Короче говоря, мне было с ним очень комфортно и спокойно, а ещё я больше не чувствовала себя «какой-то не такой», когда думала, что отличаюсь от окружающих, не считала нужным подстраиваться под образ среднестатистического человека даже в своих мыслях, и это была заслуга демона. Он был всё так же предельно вежлив и безмерно язвителен, но отношения у нас сложились совсем не такие, как раньше — я ему поверила, на самом деле поверила, хоть это и глупо, даже при том, что знала — аномалию он попытается устранить любыми способами. А сам Себастьян стал более открытым и уже не прятался за маской идеального дворецкого, позволив себе не только фамильярности, но и вполне искренние проявления эмоций.
И почему-то к концу августа я всё чаще начала замечать, что как только Михаэлис исчезал из поля зрения, на меня накатывала жуткая тоска, а как только он в нём появлялся, мир снова играл всеми цветами радуги. И если он был чем-то недоволен, начинала раздражаться и я, а когда демону было весело, моё настроение ползло вверх. Без него мне было тяжело дышать. С ним я улыбалась искренне и от всей души. Дура я. Потому что влюбилась в демона, чья цель — моя смерть. А я хочу выжить. Любой ценой.
И я грустила, понимая, что скоро мне придётся столкнуться с жестокой реальностью в виде попытки устранения аномалии тем, кто был мне безумно дорог, но стоило лишь ему испечь мне кекс и со словами: «Грусть не красит девушек, особенно когда они и так похожи на мумию с гематомой под глазом», — вручить его мне, как тяжкие мысли испарялись, и я принимала решение жить настоящим, а не будущим. Зря, наверное, но влюблённые глупы, и от этой глупости лекарства ещё не придумали. Ведь «любовь травами не лечится», а «сердцу не прикажешь». Да и несмотря на это глупое чувство, которое, как я думала, уж меня-то с моим отношением к людям никогда по маковке не огреет, я ничего не ждала — я знала, что Михаэлис исполнит свой долг и попытается меня убить, и не питала иллюзий на его счёт. Но самое странное — я понимала, что он должен устранить аномалию и не может поступить иначе, ведь, ослушайся он приказа, Повелитель уничтожил бы его самого. И именно в этом мы с Себастьяном были похожи больше всего — ради собственной жизни мы могли перешагнуть через что угодно. Вот только почему-то, чем больше я об этом думала, тем яснее понимала, что не хочу, чтобы он делал выбор. Не хочу, чтобы ему пришлось принимать решение — спасти себя или меня. Не потому, что он, ясное дело, выбрал бы свою жизнь, а потому, что всё же это причинило бы демону хоть и небольшую, но боль. А этого я ему не желала… Он был мне слишком дорог.
Так закончился август, и Динка с Лёшей благополучно отправились в институт. Я же, с помощью Михаэлиса нашедшая новую работу ещё неделю назад, каждый день трудилась в небольшом магазине оргтехники, куда меня каждое утро отводил демон, и он же каждый вечер забирал. Я пыталась хоть что-то выяснить об аномалии сама, но, как уже говорила, потерпела полное фиаско. Все, кто работал в роддоме, где я появилась на свет, уже уволились, а найти их оказалось очень сложно, потому как хакер из меня был никакой, а разглашать информацию добровольно персонал не захотел. Денег на взятку у меня было мало, но всё же я сумела договориться и найти тех, кто непосредственно принимал участие в моём появлении на свет и просто дежурил в тот день, однако это оказались лишь несколько санитарок и медсестёр, потому как акушер, принимавший роды, давно скончался, как и многие другие очевидцы, а кто-то просто покинул Москву и был вне досягаемости. Вот только ни те, с кем я встретилась, ни те, с кем связалась через интернет, ничего пояснить про беременность моей матери и то, как она проводила время в больнице, не смогли — слишком давно это было, так что вспомнить мать они не сумели. День же моего рождения запомнился им четырьмя смертями беременных женщин и двумя выжившими младенцами, не более того. Из-за всей этой суматохи с пострадавшими в аварии, медики стояли на ушах, и такой обычный, рядовой случай, как обвитие шеи младенца пуповиной, отошёл на второй план. Вот и пришлось мне биться головой в запертую дверь — никто ничего необычного, кроме большого количества смертей, не помнил, и выяснить что-то было нереально. Потому я просто продолжила своё обычное существование, вкрапляя в него ежевечерние поиски, которые, впрочем, были абсолютно непродуктивны.
