Он выудил из кармана брюк печенье в форме косточки и смачно им хрустнул. Родители переглянулись, мать закрыла глаза и глубоко вздохнула, а отец махнул рукой и отправился в мою комнату — видимо, решил подумать в одиночестве, а может быть, покопаться в ящиках, чтобы найти свидетельство о браке или ещё какие-нибудь документы, подтверждающие личность самой Смерти.

— А теперь, Дина, — тихо сказа мать, явно взявшая себя в руки и осознавшая, что с Легендарным их обычный стиль общения не прокатит, — ты мне расскажешь, что здесь происходит, и кто этот человек.

Я покосилась на Легендарного, но он так увлечённо изучал свою печенюшку, что мне аж смешно стало. Хочет проверить, избавилась я от их влияния или нет? Ну ладно… Покажу. Сам ведь сказал, что я теперь принадлежу ему без остатка, к чему теперь устраивать проверки? Больше в моей жизни не будет ни одного авторитета, кроме Легендарного.

— А с чего вы взяли, что «Гробовщик» — это кличка? — сделав озадаченную моську, спросила я. — Да и что вам не нравится? У него есть работа, он меня ценит, и мы любим одно и то же.

— А поподробнее нельзя? — процедила мать, уперев руки в боки. — Кем работает? Что любите? Где вообще ты его откопала?!

— Откапывать — его привилегия, — спокойно пожала плечами я, а жнец хрустнул печеньем. — Я же сказала, он гробовщик. Гробики делает, потом с поселенцами закапывает. Ну, или откапывает, если эксгумацию назначат…

Мать аж позеленела — такой у неё был глобальный шок. Схватившись за сердце, она пробормотала:

— Только этого нам не хватало! Какой позор!

— Ну что Вы, — влез в разговор жнец, мило так ухмыльнувшись, — позор — это действие, противоречащее всеобщей мировой морали, за которое вас осудит общество. Если выйти замуж — позор, то Вы и сами опозорены. Впрочем, куда уж больше? — и тут он заговорил так, словно беседовал сам с собой, глядя в потолок. — Пытаться свести собственного ребёнка с ума, изолировать его, держать в психиатрической лечебнице, не подавать в суд на тех, кто издевался над этим самым ребёнком, отказать ему в защите после того, как он спас свою жизнь и жизнь другого смертного, и в результате прогнать его из дома, а затем пытаться довести до нервного срыва, чтобы окончательно загнать в лечебницу и завладеть квартирой вместе со всеми сбережениями. Интересно, если общество узнает, оно сочтет это позором?

Мать, всё это время пытавшаяся заткнуть Гробовщика, застыла с открытым ртом. Он же вернулся к безучастному рассматриванию печенья, и плевать на неё хотел с высокой колокольни. Ну правильно, Зевсу до мокрицы дела нет…

Наконец мать вновь обрела уверенность в себе и зашипела не хуже кобры:

— Мы всю жизнь её растили! А ты пришёл на всё готовенькое — квартирку хочешь получить, да её счета, ничего не делая! Вот от таких альфонсов и надо защищать нашу дочь!

— Дина, к концу месяца подготовь дарственные бумаги, — лениво так отдал приказ Гробовщик, словно не слушая мою мать. — Подаришь эту квартиру кому-нибудь. Только не родственникам.

Я кивнула и улыбнулась, а мать выпала в осадок. Вопли, затопившие некогда мирную квартиру, казались лишними и какими-то уродливыми, неправильными, словно пытавшаяся разрушить мой мир атомная бомба. Легендарный обернулся ко мне и негромко сказал:

— Теперь понимаешь, почему мёртвые прекрасны?

— Да, — искренне ответила я, а на крики матери прибежал поправлявший пиджак отчим. Гробовщик коварно ухмыльнулся и, не давая ему сказать и слова, протянул:

— А что это, интересно, у вас во внутреннем кармане пиджака, милейший? Уж не желаете ли Вы изъять у меня некую бумажную собственность?

Отчим схватился за грудь, но явно не из-за проблем с сердцем — карман тянул его руку магнитом. А затем послышались новые крики, и Легендарный перебил их словами:

— Что ж, пожалуй, больше ничего адекватного мы не услышим. Смертные так нетерпеливы. Вечно кричат вместо того, чтобы спокойно слушать, — он говорил это всё в никуда, глядя на потолок, но родители слышали его даже сквозь собственные крики, и это заставляло их кричать ещё громче. — Итак, скажу всего один раз, пожалуй, а то невежливо было бы оставить совсем уж без объяснений ту, кто дал жизнь моей драгоценной подопытной.

