Всю дорогу жнец канючил, прося прощение за испорченный день, обещая интересные развлечения, если я соглашусь провести следующий день с ним, а ещё заявляя, что красный цвет мне бы подошёл куда больше, чем чёрный. Короче, мой мозг был взорван этой мужской (почти) версией Тины Канделаки. Впервые в жизни я был рад тому, что добрался до места трудовых подвигов, а затем впал в уныние — моя головная боль пропёрлась в клуб, как только тот открылся для посетителей.
Собственно, пара слов о клубе. Его характеризовали тёмно-синие стены, навевающие мысли о ночном небе, и круглая сцена в дальнем конце зала, которая подсвечивалась неоновыми синими огнями, и куда либо выходили малоизвестные рок-группы, либо танцовщицы в мини-юбках и топах, не оставляющих простора воображению. Пожалуй, это единственное, за что я люблю наш клуб. У сцены находился танцпол, ближе к двери — безликие круглые пластиковые столики. Моей же вотчиной являлась широкая барная стойка из чёрного пластика, за которой располагался огромный зеркальный стеллаж с бутылками спиртного. Спросите, почему лицо, не достигшее двадцати одного, торгует бухлом? Отвечу. Я не имею права пить на рабочем месте — это раз; мой шеф — старый друг моего отца, который многим ему обязан, — это два. Вопрос закрыт. Возвращаясь же к обстановочке клуба, скажу, что столики, притулившиеся вдоль стен, расположены были каждый в отдельной «кабинке», а вместо штор висели самые настоящие цепи с небольшими звеньями. А ещё то тут, то там, по всему залу стояли столбы, обвитые подобной железной дребеденью, или просто от потолка до пола были натянуты толстые, массивные цепи. Да что там — даже по стенам висели цепи со звеньями разного диаметра! Короче, это всё наводило на мысли о кандалах, якорях и Гудини.
В зале всегда было темно, подсвечивалась только сцена, пространство над танцполом, да моя витрина со спиртным, что, кстати, часто вызывало недоумение у новичков, а потом принималось ими на «ура» — мрачность этого заведения придётся по вкусу не каждому, как и музыка, которая там играет, но популярность его упорно растёт. Может, народу цепи нравятся? А что, тюремная романтика! Российский народ ведь по жизни с шансона прётся. Правда, с зеками сталкиваться в тёмном переулке не желает, но блатняк всё равно поёт. Логика, блин!
Этот вечер начинался как обычно: посетители, верещание паранормального существа среднего рода (оно уже стало привычным, дожил!), музыка на предельных децибелах, темнота, звон цепей, смех нетрезвых куколок, которых мне нельзя кадрить (а жаль). Когда одна поддатая девица начала ко мне клеиться, а я ей вежливо так намекнул, что мне нельзя с клиентами общаться не по работе, Грелль ехидно рассмеялся, и симпатичная (с третьим размером, а то и больше!) блондинка одарила его недоуменным взглядом. Я мысленно закатил глаза, а девушка, допив виски, выдала несусветную тупость:
— Так к тебе это тоже относится, мымра!
Сатклифф замер, а затем разразился тирадой, из которой я понял лишь одно: он в восторге, что его приняли за женщину, но с удовольствием выцарапал бы блонди глаза за то, что она его назвала мымрой. Ну а блондиночка въехала, что Сатклифф мужик, и сморозила ещё большую тупость, на этот раз обратившись ко мне:
— Так вот чем я тебе не понравилась! — эффектный жест, поправляющий чуть ли не выпадающую из топа грудь. Да такую грудь, кстати, шикарную… — Тебе ведь не это нужно, голубок!
Я выпал в осадок, поперхнувшись воздухом, а эта придурочная свалила на танцпол. Зашибись, история спрягает нас!
— Лёшечка, ты зря расстраиваешься! — пропел объект моей ненависти. Дать ему в морду, что ль? И чхал я на последствия! — Чем геи хуже натуралов?
— Тем, что я — не гей! — возмутился я, и клиенты на нас удивлённо покосились.
— Но ведь ты би, — решил блеснуть логикой мужик, косящий под бабу.
— Это был эксперимент. Неудачный. Я натурал, — буркнул я и начал протирать стаканы. Динка говорит, труд помогает успокоиться. Ага, как же! Я б лучше в «Risen» монстров помочил!
— Никто не идеален, — вдохнул Сатклифф. Это типа шутка?
— Брось ты уже эту затею, — меня повело на откровенность? — Я всё равно выиграю. Ты мне до фонаря.
