Странно, но демон и впрямь разложил по полочкам всё то, что я никак не могла озвучить сама. Он был прав, и это пугало. Я-то себе в таком признаться боялась…

— К тому же Ваша аура довольно необычна и меняется вместе с характером, — продолжил Михаэлис, неподвижно сидя на краю кровати. — Изначально Ваша энергетика была очень похожа на человеческую, однако не являлась таковой на все сто. Как я уже говорил, раньше с подобным мы не сталкивались. Но чем больше Вы общались с нами, чем больше менялся Ваш характер, тем меньше в Вашей энергетике оставалось человеческого. Словно нечто внутри Вас постепенно пробуждается, меняя само Ваше естество. Впрочем, это только кажется, ведь Вы явно согласны с изменениями, а значит, всё это время просто подавляли собственную сущность, стремясь быть «как все». А теперь позволили себе снять ограничения, и проявилась Ваша истинная натура. Сильная, беспощадная, рациональная. Потому в Вас всё же больше демонического, нежели человеческого, даже если не брать в расчёт ауру. Мало кто из смертных подавляет в себе наши принципы, а затем так легко выпускает их на волю. К тому же, Вы не испытываете чувства вины, не так ли?

— А должна? — возмутилась я, и демон усмехнулся. Его что, забавляет моя реакция?..

— Вот именно это в Вас и необычно, — соизволил пояснить он. — Прежде Вы отторгали подобную позицию, поскольку общество её не принимало, теперь же Вы всё меньше заботитесь об общественном мнении и всё больше становитесь самой собой. И раз Вы сумели призвать меня из преисподней, всё ещё сохраняя некие ограничения общества, я делаю вывод, что, лишившись их, Вы станете очень сильны. Ваша душа будет потрясающе вкусна и принесёт огромное количество энергии… Вот только Вы не заключали контракт, и она не достанется нам, демонам. Но как Ваш дворецкий, я хочу раскрыть весь Ваш потенциал.

Почему-то мне показалось, что в этой тираде главными были как раз последние слова о раскрытии потенциала. А вот «как Ваш дворецкий» изначально являлось фальшью — ведь демон никогда на самом деле не сочтёт себя слугой человека. Он просто притворяется дворецким, потому что это выгодно, но служит он контракту, а значит, собственному благу, но никак не «господину» из рода человеческого, даже самому сильному. А значит, заставлял Михаэлиса помогать мне просто спортивный интерес.

— За тысячи лет скучно стало? — фыркнула я. — Решил развлечься?

— Почему бы и нет? — хитро протянул демон, но как-то так снисходительно на меня посмотрел, что я поняла — это был не способ развеяться. Неужели ему и правда нравится наблюдать за изменениями в человеке?

— Себастьян, а что приятного в том, чтобы смотреть, как потенциальная еда становится лучше, если тебе даже кусочка отщипнуть на пробу не удастся? — о да, я для Михаэлиса скорее гамбургер, ну, или пачка чипсов, чем личность, потому и непонятно, что в этом во всём интересного.

— Во-первых, когда еда становится вкуснее, приятно наблюдать за результатами своих стараний, — недобро блеснув глазами, ответил дворецкий. — А во-вторых, сильная личность, пусть она даже всего лишь потенциальная еда, вызывает толику уважения, если в ней есть некая интересная черта.

Уважение? К человеку? Да ладно… Мы же для него словно насекомые! Он не может уважать чело… Стоп. Человека?

«В Вас всё же больше демонического, нежели человеческого».

В этом всё дело, да? Я для него не совсем человек, потому ему и интересно за мной наблюдать?

— Черта, говоришь? Жестокость, что ли?

— Отнюдь. Скорее, очень крепкий, несгибаемый стержень, который настолько отличается от среднестатистического смертного, что приковывает взгляд.

Значит, и правда?..

— Предположим, — продолжил демон на одном дыхании, — Вы увидите, как котёнок делает удивительные вещи: строит башенки из кубиков и способен считать, вместо ответа указывая на карточки с цифрами. Вас это заинтересует?

— Конечно, это уже не просто кот, а гений, — ответила я и призадумалась: — Или реинкарнация человека какая-то… Или оборотень…

— Именно, — кивнул Себастьян. — Такой котёнок приковывает взгляд и вызывает желание разгадать загадку, а также помочь в освоении новых способностей. То же произошло, когда я увидел столь любопытного смертного. Я развиваю Ваши способности, пытаясь понять, откуда в Вас взялась эта уникальность, и что послужило её причиной. Демонам тоже свойственно любопытство.

— А почему тогда ты меня спасаешь? Почему вообще пообещал не предавать?

Михаэлис снова усмехнулся, но глаза вдруг стали словно стеклянными, и я поняла, что сейчас услышу ложь. Потому что именно с таким взглядом Клод всегда говорил о своём подчиненном положении, и только когда в недострое он показал настоящие чувства, взгляд его стал живым.

— Вероятно, это тоже одно из развлечений, да и потерять такой интересный экземпляр не хотелось бы. Простите мою грубость, госпожа.

Демон слегка поклонился, впрочем, не вставая, а я невесело усмехнулась и ответила:

— Прощаю, всё равно меня обидеть сложно. Тем более фальшивкой.

