«Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные!
Как люблю я Вас.
Как боюсь я Вас.
Знать увидел Вас,
Я в недобрый час».
Очередная остановка — небольшой городок Италии. Ну и что, что язык им незнаком? Пару фраз они знают, остальное приложится. Главное, заставить людей смеяться, главное, подарить им сказку! И мир, в котором они смогут забыть о серых буднях, заливая их вином, глядя на пламя костров, слушая гитарные проигрыши и вечные, бессмертные цыганские романсы. А потому как бабочки летели на огонь люди, готовые расстаться с содержимым кошельков. Лишь бы рассмеяться так, как никогда прежде! Табор стоял на опушке леса, созывая народ с узких улочек небольшого городка, и вот уже три ночи волшебства подарил он тем, кто не ведал, что такое жизнь в трейлере и бесконечная дорога. И третью ночь приходил туда мужчина лет сорока, черноволосый, красивый, слегка небритый, но определенно притягивающий взгляды. Его ухмылка мартовского кота, его манера речи, очаровывающая своей обходительностью, томный взгляд черных глаз пленили сердца. Вот только он любил их разбивать. Но разве врач имеет право причинять людям вред? Ведь этот человек был медиком! Нет, не имеет. Но только физический. И пока сердце его жертвы бьется, клятву Гиппократа он не нарушил. Впрочем, ему на эту клятву было наплевать, ведь он был еще и мафиози, а потому знал, что значит «отнять жизнь». И это нарушение клятвы не волновало его так же, как не волновали слезы женщин. Сколько сердец он разбил? Да не важно. Ведь каждая следующая жертва верила, что на ней этот список прервется… И каждая из них ошибалась.
«Дай, голубчик, расскажу, дай на ручку гляну!
Я и правды не скажу, да и врать не стану…
А легко ли будет нам, я сама не знаю.
Я гадаю дуракам, умным не гадаю!»
В первый вечер доктор пришел посмотреть на то, как гарцуют всадники по поляне, как танцуют знойные цыганские красавицы под переливы гитарных струн, как метает ножи в мишень высокий цыган в черной шелковой рубашке с горящим взглядом решительных черных глаз. Он метал их в колесо, у которого, раскинув руки и заразительно улыбаясь, стояла девушка. Худощавая, черноокая, в алой юбке, волнами ниспадавшей по стройным ногам, в черной кофте, облегавшей идеальную фигуру, с золотистыми обручами-браслетами на тонких запястьях и волосами цвета воронова крыла, что волнами лежали на гордо расправленных плечах. Цыган кидал ножи, выбивая щепки из деревянного круга, то завязывая глаза, то стоя спиной к цели, а девушка заливисто смеялась после каждого попадания. Она играла со смертью, но искренне веселилась, глядя на то, как замирает дыхание у многочисленных искателей острых ощущений, что во все глаза наблюдали за этим поединком со смертью и игрой с фортуной. И только один человек не беспокоился о судьбе цыганки, забавлявшейся, стоя у испещренного щербинами круга. Доктор Шамал. Он лишь разглядывал фигуру красотки и думал, стоит ли с ней пофлиртовать: уж больно косые взгляды метатель ножей посылал ему в ответ на подобную наглость. Вот только после представления она сама подошла к Шамалу и предложила погадать…
«На руке три линии лепестками лилии —
Это жизнь, а это я, а это вот судьба твоя.
Чему быть по линиям, всё покрыто инеем.
Это жизнь, а это я, а это всё судьба твоя!»
Три вечера перетекли в три ночи. Шамал приходил в табор, платил за представление и наслаждался зрелищем, дарившим остальным итальянцам бурю эмоций. Сам же он лишь ждал финала представления и уходил с цыганкой, знавшей всего несколько фраз на его родном языке, куда-то в ночь. А зачем нужны слова, если за них может сказать тело? А может, и чувства. С ее стороны. Ведь он никогда никого не любил… А она летела как мотылек на пламя — очередная глупая бабочка, очередное имя в списке врача, любящего играть с судьбой. «Роза». Имя, которое так легко запомнить… Вот только Шамал почти все имена из списка забывал. Ведь их было слишком много.
«Подойди ко мне, ты мне нравишься,
Поцелуй меня, не отравишься,
Поцелуй меня, потом я тебя,
Потом вместе мы расцелуемся».