Родители резко замолчали, услышав «странное» слово, и переглянулись. Жнец же усмехнулся, обернулся к ним и заговорил вновь:

— Итак, в конце месяца эта квартира будет подарена кому-то из друзей Дины, потому что я так решил. Если вы ещё не поняли, объясню. Она сейчас активно учится у меня жить без вспышек ярости и подчинения громогласным смертным. Если попытаетесь признать Дину недееспособной, разочарую вас. Ни одна комиссия этого не сделает. Взятку же перебьёт наша взятка, вы же в курсе того, что происходит со счетами Дины. Ах да, о счетах. Будьте любезны вернуть документы, которые прикарманили — уверен, вы не хотите добавить к своему списку позора ещё и воровство. Или всё-таки хотите? Квартира не ваша, документы тоже, дочь совершеннолетняя и дееспособная… Кажется, это и впрямь воровство, — родители переглянулись, и отчим вытащил из внутреннего кармана пиджака банковские выписки и мой мини-дневник, в который я записывала все свои срывы — его мне велел завести Легендарный, для наглядности прогресса самосовершенствования. Швырнув документы на пол, отчим скрестил руки на груди и нахмурился, а Легендарный, начав бродить по комнате с видом манерного Императора, продолжил:

— Таким образом, опеку над дочерью вам не установить. В суде сделку тоже не оспорить — любой подтвердит, что Дина в здравом уме и трезвой памяти, а свидетели расскажут, что последнее время она всё больше принимает решения сама — такой человек не станет слепо идти на несущий ему вред поступок. И, наконец, ваши назойливые посещения. Понимаете ли, моя работа прозектором и гробовщиком требует тишины, а ваши отнюдь не приятные слуху крики разгоняют приятную для вскрытий атмосферу. Вы мешаете моим экспонатам отдыхать, а мне работать…

Жнец уплыл в свою комнату и тут же вернулся, но уже не один. В руках его была огромная колба с эмбрионом. Я уже видела этого малыша в лаборатории Величайшего — он умер при родах от обвития пуповиной, и особенность его была в том, что это был гермафродит, потому Легендарный его и сохранил. Поставив колбу со словно спящим младенцем на высокий комод, жнец с нежностью провёл по стеклу ногтями, и они издали противный скрежет. Мать держалась за сердце, другой рукой закрывая рот и явно стараясь унять рвотные позывы, а отчим бледнел, краснел и снова бледнел, с ужасом глядя на довольного, улыбавшегося жнеца.

— Смерть прекрасна, не находите? А вы мешаете этим детям спать… Дина, скажи, эти люди мешают тебе?

— Ещё как, — честно ответила я, и подойдя к жнецу, ласково улыбнулась мёртвому ребёнку. Всё же смерть — это прекрасно, а экспонаты Гробовщика уникальны.

— Это кукла, — пробормотал мой отчим, а Гробовщик вдруг расхохотался так, что стекла зазвенели, и мать, заткнув уши, выбежала из комнаты. Видимо, побежала к санузлу. Слабый желудок — проблема, когда приходишь в гости к Смерти.

— Отнюдь, — отсмеявшись, ответил Легендарный сжимавшему руки в кулаки Дмитрию Петровичу. — Понимаете ли, я работаю прозектором и по совместительству гробовщиком, а потому мне частенько приходится погружать в формалин различные человеческие органы. Хотите, покажу сердце? Или, может, кишечник — Вам этот орган, думаю, более понятен, чем сердечная мышца. Нет? Ну, так и быть, не стану испытывать и Ваш желудок — мне жаль нашу сантехнику. Кстати, все органы изъяты на вполне законных основаниях, как и эмбрионы, так что можете вызывать полицию — я с удовольствием покажу им свои любимые экспонаты. Главное, чтобы они нам потом сантехнику не перепачкали, но это детали. У полиции желудки, полагаю, посильнее. Интересно было бы сравнить…

Легендарный прижал палец к губам, задумчиво постукивая по ним ногтем, а я с нескрываемым наслаждением наблюдала за ужасом, сменявшим отвращение на лице псевдо-родственника.