— Знаешь, ты не живая. Но ты и не мёртвая. Ты… необычная. Но ты и не такая, как мои «странные куклы». Почему? Я хочу понять. Я не люблю чего-то не знать.
Больно. Жарко. Душно. Горло словно раздирают когтями. Темно. Где огонь, почему так темно? Кожу колет сотней игл. Кровь закипает. Сердце разрывается на куски. Сочащиеся кровью куски. На костёр их! Они никому не нужны! Кости выворачивает из суставов. В голову вливают горячий свинец. В мышцах прорастают терновые лозы. Больно… Но я выдержу.
— И когда я пойму тебя… Нет, даже я не знаю, что будет. Знал ещё неделю назад, а вот сейчас не знаю. И это я тоже хочу выяснить! Давай раскроем эту тайну вместе? Давай я узнаю о тебе всё, проведу все необходимые мне для оживления мёртвых эксперименты, а потом вместе выясним, кто ты и стоит ли мне…
Это можно выдержать. Я же жива. Розы распускаются в крови. Они и есть сама кровь. И они горят. Горят адским огнём. Вместе с плотью. Но почему мне так спокойно? И почему я хочу улыбаться? Что это за чувство? Я его не знаю.
— Давай вместе узнаем, стоит ли смертный того, чтобы к нему привязался жнец?
Я хочу узнать, что это такое. Почему я улыбаюсь, хотя мне так больно? И почему в груди так тепло, как никогда раньше? Это странно. Я хочу понять, что это. Может, это и есть… счастье?
— Я узнаю правду.
Я узнаю правду.
Я никогда не сдамся.
Тишина накрыла с головой. В висках отбивал бешеный ритм пульс. Темнота, такая желанная, не пропускала ни единой вспышки. Медленно и словно неохотно боль, расползавшаяся по телу, словно ядовитый плющ, возвращалась к ране на животе. Жар исчез, как и духота, но горло саднило от жажды. Из глаз всё ещё текли глупые, никому ненужные слёзы. А с губ слетал хрип, который я не слышала. Бешеное сердцебиение выравнивалось, накатили слабость и апатия. А где-то на краю сознания вспыхивали и гасли странно-счастливые, словно искусственные воспоминания. Вот только они не были ложью. К картинам прошлого примешивались такие родные строки любимых песен, и в голове рождался нестройных хор прекрасных голосов, не дававший мне усомниться в собственной памяти.
Я вспоминала то, чего не могло быть, но было.
«Не страдаю, не лгу, не хочу, не терплю,
Не надеюсь, не плачу, не жду, не люблю.
Но пытаюсь упорно сильней и сильней,
Дотянуться рукой до закрытых дверей»…
Тёмная палата наполнена мерным дыханием тринадцати спящих детей. Но я не сплю и просто смотрю на луну, ожидая чего-то страшного. Я обещаю сама себе, что когда-нибудь сумею выбраться отсюда и расплатиться с теми, кто превращает мою жизнь в Ад. Нет, это не месть, ведь я их презираю. Это просто справедливая кара за несправедливые поступки, не более. Потому что все должны платить по счетам — короли и шуты, нищие и властители мира. Это справедливо.
«Скажи, ты умеешь жалеть?
Ах, да! Ухмылка в ответ.
А душа твоя может болеть?
Ах, да! У тебя её нет!»
Темноту вдруг вспарывает белая вспышка, и вот уже ночной мрак окутывает фигуру в чёрном монашеском балахоне. А впрочем, нет, не монашеском. Это похоронная накидка Смерти, решившей поиграть в патологоанатома. Но я узнаю об этом много позже… когда встречусь с ним вновь. Гробовщик усмехается и протягивает мне руку. Но почему-то мне не страшно, и вместо только что снедавшей меня решимости я ощущаю безудержную радость. Радость от того, что жнец с безжалостной ухмылкой на губах сейчас заберёт меня из этого Ада.
«А я в начале пути
И мне ведь нужно пройти
Целых восемь шагов к раю»…
Белая вспышка поглощает меня, а жнец, сжимая мою ладонь, говорит что-то о целом дне, наполненном весельем и смехом. Я не знаю, о чём он, ведь веселиться сутки напролёт мне ещё не доводилось. Но я уже чувствую, что все тревоги позади, и этот весёлый марафон начинается с прогулки по парку. Утро застаёт нас у киоска с пирогами, и рассвет мириадами светлячков пляшет на серебристых волосах Легендарного. А я смеюсь, глядя на то, как неспешно и словно нехотя плывут по небу огромные белые облака. И мы идём к парку развлечений — небольшому, довольно старому, с наипростейшими, но такими притягательными аттракционами. Я ведь никогда не бывала в таких местах, и я счастлива оттого, что впервые пришла сюда с другом…
«Синее небо в рыжей листве,
Краски ехидных глаз.