Всего лишь три ночи, и она стала его. Всего лишь три ночи, и он добился, чего хотел. А на четвертый день у круга стояла другая цыганка и лишь натянуто улыбалась, когда нож вонзался в дерево у ее виска. Мужчина, что кидал серебристые полоски стали, отражавшие кровь заката, бросал на Шамала полные ненависти взгляды, но тот не собирался участвовать в абсолютно ненужных ему разборках. Ведь он уже получил, что хотел. Нет, конечно, Шамал не отказался бы вновь встретиться с Розой, но… и другая сойдет. А потому он не смотрел на цыгана, в чьих глазах пылала ненависть, и просто искал в толпе девушку посимпатичнее. Вот только когда представление закончилось, а над поляной, залитой пламенем костров, разлилась тягучая мелодия старинного романса, врача поймали за руку и потянули в лес. Роза не плакала — она улыбалась, однако синяк на пол-лица, тщательно скрытый тональным кремом, но всё же заметный, ясно говорил, что улыбка эта была фальшивой. Она что-то говорила, пыталась что-то объяснить, но брюнет, не понимавший ни слова, лишь качал головой и думал, как бы побыстрее вернуться на праздник.
«Как ты любил? Ты пригубил погибели.
Не в этом дело…
Как ты любил? Ты погубил,
Но погубил так неумело…»
Глаза врача бегали по поляне. В них застыло мученическое выражение. «Опять! И эта туда же! Что ж они все такие наивные? Почему они верят, что я себя узами брака свяжу? Бред какой!» — думал он, слушая девушку. Луна осветила кроны деревьев. Упала на подлесок, прорвав темноту ночи. Рассекла мглу и застыла на лицах двух людей, чье понимание без слов исчезло в миг, когда исчезло желание понимать… Девушка замерла. Она поймала взгляд врача, и улыбка с ее губ исчезла. Он потер подбородок и вздохнул. «Ну ладно. Я пойду, прости». Как только эти слова сорвались с его губ, Роза рассмеялась. Звонко, заливисто, так, как всегда смеялась, прислонившись спиной к мишени. Так, как смеялась, выживая. Побеждая в «русскую рулетку» со смертью. Она поймала его за руку, а в глубине черных глаз заплясали дьяволята. Золото браслетов призывно зазвенело на хрупких запястьях. Роза обняла мужчину за шею и на ломаном итальянском произнесла: «Скоро табор уезжает! Мы уезжаем!» Она рассмеялась вновь, а Шамал решил попытаться понять ее. И понял. Ей не нужны ни свадьба, ни совместная старость — она просто хочет того же, что и он: окунуться в страсть до того момента, как табор покинет город. И его ладони заскользили по ее спине, а затем запутались в многочисленных алых складках пышной юбки. Роза смеялась в эту ночь так звонко и так заразительно, что Шамал и сам невольно начал улыбаться. Впервые его не хотели связать обязательствами, и пожизненного Казанову такое положение вещей более чем устраивало. Он наконец сумел расслабиться и не думать о том, как потом разбираться с разочарованной жертвой и ее родственниками. Мужчина решил просто наслаждаться жизнью. Потому что табор очаровал его своей мишурой, сказкой, что всегда лжет. Он желал счастья, и ему его подарили.
«Скатерть белая залита вином,
Все цыгане спят непробудным сном,
Лишь один не спит, пьет шампанское,
За любовь свою за цыганскую…»
Еще четыре ночи доктор Шамал провел на окраине города, в лесу, глядя на звезды, что заливали плед, расстеленный у ручья, и обнаженную красавицу-цыганку, всегда смеявшуюся так заразительно, что и он невольно начинал смеяться… И четыре ночи мужчина, что метал ножи не хуже самого Шамала, гения мафии, подрабатывавшего медиком, пил кроваво-красное вино, глядя на одинокую луну и выливая в костер последний глоток каждого фужера. Он не смеялся — он наслаждался шипением, с которым багровая влага оседала на черных углях, испаряясь, смешиваясь с жаром багряного пламени. Они так похожи — огонь, красное вино, закат и кровь. Но почему-то пламя всегда поглощает жидкость, а закат — ненависть и даже кровную месть. Главное, уметь насладиться шипением и ароматом жженого вина. Испаряющейся крови. Истлевшей злости. И цыган ухмылялся, выливая в костер очередной глоток вина, а девушка в лесу смеялась вместе с любовником, укравшим ее невинность. А время бежало вперед, и табор объявил последнее представление. Один вечер. Один прощальный вечер, и Роза исчезнет, а Шамал начнет поиски имени для следующей строки в списке.
