Это были похороны.

Внезапно Лёшка затормозил, и я вынуждена была остановиться. Мы почти добежали до переднего края шлюпочной палубы, к которому неотвратимо приближалась ледяная зеленоватая вода, и народу здесь не было вообще, но… Крики остались позади и казались далекими, словно долетали из иной реальности, вот только тихий плач, поразительно близкий, настоящий, звенел где-то совсем рядом. Словно у меня в голове. Я огляделась и у самого парапета увидела сжавшуюся в комочек фигурку. Ребёнок. Девочка лет пяти. Гадство! Ну как так?!

Я кинулась к борту и посмотрела на тали. Очередную шлюпку уже готовили к спуску. В носовой части этого борта оставалась лишь одна нормальная лодка, и одна странная, которую, возможно, спустить и не успеют. Жаль я не знаю нумерации шлюпок и не могу сказать, какая из них является четвёртым номером! Но в любом случае она явно из носовой части. Значит, у нас будет шанс доплыть до неё или до той, последней… Стоп. Там будет много народу, нас не примут на борт. Этот ребёнок уже мёртв. Мы не должны его спасать. Это всего лишь плачущий труп, который давным-давно съели рыбы. Она мертва. Мы не должны ради неё рисковать. Но… ребёнок не виноват, что его бросили умирать все, кто был рядом. Он как те дети, которых затаптывали в переходах и метро. Случайная жертва. Иллюзия, которая может на миг стать реальностью.

— К чёрту, — пробормотала я и подбежала к девочке. В глазах Лёшки показалось облегчение, а я подхватила замотанную в теплую шаль девочку с удивительно красивыми, ярко-синими заплаканными глазами и отдала брату. Он прижал ребёнка к себе и начал гладить кудрявые белые локоны, а я скомандовала:

— Ты бегаешь быстрее. На всех парах к лодке, потом назад.

Лёха кивнул и помчался вперёд, а я пошла за ним, но не очень быстро — стараясь экономить силы и наблюдая за огоньками ламп, рассыпавшимся по водной глади. Нет, я не любовалась видом и не предавалась пессимизму — просто пыталась по свету ламп определить, какая из лодок находится к нам ближе всех и куда нам с братом нужно будет держать курс. Гробовщик же остался со мной и, лениво так шествуя следом, протянул:

— Акт милосердия? С чего бы? Это иррационально.

— Пошёл ты, — процедила я и остановилась. Как же он меня бесит! — Я была почти в таком же возрасте, когда потеряла бабушку в толпе. Ты не знаешь, что это такое. Когда все пытаются спастись, а ты никому не нужен. Это как… словно тебя задушили в утробе.

Не знаю, почему мне на ум пришло это сравнение. Просто вспыхнул вдруг в подсознании странный образ — чёрная бесконечность и жгучее удушье. Образ, который часто приходил ко мне в самые тяжёлые моменты — в моменты выбора между своей жизнью и чужой. И всегда побеждала моя судьба. Потому что она мне была важнее. И я вдруг поняла, что увидела в ребёнке с синими глазами, который никогда не скажет мне «спасибо», себя. Себя, которая умерла, не родившись.

— Интересно, — протянул жнец и приблизился ко мне вплотную, словно вглядывался в глаза. — Неужели ты помнишь своё рождение?

— Никто этого не помнит, — фыркнула я и побежала дальше. В толпу.

Что за бред он несёт? Ясно же, что ни один человек не помнит своё рождение. А эти вспышки — просто проекция, я проецируюсь, потому что мозг пытается защититься. Откуда у Гробовщика такие странные идеи? Шарики за ролики от многостолетней жизни заехали?

Я посмотрела за борт и увидела несколько десятков барахтавшихся в воде смертников. Они даже не пытались подплыть к лодкам, обезумев от паники и просто барабаня руками по воде. А с палубы прыгали вниз всё новые камикадзе, не думавшие о том, что прыжок с такой высоты — это больно, а резкое погружение в холодную воду — безумно опасно. Они просто поддавались панике и, как крысы, бежали с тонущего судна — их гнал инстинкт. Вот только если крысы, оказавшись в воде, всегда пытаются плыть, люди просто барахтались в воде. Бесцельно. Бессмысленно. Глупо. Потому что всегда должна быть цель, иначе сдохнешь. Потому что не увидишь берега, на который сможешь выбраться, даже если он будет у тебя под носом. А люди барахтались в воде даже у носа корабля — те, кто оказался в ней, ещё когда нос уходил под воду, стремились то ли забраться обратно на корабль, то ли… нет. Никуда они не стремились. Просто бесцельно замерзали, оставаясь на плаву лишь за счёт жилетов. Они даже руками двигали вяло, хоть и судорожно. Они уже умирали.