Жнец призадумался, и мне даже показалось, что расстроился, но затем он вдруг как-то оживился, подобрался и заговорщическим шёпотом выдал:
— А знаешь, Лёшечка, мне и впрямь тебя не завоевать так! Ты такой же неприступный, как Себастьянчик! Это заводит! Но, думаю, если тебя так раздражает моё поведение, сменить его будет правильным поступком в данной ситуации, как думаешь? Та девица, твоя сестра, сказала, что это квест. Что ж, я в него сыграю! И первый ход — я попытаюсь тебя не раздражать!
— Было б здорово, но это невозможно, — хмыкнул я. — И тебе не поможет.
— Попытка не пытка, кажется, тут так говорят, — подмигнул мне жнец и впал в глубокие раздумья, потягивая виски с содовой. Интересно, а у него паспорт есть? Точнее, он у него наверняка есть, но какой возраст там указан? Нет, что ему больше двадцати одного, и так понятно, но вот есть ли документик, это подтверждающий, — вопрос! Эта «красотка» могла запросто омолодиться, а я могу за этот счёт её отсюда выставить…
— А покажи-ка мне паспорт, — озвучил я свои мысли, выводя жнеца из непривычного для него состояния задумчивости.
— Ой, как это мило! — чему-то обрадовался этот тип. Мне его никогда не понять… — Ты мне сделал комплимент!
— Какой?! — офанарел я.
«Логика, вернись!» «Но я здесь явно лишняя, прощай!»
— Ты сказал, что я не выгляжу на двадцать один, — прижав ладони к щекам и потупив взгляд, выдал очередную ахинею Сатклифф. Да уж, и впрямь прощай, госпожа логика…
— А больше тебе ничего не надо? — огрызнулся я. А клиенты начали коситься на нас ещё подозрительнее. — Я не знаю, какую цифру ты себе там накалякал, так что предъяви бумажку, или больше выпивки не будет.
— Пытаешься от меня избавиться? — тут же расплылся в маньячной ухмылке красный революционный акул. Вот, блин, у человека… то есть, у жнеца настроение меняется! За долю секунды из смущённой девицы на выданье в психа с бензопилой и садистским взглядом. Жесть.
— Типа того, — пожал плечами я, не отводя взгляд от маньячных глаз акулы. — Паспорт покажи.
С минуту мы сверлили друг друга взглядом. А затем жнец всплеснул руками и, заявив: «Ах, мне это так нравится!» — полез в карман плаща. Судя по паспорту, Греллю Сатклиффу было двадцать два года, и я тут же озвучил свои мысли о том, что выглядит он старше.
— И на сколько же я выгляжу? — почему-то не обиделся красноволосый.
— На тридцатник, — соврал я. Ну, пяток я ему накинул, конечно, но надо ж эту акулу-садистку от себя отвадить?
— Как это мило, — хищно на меня зыркнув, выдал жнец, расплываясь в коварной ухмылке. — Ты меня смущаешь. Я так хорошо выгляжу, правда?
Вот чёрт. Кажись, я попался в его ловушку… Ему ж больше ста — точно! Чёрт, Иннусик, в такие моменты мне тебя очень не хватает — ты способна думать в трудной ситуации быстрее, чем в обычной, а вот я теряюсь… В ответ на моё молчаливое пожатие плечами эта зараза революционная рассмеялась, явно празднуя победу. Кстати, кажись, он и правда сменил манеру поведения — раньше бы он стопудово оскорбился или вообще кинулся за бензопилой, а тут — тишь, гладь, да благодать. Не к добру…
— Я думаю, что смогу компенсировать неудавшийся поход с друзьями, — прервал мои размышления и наполнение стаканов алкоголем поклонник радуги.
— Как? Повернёшь время на день вспять и похоронишь себя? — скептически выгнул бровь я.
— Нет, зачем же! — замахал руками Грелль. Жеманно так, по-бабьи — фу, короче! — Я тебе устрою незабываемый поход по кладбищу!
— Во-первых, я с тобой никуда не пойду, — хмыкнул я. — А во-вторых, я наши кладбища вдоль и поперёк исползал, ничего нового ты мне не покажешь.
— А кто сказал, что это будет местное кладбище? — пафосно, но с хитрой лыбой спросил любвеобильный труп. — Ну а идти или нет, решать тебе, но, Лёшечка, скажи, неужели ты не хочешь побродить по Некрополю Санкт-Петербурга?