Ветер искал в старой траве
Милый, забавный рассказ»…
Смех, веселье, ветер в лицо. А под вечер огромное старое Колесо Обозрения поднимает нас к небесам. Таким чистым, что кажется, сквозь них можно рассмотреть Рай. Такой далёкий, такой недостижимый… Он за этими облаками — так близко, что, кажется, протяни руку и коснёшься Врат. Но её не протянуть, и кабинка медленно плывёт вниз, а жнец, которому в Рай путь заказан, смотрит на солнце и усмехается, словно знает: даже на земле можно достичь Рая, если создать его самому. Рай на одного невозможен, но на двоих… вполне. Главное не быть одиноким. А счастье, переполняющее душу, построит воздушные замки… Вот только это счастье не вечно, а значит, и Рая нам не достичь. Но мы хотя бы пытались… А кабинка кружит и кружит в синем, кристально-чистом небе, то взмывая к солнцу, то опускаясь к земле. И только улыбка на моих губах неизменна.
«Сказка странствий — зов печальный,
Он звучит, вдаль маня.
Сказка странствий — песнь скитаний
Для тебя, для меня»…
Ничто не вечно. Счастье тоже. День подходит к концу, и последние шаги по опустевшему парку замирают у старой лавочки. Последние пирожки съедены, последние лучи солнца отпущены, а темнота плотным коконом окутывает душу. Но я всё ещё улыбаюсь, потому что умирают последние секунды самого счастливого дня моей жизни. Завтра они станут историей, но сейчас они всё ещё здесь, со мной. И я могу проводить их искренней, настоящей улыбкой… Но ведь это не конец, правда? Это лишь начало. Начало долгого поиска длиною в жизнь. И когда-нибудь я найду то, что оставлю в этом дне — свою улыбку, своё счастье и свою мечту о воздушных замках на земле…
«Dies ist der Morgen danach
Und meine Seele liegt brach
Dies ist der Morgen danach
Ein neuer Tag beginnt
Und meine Zeit verrinnt»…*
Белая вспышка, и я снова в палате. Жнец склоняется надо мной и шепчет: «Когда-нибудь мы снова встретимся. Когда это случится, расскажи мне, кто ты. Я хочу узнать всё! А главное, почему ты не живая и не мёртвая. Но пока тебе меня не стоит вспоминать. Как только догорит вспышка, ты забудешь обо мне. И вспомнишь лишь в день, когда я заменю твою Плёнку». Я ложусь в кровать, а Гробовщик треплет меня по волосам, и я улыбаюсь ему на прощание. Секунда, и вокруг меня лишь темнота. Мне холодно, гадко и больно. Всё тело болит, особенно спина, словно меня били по почкам. Но я не жду спасителей, не надеюсь на помощь, не страдаю от унижений и обиды. Я лишь усмехаюсь темноте, такой родной и спокойной, обещая ей, что когда я выберусь из этого проклятого места, всё изменится. И я больше не буду слабой.
Темнота накрывает с головой, и больше нет ничего — ни воспоминаний, ни усталости, ни боли. Только покой. И это всепоглощающее Ничто куда добрее и куда опаснее жизни. Ведь его не хочешь покидать и готов умереть, лишь бы не возвращаться в слишком яркий и слишком жестокий привычный разноцветный мир…
====== 31) Идеал ======
Комментарий к 31) Идеал Напоминаю, что события манги “Темный дворецкий” учитываются лишь до 104-ой главы, а потому объяснение сущности жнецов не совпадает с объяснениями из манги. Оно частично взято из манги “Потомки тьмы”, частично вымышлено, что сделано ради сюжета: он был детально продуман еще до выхода 104-ой главы “Дворецкого”, и менять его сейчас – значит полностью разрушить Обоснуй. Надеюсь на ваше понимание, спасибо, что остаетесь с нами...
«Nitinur in vetitum semper, cupimusque negata».
«Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного».
Очнувшись, я почувствовала, что у меня нет сил. Абсолютно. Веки были словно каменные и подниматься не желали, пошевелиться я не могла, и даже мысли текли, как у сонной мухи — вяло и неохотно. Однако вместо боли, воспоминание о которой тут же заставило меня нервно сглотнуть, я ощущала удивительную лёгкость во всем теле, словно сонливость моя была неспроста, и «муха» оказалась наркоманкой… Вместо негативных эмоций же я ощущала эйфорию и радость, причём они были явно не к месту — с чего мне радоваться после пыток? Впрочем, слово «пытка» слишком уж громкое — да, физически было больно, но если подумать, гораздо больнее было морально. Причём даже не знаю от чего… Тот кусок воспоминаний, что вырезал Гробовщик, я не помнила, как не помнила и что видела, когда он его вырезал — в памяти было черным-черно, и лишь ужас и воспоминание о боли остались со мной. Но это всё лирика — мне надо было понять, где я нахожусь.
