На следующее утро Михаэлис притворился благочестивым рыцарем и отвёл отнюдь не прекрасную ныне даму в больницу. Точнее, он вызвал такси и отвёз меня туда на сером жигулёнке вместо белого коня. Осовременились рыцари, что поделать.

Я же, сидя в коридоре травмпункта, стебала демона на чём свет стоит, припоминая ему его демоническую обувку на высоченной, чуть ли не десятисантиметровой шпильке. Меня троллили в ответ, заявляя, что ныне женщины подзабыли искусство ходьбы на высоких каблуках, приходится его возрождать мужчинам-демонам, которые не имеют предрассудков относительно того, кто о них что подумает, в отличие от всё тех же современных женщин (и не только). Причём никто ни на кого не обижался — у нас эти препирательства уже вошли в привычку и стали нормой жизни, потому что на самые нелюбимые мозоли Михаэлис наступать прекратил, остальное же было не обидно, а весело.

Рентген показал, что у меня перелом трёх рёбер и четырёх пальцев левой руки, причём мизинец сломали аж в двух местах. Врач подивился искусно вправленной демоном кости, а я мысленно похихикала и, обретя больничный, со спокойной совестью отзвонилась кадровику. Ей была втюхана история о моих выдуманных злоключениях, а точнее о том, что по дороге на работу меня отловили гопники, затащили в «перелесок», оккупированный позавчера демонами и жнецами, и избили до полусмерти, после чего бросили помирать, но «решивший проведать меня на работе» знакомый наткнулся на мою тушку и отвёз домой, после чего с утра отволок в больницу и скоро приедет показать мой больничный. Конечно, кадровичку такое положение вещей не обрадовало, но и сделать она ничего не могла, а потому пожелала скорейшего выздоровления и разрешила не приносить больничный, сказав, что верит на слово. Я мысленно возрадовалась, вслух поблагодарила опечалившееся начальство, и вскоре мы с Михаэлисом уже ехали домой на очередном старом рыдване, носящем гордое звание современного такси.

Всю дорогу до дома Себастьян, заигравшись в Шерлока Холмса, пытался ненавязчиво вызнать, какую роль сыграл Клод в моём похищении. Я отмазывалась от ответа, как могла, но в конце концов мне это надоело, и, выйдя из машины, я уселась на лавочку под окном, спросив Михаэлиса:

— Тебе что, так хочется, чтобы я Фаустуса с потрохами сдала?

— Нет, я всего лишь хочу знать, чего от него стоит ожидать, — озадачил меня демон и самолично, без приглашения уселся рядом.

Я призадумалась, но, решив, что Михаэлис скорее мой союзник, чем наоборот, и припомнив, что к разборкам по собственной инициативе он не склонен, а с Клодом не ладил с самого начала, кивнула и шёпотом вкратце пересказала наш с Фаустусом диалог. Себастьян нахмурился и нехотя сообщил, что вообще-то шанс на мою смерть был, но не очень явный, и можно было истолковать эту ситуацию двояко: он сам решил смотреть на это как на опасность травмирования и помочь, а Клод — как на смертельную опасность, в результате чего помогать не стал. И вот тут-то я поняла, что имел ввиду Гробовщик, говоря, что любую ситуацию можно истолковать по-разному, с различных точек зрения. Это и впрямь удобно — выбирать из сотен вариантов тот, который тебе наиболее выгоден…

Но, что интересно, Себастьян также сообщил, что, когда он прибыл на место происшествия, Клода уже не было, хотя остаточная демоническая аура ощущалась. Он выдвинул предположение, что Клод уловил мой Зов, ведь это не совсем обычный вызов был, а самый настоящий призыв из преисподней, а потому он не услышал имя, которое я произнесла мысленно, но наверняка почувствовал мощную энергетику — ведь когда демона призывают, этот энергетический посыл ощущают все демоны, не связанные контрактами, и тот, кто прибывает к смертному первым, заключает контракт. Потому, по словам Себастьяна, Клод и ушёл — почувствовал энергию призыва, понял, что я звала его врага, и решил не светиться.