Себастьян чуть помрачнел, но промолчал, а я задала очередной вопрос:

— И ты собираешься так «развлекаться» до самого конца? Пока аномалия не будет устранена?

— Полагаю, да.

Я подумала, что хочу ему верить. Никогда никому не верила, а ему хочу попытаться довериться… Бред. Вот только бабушка когда-то сказала, что если человек всю жизнь проводит в одиночестве, глядя на снующую вокруг толпу, его душа плачет. И ищет в этой толпе хоть кого-то, кто разделит её одиночество. Наверное, поэтому я и хотела поверить в демона — уж он-то точно мог бы это одиночество разделить. Потому что принимал и сам придерживался тех самых, «жестоких» принципов. Потому что он умел так мне нахамить, что и не обвинишь в неуважении, а препираться с умными людьми я всегда любила, как любила выслушивать мнение людей, способных настоять на своём, а Михаэлис это умел, причём так по-разному — то ненавязчиво, то с ехидством, то не оставляя выбора — что это неизменно вызывало уважение. А ещё потому, что он был живым. В отличие от тех, кто фальшиво улыбался и кланялся, выдавая ложь за правду. Он просто начал казаться мне настоящим, и я хотела верить, что иллюзией он уже не станет. Поэтому я хотела верить в него.

— Себастьян, а ты хочешь, чтобы я тебе верила? — тихо спросила я, подумав, что это, пожалуй, самый главный вопрос.

— Нет, это мне ни к чему, — безразлично ответил демон и добавил, хитро сверкнув глазами: — Однако доверие — это разрушительная вещь, которая в первую очередь бьёт по наивному смертному.

— Потому я никогда, наверное, до конца тебе не поверю, — озвучила я очевидное. — Как и никому вообще. Я даже себе не верю.

— Верная позиция, — одобрил демон, и я прошептала:

— Спасибо.

— Полагаю, не за что. Это ведь мой эксперимент, — протянул демон ехидно, и я засмеялась. Рёбра тут же заныли ещё больше, и я поморщилась, резко замолчав. Забавно, я отлично понимаю, когда он шутит, а когда серьёзен — научилась различать интонации за долгие недели постоянных препирательств, колкостей и словесных баталий.

— Осмелюсь добавить, что Вам необходимо отдохнуть, — внезапно внёс конструктивное предложение Михаэлис. — Или хотите дождаться обезболивающего?

— Хотела бы дождаться, аспирин бы выпила, — фыркнула я, и демон понимающе усмехнулся. Я же отдала последнее распоряжение: — Всё, теперь тебе снова нельзя лгать. Договорились?

— Вы интересуетесь моим мнением? — изящно так вскинул бровь дворецкий, напоминавший аристократа.

— Вот ещё! — фыркнула я и беззвучно рассмеялась. Демонюка противная встала, отвесила поклон и с едва слышным сарказмом в голосе произнесла:

— Как прикажете, госпожа.

— Как прикажу? Вежливо, потому как над шуточками сил смеяться нет, — выпендрилась я, а Михаэлис, ни слова не сказав, но бросив на меня эпичный взгляд, сказавший больше любых слов и даже конфеты «Рафаэлло», слинял в туман.

Он не презирал меня и не видел во мне еду — он просто наблюдал за развитием интересного индивидуума, который всё больше напоминал ему его самого, и который не собирался изменять самому себе. А это, похоже, вызывало у демона толику уважения, ведь именно это чувство промелькнуло в его прощальном взгляде, вкупе со снисходительностью, насмешкой и сообщением: «Чем бы дитя не тешилось, когда-нибудь его настигнет „а-та-та” от взрослого, вот только дитятко пока не в курсе». И мне почему-то его уважение было важно. Наверное, потому что у нас всё же было куда больше общего, чем казалось сначала. Уверена, он бы на моём месте в этот момент тоже отказался от обезболивающего. Потому что боль напоминала о жизни и смерти. А ещё потому, что она была доказательством моей победы — настоящей, не являвшейся сном. Вырвавшей меня из кошмара. И поэтому лишаться её я не хотела. Всего на одну ночь, всего лишь сразу после победы. Ведь у неё всегда безумно горький, но удивительно приятный вкус. И смаковать его — наслаждение и пытка одновременно, а я хоть и люблю комфорт, уют и беспечность, точно знаю: без несчастья счастья не бывает. А значит, чтобы почувствовать весь вкус победы, нельзя отказываться от боли. Ведь таких побед, значимых, бывает слишком мало. Другие не стоят подобных мучений, но если ты нашёл что-то ценное, ты хочешь обладать им полностью, узнать о нём всё и не упустить ни единого оттенка. Потому что слишком мало в серой рутине бытия чего-то на самом деле интересного, ценного или важного. Всё вокруг — иллюзия, и лишь изредка показывается реальность. А значит, я не могу её упустить. Так же, как не хочет упустить что-то на самом деле заинтересовавшее его демон, погрязший в рутине скуки, обыденности и повторения пройденного, которое почти никогда не меняется. Я интересна ему, он важен мне, потому что не является фальшивкой. И это странное ощущение покоя и безразличия к окружающим, которое я испытываю рядом с ним, наверное, всё же имеет довольно простое объяснение. Я всего лишь нашла кого-то, с кем научилась мыслить «на одной волне», а значит, моя душа перестала плакать от одиночества…