Наблюдение за мной в этот период вёл только Михаэлис — остальные сконцентрировались на поиске таинственного демона из прошлого, и мне было очень спокойно от осознания того, что рядом не ошивается предатель Клод и вечно неадекватный Грелль. Кстати, о нём. Братец-морковка с нашей кровавой смертушкой окончательно спелся, причём совсем не так, как ожидал Сатклифф в начале данной эпопеи. Они стали самыми настоящими друзьями, и щебетание Грелля о том, «какое Лёшечка всё же чудо», стали скорее привычным ритуалом, нежели домогательством. Как сказал Лёхе сам жнец, у него и впрямь будет ещё очень много парней, а вот друга найти сложнее — там не страсть нужна, а взаимопонимание. И этого у них за август накопилось до и больше — после первой кладбищенской прогулки Лёха уверился, что Сатклифф его не тронет, и они продолжали такие вот «свиданки». Куда только жнец моего нерадивого родича не таскал — и в Нотр-Дам, и в Императорский склеп, и к Стоунхенджу… Короче, развлекались мальчики, как могли. И что интересно, чёрный юмор их стал ещё чернее, а вот пожизненный оптимизм, скрывавший в одном маниакальные наклонности, а в другом — депрессивные настроения, стал куда более натуральным, и Сатклифф, ведя с Лёшкой диалог, вёл себя куда адекватнее, чем беседуя с тем же Гробовщиком.
Ну и пара слов о Легендарном, раз уж всё-таки выплыла эта гадость в воспоминаниях. Он с Динкой сделал что-то совсем непонятное. Если раньше она, судя по больничным выпискам, вела себя всегда крайне агрессивно, то теперь, по её же собственным словам и моим наблюдениям, ей чаще всего удавалось взять себя в руки. Она за месяц подралась лишь дважды: один раз, когда на неё наркоманы напали, а второй, когда какой-то умник высмеял её украшение — цепочку из бусин, перемежавшихся серебряными черепками. Знакомая вещичка, правда? Ограбила готесса потустороннее существо на его побрякушку, хе-хе. Точнее, он ей свою цепочку почему-то подарил. Как сказала Динка, увидел однажды, как она разглядывала черепки, и спросил: «Нравится?» А получив восхищённо-утвердительный ответ, попросту повесил загробные бусики ей на шею, бросив: «Дарю».
Вдобавок к самоконтролю, Динка обрела пусть и небольшую, но уверенность в себе, и теперь не всегда соглашалась помочь моему братцу — если у неё были дела, она отказывала в помощи, хотя раньше помогала даже в ущерб себе. Вот в этом Гробовщик молодцом оказался — я сколько ни говорила готессе, что себя надо любить и уважать, она не слушала. А тут прогресс был налицо.
Ну и конечно, надо сказать о главном — о том, за что я готова была Легендарного асфальтоукладчиком раскатать. Он постоянно ставил на Динке опыты, вырезая фрагменты её Плёнки и заменяя их на точные копии, но созданные им самим. Что любопытно, готесса ничуть не изменилась из-за этого, и ни память, ни характер, ни образ мысли не пострадали, но почему-то мне казалось, что это её убьёт. И только Динка, слепо верившая Гробовщику, считала, что в этих экспериментах нет ничего опасного. Однажды я спросила её, что, если она станет как те зомби, на что мне ответили: «Я не против вечно подчиняться Гробовщику». И сказано это с такой милой улыбочкой было, что я поняла — это уже не вылечить. Она не просто влюбилась в Гробовщика — она жила для него, и это пугало. Я, конечно, знала, что любовь — зло, но чтобы настолько… Неужели и меня могло ждать что-то подобное? Да нет, бред. Не могло такого быть. Или всё же?.. Ведь, как известно, «влюблённые безумны». Но я не хотела сходить с ума. Я хотела любить, сохраняя здравый смысл. Интересно, а это вообще возможно?
====== 39) Защита ======
«Ab altero expectes, alteri quod feceris».