А вообще, странно, что Фаустус ушёл, учитывая, что говорил, будто никто из его «коллег» мне не поможет, оказавшись на его месте. Значит, знал, что Михаэлис меня не бросит в беде? Тогда понятна часть их взаимной неприязни — Михаэлис для Клода «слишком честный», а сам Фаустус для врага «слишком подлый», если можно так выразиться по отношению к демонам. Вот только я убедилась, что так говорить как раз можно, и демоны, являясь исчадиями Ада и олицетворением зла, всё же абсолютно разные, и в одних зла гораздо больше, чем в других. Забавно, но я в это верила. Наверное, мозги на стройке последние отшибли…

Я попросила Себастьяна сделать вид, что он не в курсе выходки напарника, по крайней мере, при мне, потому как их общение без моего участия меня не волновало. На это демон чуть удивлённо спросил, почему я не злюсь на Клода. С чего, интересно, он решил, что я не злюсь? Я просто не считаю это чем-то из ряда вон выходящим, а скандалы и истерики будут неуместны. Зачем обострять отношения, если нет возможности перестать общаться с раздражителем? Ни к чему. Потому я как презирала Фаустуса, так и буду презирать, вот только скандалить с ним или выяснять отношения не собираюсь. Это было ожидаемо, как и его поступок в древней Японии, а потому ничего сверхъестественного не произошло. Да и вообще, я ждала от него подляны и дождалась. Собственно, именно это всё я Михаэлису и поведала, после чего он хитро так, но завуалированно-почтительно спросил:

— От меня Вы тоже ожидали «подляны», не так ли?

— И продолжаю ожидать, — фыркнула я, но добавила: — Только ты, в отличие от Клода, всегда был честен в своих эмоциях. Издевался, когда хотелось, язвил, говорил гадости… А он вёл себя как робот, и от таких гадость ожидается раза в два сильнее, потому что они вообще ни капли своих настоящих эмоций не показывают.

— То есть, Вам нравится, когда над Вами издеваются, — с коварной улыбочкой закосил под дурачка многотысячелетний демон.

— Ага, так же, как и тебе, мы два сапога пара, — парировала я.

— Я не могу перечить госпоже, это недостойно хорошего дворецкого, — прям само смирение! Вот только он никогда себя моим дворецким не считал, а уж сейчас и подавно.

— Да ладно, расслабься ты уже, все свои, — вздохнула я и посмотрела на светлое безоблачное небо. — Ты мне дворецким не был и не будешь, да и не считал ты себя им никогда. Может, проедем уже всю эту ахинею, а?

— Как пожелаете.

Тон у него был обычный — почтительный, спокойный, слегка насмешливый, но эту насмешку расслышать было крайне сложно. Вот только голос звучал слишком тихо, словно вообще-то эту фразу сказали скорее по привычке, чем действительно веря в смысл сказанного.

— А сам-то что скажешь? Друзьями нам не быть — я для тебя еда потенциальная. А я бы с шоколадкой, например, дружить не стала. Ну, или с ягнёнком, которого на шашлык пустить решили. Но хотя бы нормально общаться мы можем?

— Разве Вам не нравится командовать, госпожа? — о, а вот и знакомый сарказм.

— Нравится. Я с этого тащусь, как «Газелька» по Московским пробкам. Только надоело. Точнее, мне надоело командовать тобой, так будет точнее. Потому что ты мне никогда не подчинялся, потому что хочу наконец нормально с тобой пообщаться, да и вообще… ты гораздо адекватнее, когда не притворяешься безвольным рабом. Слишком ты хитрый, чтобы им быть, и слишком открыто об этом заявляешь, а все эти фальшивые поклоны и «подчинение»… — я помолчала, а потом тихо сказала, глядя в небо: — Не становись фальшивкой снова, Себастьян.

Повисла тишина. Демон о чём-то размышлял, а я смотрела на листву, едва шевелившуюся под почти неразличимыми порывами ветра, и понимала, что покой — это хорошо, постоянство — тоже, но порой надо что-то кардинально менять, потому что без изменений нет движения вперёд, а без него нет будущего.

— Хорошо, я больше не буду Вашим дворецким. Впрочем, Повелителю стоит сказать, что это был Ваш приказ, так что лучше бы Вам мне его всё же отдать, не находите?

Я рассмеялась и, закатив глаза, высказалась:

— Перестраховщик ты. Уважаю. Тогда приказываю тебе перестать быть моим дворецким. Теперь ты будешь, скажем, моим товарищем. Будешь обращаться на «ты», звать по имени и перестанешь подчиняться. Но не лги мне.