можно ли ему отвечать, а затем кивнул и прошептал:

— Лёшечка, ты нарываешься на проблемы. Хотя вы все равно не избежали бы встречи с солдатами из-за ландшафта… Но я тебя в любом случае спасу.

— Сам спасусь, — поморщился я и, махнув «слабому» полу рукой, помчал в направлении индейской деревни. Солдаты приближались медленно, словно оттягивали неминуемый финал, а голоса их звучали всё тише. Деревня приближалась. Мы же бежали изо всех сил, оставляя далеко позади ехавших, скорее всего, медленным шагом солдат.

— Осторожно, — Дина вцепилась в моё запястье и затараторила не хуже Грелля: — Они наверняка расставили посты вокруг деревни. Надо быть осторожными. Главное не нервничать и говорить чётко. Мы — бледнолицые для них, нам не будет веры.

— Плевать.

Да, мне плевать. Главное предупредить их. А там как-нибудь выкарабкаемся.

Долго — безобразно долго — мы бежали по мягкой траве, скрадывавшей шум шагов, огибали трескучий кустарник, проносились мимо толстых многовековых деревьев. До ужаса чистый воздух вспарывал лёгкие, заставлял голову сходить с ума, кружиться, как на карусели. Нервы были ни к чёрту, а логика ушла и не оставила нового адреса. Динка была спокойна и сосредоточена, Инна хмурилась, явно мечтая свернуть в сторону, Грелль, довольный жизнью, маньячно ухмылялся, и на его лице явно читалось предвкушение. Чёрт, неужели бой всё же будет?.. Нам не поверят, да?

Боль. Острая, нестерпимо-жгучая.

Ноги тут же подкосились, и я упал на траву, успев лишь схватиться ладонью за шею. Из неё что-то торчало. Что-то твёрдое, острое… как игла. Толстая, длинная, словно шило или половина спицы. Больно. И нет сил дышать…

Темнота.

Открыв глаза, я сразу понял, что нам каюк. Вытоптанная земля сменила траву, боль в шее пульсировала, словно подгоняемая кровотоком, а руки, стянутые за спиной, онемели. Голова «плыла», в глаза словно песку насыпали, но, что интересно, речь столпившихся вокруг индейцев я понимал так же, как и солдат в лесу. Словно они чисто по-русски говорили. Бедный мой мозг, как же над ним потусторонние силы поиздевались…

Индейцы стояли вокруг нас плотным кольцом. На женщинах и девочках были странные свободные длинные платья серых и коричневых тонов (иногда даже синих), украшенные кучей бус, и даже в волосах, длинных, угольно-чёрных, порой мелькали вплетённые бусины. Мальчишки щеголяли в серых свободных рубашках и кожаных ноговицах — не скреплённых между собой штанинах, поверх которых красовались набедренные повязки. Мужчин было почему-то очень мало, и у меня промелькнула мысль о том, что большинство ушло сражаться. Но тишина, не нарушаемая ничем, кроме гула голосов смуглых людей с непривычной моему взгляду внешностью, говорила, что бой ещё не начался. Значит, солдаты выбрали для нападения время, когда почти все мужчины покинули деревню?..

— Осторожно, — прохрипел я, и шушукавшиеся индейцы посмотрели на меня полными немого удивления глазами. — Сюда идут солдаты. Скоро будет нападение…

Вперёд выступил высокий пожилой мужчина с ирокезом на голове и кучей бахромы на коричневой куртке, скрывавшей типичную местную свободную рубаху. Он хотел было что-то сказать, но в этот момент со стороны леса раздался резкий звук, похожий на хлопок.

Выстрел.

В следующую секунду по небольшой толпе мирных жителей прошла волна немого ужаса. Женщины хватали на руки детей, девочки жались к матерям, мальчики искали взглядом воинов, а тот самый пожилой мужчина вдруг словно разом постарел, и следующим, что я услышал, был его приказ. Они собирались драться. Не бежать, а сражаться, хотя мужчин было до ужаса мало.

А дальше началась суета, которая больше смахивала на попытку муравьёв спастись из горящего муравейника. Индейцы бегали от вигвама к вигваму, что-то кричали, доставали луки… А я, моя сестра и Дина просто лежали со связанными за спиной руками в центре индейского поселения, состоящего не больше, чем из тридцати вигвамов. Чёрт. Почему я такой идиот? Почему нас повязали? Почему мы не предупредили их заранее?!

А выстрелы уже стали постоянным фоном.

И тут Динка, лежавшая слева от меня, села, а затем пролезла ногами в кольцо связанных за спиной рук, и узел оказался прямо перед ней. А после этого я имел сомнительное счастье наблюдать за тем, как подруга совершала довольно странные движения руками, и как на удивление быстро верёвка, связывавшая её запястья, прекращала давить на кожу. Одно завершающее движение, и Динка освободилась, выскользнув правой рукой из некогда плотного верёвочного кольца.

— Гудини, — прокомментировал я, быстро сев.

— Вроде того, — безразлично бросила подруга и начала быстро развязывать узел на моих путах.

Инна тем временем попыталась повторить подвиг Дины и переползти через собственные руки, но получалось у неё откровенно фигово (может, рюкзак мешал? Его с неё не успели снять), а потому она просто отползла к одному из вигвамов. Индейцам же на нас было наплевать — бой уже начался, и со стороны леса доносились лишь выстрелы и крики. Быстро развязав меня, Дина начала освобождать Инку, а я наконец-то встал и обернулся.

Чёрт. Лучше бы я этого не видел. Никогда.

Как в замедленной съёмке люди в темно-синих мундирах и фуражках скакали по полю, отделявшему лес от деревни. Индейцы, заняв оборону у карая посёлка, стреляли в них из луков — метко и быстро. А в ответ летели пули. Град пуль, куда более смертоносных и быстрых, чем стрелы. Винтовки и револьверы против луков и томагавков. Честная борьба, правда? Толпа мужчин, восседавших на лошадях, против нескольких десятков женщин и мальчиков, не достигших и тринадцати лет. Мужчин на стороне индейцев было очень мало — человек десять, включая стариков. И они все сражались. Даже дед лет семидесяти, а то и старше, дрожащими руками натягивал тетиву и неизменно попадал в цель.