И вдруг нам навстречу вылетел Лёшка, пробившийся сквозь толпу. Он запыхался, но выглядел счастливым и, схватив меня за руку, выдохнул:

— Спасибо.

— Не ради тебя же! — возмутилась я и потащила брата к носовой части, но, к счастью, бежать нам пришлось недалеко — вскоре мы замерли у парапета, глядя на быстро подступавшую зеленоватую воду.

— Я девочку успел пристроить в ту лодку, которую уже к спуску приготовили, — отчитывался Алексей тем временем. — Но вторая шлюпка, которая следом стояла, тоже почти готова, так что их одну за другой спустят, я уверен.

Я не ответила — только кивнула, сосредоточившись на попытке вычислить спасительный «четвёртый номер». И, к счастью, вскоре мне удалось сопоставить рассказ Дины с реальностью и понять, что лодка, в которую Алексей посадил ребёнка, скорее всего имела второй номер, а значит, нам надо было ориентироваться на ту, что будет спущена следом за ней.

— Прорвёмся, — наконец, уверенно сказала я. Вот только моя уверенность кое-кого рассмешила…

— Как же весело! Почти как тогда, на «Кампании», но там всё же было забавнее — люди сражались не только со стихией, но и со смертью! — блеснул неадекватностью Гробовщик и рассмеялся. Хорошо хоть, не расхохотался… Но я ему отвечать не стала.

Ледяные волны накатывали на нос корабля, укрывая его прозрачным саваном. Они всё ближе подбирались к нам, стоявшим на пока ещё сухих корабельных досках, и собирались в скором времени начать затопление шлюпочной палубы. Огни «Титаника» мерцали, грозя в любую секунду погаснуть, но я знала, что их будут защищать до самого конца. Пока вода не уничтожит защитников.

— Сколько народу в той шлюпке, куда ты её посадил? — спросила я, глядя на быстро наступавшую холодную воду. Она кралась, как тигр, вышедший на охоту.

— Не так уж много, мужчин отгоняют оружием, а женщины рыдают и не хотят садиться без мужей, — ответил Лёшка и поморщился.

Я покосилась на только что начавшую отплывать шлюпку с девочкой. Вдоль борта вниз скользила ещё одна лодка, и, скорее всего, в ней тоже должны были быть свободные места. Что ж, не так уж всё плохо. Только вот вода пока не дошла до нашей палубы, а прыгать вниз мне совсем не хотелось. Лучший вариант — подождать несколько минут, но доплывёт ли Алексей до шлюпок, если мы так поступим?

— Дотянем? — я с сомнением посмотрела на старательно восстанавливавшего дыхание брата, а он усмехнулся и, кивнув, ответил:

— Я ж плаваньем занимался, а тебя бабушка по Неве с весны до осени гоняла. Дотянем.

— Я-то доплыву, — возразила я. Брат сказал правду, так что закалка у меня была о-го-го, как и навыки пловца, — но ты незакалённый.

— Зато распаренный, — усмехнулся Лёшка, и я подумала, что Гробовщик его в любом случае спасёт, значит, медлить нельзя.

— Тогда курс на ту шлюпку, — скомандовала я и указала на только что коснувшуюся воды лодку.

Брат кивнул, Гробовщик захихикал, а я начала разуваться – туфли, как и ботинки, только потянут вниз, а от холода защитить не смогут. Лёша последовал моему примеру, жнец подобными мелочами не озаботился, а тем временем вода уже начала двигаться по нашей палубе, заливая её ледяным покоем. Вода никуда не торопилась, просто планомерно, сантиметр за сантиметром завоёвывала пространство, не собираясь ни спешить, ни паниковать, ни сбавлять скорость ради кучки смертных, отчаянно старавшихся выжить на умирающем судне. Она быстро ползла по залитым жёлтым мигающим светом доскам и ласково обещала им вечный покой в холодной, безразличной ко всему бездне. В вечном отчаянии сотен смертей.

— Гробовщик, если что, поможешь Лёшке? — спросила я, посмотрев на жнеца, и одновременно с тем двинулась к кромке воды.